Штрафники - Григорий Свирский

В задымленном кафе, в отдельной комнате, где при появлении Горегляда накрыли стол белой скатертью и завели на полную мощность музыкальный ящик, Давид Израилевич достал из своего огромного, как саквояж, портфеля, еду в пергаментной бумаге. Отрезал ветчины, отменной розовой ветчины, которую и в Москве не сразу отыщещь. Раскрыл баночку кетовой икры, бутылку "Столичной" с этикеткой на английском языке. Улыбнулся мне, как радушный хозяин:

- Не удивляйтесь! Я - старый холостяк. Выдержанный в одиночках... Все свое ношу с собой... Так о чем, бишь, мы?.. А, вы ищете логику... В Ухте... М-м-м... - Горегляд ел, точно дирижировал симфоническим оркестром. Вдохновенно. К рюмочке руку протянет, отхлебнет; вторую руку выбросит за ветчиной, наколет ее вилкой, как трезубцем, пухловатые пальцы в сторону отведет, поглядит на ветчинку издали. Как она отсвечивает на солнце... Икорку на нож, и размазывает по хлебу, ритмично, неторопливо, так и хочется, чтобы в конце музыкальной фразы ножом по рюмке позвенел, что ли, для звуковой полноты. Затем, круто повернувшись, он выбросил перед собой обе руки с ножом и вилкой:

- Официант!..

- Значит, любезнейший, ищете логику? - продолжал он, отправив решительным жестом щи суточные обратно на кухню... - Алексей! - радостно воскликнул он, заметив кого-то за приоткрытой дверью. - Садись! Знакомься!..

Высокий костлявый мужчина лет тридцати двух с интеллигентным нежным лицом, назвав себя, уселся рядом, и Горегляд повторил ему слово в слово мой недоуменный вопрос.

Мужчина пить отказался. пригубил для вежливости. Одернул черный пиджак, как военные одергивают китель. Произнес негромко, с усмешкой:

- Почему лагерник стал плечо к плечу с Музеем? Так они же "родные братья", как говорят мои пациенты. Близняшки... Тут вряд ли что-либо объяснишь!.. Надо самим поглядеть. Завтра я вылетаю в глубинку. На дальние буровые. Хотите со мной?

- Смелый парень! - вырвалось у меня, когда тот ушел. - Сказать о самом Забродюхине - лагерник... Кто это, Давид Израилевич?

- Начальник милиции города Ухты.

- Кто?!

- Ах, дорогой, все смешалось в бывшем доме Облонских!..

...Утром в аэропорту Ухты я столкнулся нос к носу с Николаем Титовичем, только что проводившим в Москву заместителя председателя Совета Министров СССР. От Титовича потягивало дорогим конъяком. Он был озабочен, но как-то радостно, расслабленно озабочен. Даже остановился поговорить. Узнав, зачем мы здесь, отобрал у начальника милиции вертолет, необходимый, сказал он, членам Правительственной комиссии. Моложавый начальник милиции побагровел до шеи, однако ни слова не возразил, повернулся кругом. Как по команде. Дверь только швырнул так, что даже Забродюхин подернулся. Сказал вдруг мне резко:

- Садись, журнальный червь!

От неожиданности я сел на самый край кресла. Николай Титович устроился подле и, вытащив из портфеля карту, ткнул в нее пальцем:

- Посмотрите сюда! - сказал почему-то встревоженно. - Пятнадцатая буровая. Кочегар, значит, бандюга и это... педик. Восемь мокрых дел, десять судимостей. Веревка по нем плачет... Шестнадцатая буровая. Повар - бывший князь. Морфинист, запойный... Помбур - того не легче! Офицер из дивизии СС "Галичина". За уничтожение... это... евреев приговорен к расстрелу. Как-то, значит, уцелел... Далее семнадцатая. Буровой мастер Иван Апоста. Убийца-рецидивист. Власовец или бандеровец, дьявол их разберет. Отсидел двадцать пять лет, как один день! Зверь, доена-поена!.. А сколько там, значит, просто шпаны. Заполярье, уважаемый! Мусорный угол! Всадят нож за новый свитер, за мохеровый шарф. А сапоги у вас вон какие, на меху... Горегляд? Золотой мужик, держитесь к нему ближе, не пропадете...

Я поблагодарил Николая Титовича за предупреждение, подумав невольно, что, видно, не зря именно он, бывший слесарь из сучанской шахты, ломовой инженер-буровик, по кличке Лагерник, назначен на свою каторжную должность. Уголовники, говорят, уважают Лагерника... Недавно, рассказывают, он застал в одной из шахт спящего сторожа. Поставил его на ноги, и со всего размаха в ухо. Сторож - из блатных - протер глаза, увидел, кто перед ним, и, в свою очередь, Николаю Титовичу - в ухо. Да так, что тот пролетел по сырой штольне метров на десять. Плюхнулся в грязную воду.

И - ничего. Никаких мер, никаких приказов. Просто... обменялись любезностями. Свой человек! Кто бы, кроме него, справился в этом кромешном царстве?

- В каком районе упало давление, Николай Титович?

- Возле семнадцатой буровой.

Туда вылетал, спустя полчаса, армейский "МИ-6". С вертолета даже зеленую краску не смыли. Только что, видать, передали промыслам, которые стали сегодня нужнее армии. На "МИ-6" загружали аварийное оборудование, лысоватый аварийный мастер кричал: "Майна!" "Вира!"... Усадили на ящик и меня.

ИВАН АПОСТА, БУРОВОЙ МАСТЕР, УБИЙЦА-РЕЦИДИВИСТ...

...Буровая с воздуха походит на пароход, зажатый льдами. Вблизи ощущение это усиливается: вышка в сталактитах, глыбах льда. Буровики снуют, как палубная команда во время аврала. В черных валенках. Валенки по щиколотку в масле и солярке. Прямо в валенках по раствору, шуршащему в желобах. Буровая сотрясается, как пароходная преисподняя.

Навстречу нам вышел небритый детина в облезлой армейской ушанке с незавязанными болтающимися ушами. Ватник, распахнутый на груди, заколот на животе гвоздем. Высоко подымает ноги в валенках, обтянутых ледяной коркой, как галошами.

Позднее узнал: буровики опускают валенки на мгновение в воду, и те, покрывшись ледяной пленкой, становятся непроницаемыми. Однако сколько же они весят?

На улице было около пятидесяти - у меня вырвалось:

- С голой-то грудью? В такой мороз?

- Ето чтоб постоянное давление, - объяснил детина, наверное, имея в виду под словом "давление" - температуру. - Будешь застегиваться, расстегиваться - пропадешь!.. Апоста я, Иван, а вы из инженеров будете?.. А, пишете книги для Насти-власти... Ну, здрасте, коль не шутите! Я слыхал, у вас там паника? Профессора за яйца держатся... Ух, скоро этот м..к уйдет в замминистры?

- Какой, извините, м..к?

- Да Забродюха!

- Почему вы так о нем говорите? - искренне удивился я, не расставшись еще с мыслью о том, что кто-кто, а Забродюхин у блатных "свой в доску".

Ведь зачем-то его держат тут?

Я по-прежнему во всем искал логику. Это измучило меня, как застарелая болезнь.

- Он что, вас прижал когда-нибудь? За аварию?..

Буровой мастер повел своими былинными плечами:

- Ме-ня?.. Трепло он собачье. Был тут начальничком. В тундре. Годок. Рядом. Все возмущался: "Как вы работаете? Тракторы, бульдозеры под открытым небом. Вот у нас, на Сахалине..." Ну, вознесла его Москва живым на небо. Надысь спустился сюда. Окинуть взором. Я его спросил: де ж твои гаражи? Ты теперь не инженер с отмерзшим носом. Начальник всей тундры-тайги! Власть! А он в ответ: "Руки не дошли". За три года, вишь, руки не дошли. Падло канцелярское. Скорее бы назначили это падло заместителем министра. Иначе мы от него не отделаемся...

Апоста повел нас в бригадную комнатку - обогреться. Спросил, а чего это Илья Гаврилыч не чухается? Четвертый день давление на минимуме, а он там с профессорами гавкается... Тут ему надо быть!

- Пилот вертолета сказал, что Полянский пропал. Вот уж вторые сутки нет вестей...

Апоста посерьезнел, слазил в карман за кисетом, долго вертел цигарку думал.

- Пропал? У тундре ничего пропасть не могет! Это не государственный банк. Зараз свистну братву!..

Пришла братва, ободранная до картинности. В драных полураспахнутых, как и у бурмастера, ватниках в заплатах. Один так взлохмачен, словно волосы на себе рвал. Грива по плечи. Битник, что ли? Лицо дегенеративное. В порезах. Рот кривой. Бандюга?

Апоста, заметив мою усмешку, неуважительную мысль о коллеге пресек.

- Ничего, между прочим, странного, кроме волосьев, у него нет. Было такое у Самсона, что ли, вся сила в волосах. Потом были века, когда другое, значит, у мужика ценилось. А теперь пошло на возврат. К старому. Девчата любят, которые с волосьями.

Подробно расспросив, когда и на чем выехал Полянский, Апоста присел на корточках и стал чертить на снегу дороги от Ухты к ним и к соседям. На старые буровые, в Иджид-кирту, Вуктыл... Всего было три пути. Два он тут же откинул, как дальние. Бензину не хватит. "Бочку в газик-вездеход, конечно, сунуть можно. Однако железная бочка вместе с начальством... в тесном газике? Нет, начальство с бензиновой бочкой в обнимку... Нет, не уживутся... Значит, поехали без бочки..." Он еще некоторое время поразмышлял вслух, потом дал высказаться братве.

Апоста поершил свои небритые, чугунного цвета щеки и заключил, что, судя по всему, Илья Гаврилыч двинулся на участок газопровода, где, из-за рельефа, трубы просели и где давление, и без того слабое, уменьшается еще вдвое. "Оттеда решил начать. А, не дай Господь, радиатор прихватило. Или зимник замело... Здеся он!" - Апоста указал точку на снегу...- Здеся закупорка была летось. . Гидратная пробка али еще что!..