Штрафники - Григорий Свирский

- Как вы относитесь к Крепсу?

Цин сел на скрипевший стул Полянского, обхватил свои морщины ладонью, задумался. Ответил тоном самым решительным:

- Страшный человек! Не пьет!

Наверное, я улыбнулся: Цин вскричал уязвленно, что смеяться тут нечему.

- Крепс - убийца!

Я молчал ошарашенно; Цин, унимая раздражение, спросил со свойственным ему напором, слышал ли я когда-нибудь такое имя - Крепс? Или что-нибуль подобное?..

Я отрицательно мотнул головой. Добавил для объективности, что мое неведение - не показатель. Крепс, судя по всему, известный геолог...

- Совершенно верно! Он самый известный неизвестный геолог Советского Союза...

САМЫЙ ИЗВЕСТНЫЙ НЕИЗВЕСТНЫЙ...

Снуя по скрипящему полу, отвечая вместо Полянского на звонки, Цин экспансивно, то вскрикивая, то шепотом, принялся рассказывать. Если отвлечься от его суматошной предельно-возбужденной манеры изложения и расположить все по порядку, история Николая Яковлевича Крепса, на взгляд геолога Цина, выглядит так...

В кровавом тридцать седьмом году, когда Бакинское управление НКВД, получив нагоняй за "невыполнение плана", забросило в очередной раз свою сеть, попался и Крепс, промысловый геолог. На следствии ему повредили барабанную перепонку, да и руку вроде; потому на "общие работы" он не попал, заведовал в Котласском лагере каптеркой. Если учесть, что генерал Рокоссовский, будущий маршал, и тот был в Воркуте всего-навсего завбаней, Крепс достиг в своем лагерном бытии максимального взлета...

Его спас могучий старик - академик Ферсман, известный в России даже неучам своей вдохновенной книгой "О камне"... Зареванная жена Крепса упала академику в ноги...

Крепса из карцера привезли прямо в кабинет Берии: так вознес, в своем ходатайстве, бесстрашный академик Ферсман своего бывшего студента, к тому же подававшего надежды... Спасти надо человека - как же не вознести!

Берия, росчерком пера, снял с Крепса судимость, однако отправил еще севернее Котласа - в Ухту. Искать нефть, газ, уран. Думать!

Думал Крепс прежде всего о том, как бы не загреметь в лагерь вторично... С энкаведешниками не спорил. Боже упаси!

Как-то высокое лагерное начальство, вернувшись с рыбалки и отоспавшись, вдруг стало нюхать собственные сапоги: пропахли бензином. Всполошилось начальство, приказало бурить. Искать нефть... Заперевшись в своей "вольной" конурке, Крепс исследовал геологическую карту района и понял - не промысловые тут запасы, а так, нефтяной "карман". До утра не спал. Сказать? Возразить энкаведешникам?.. А что, обвинят во вредительстве? Ведь он... из бывших...

Крепс санкционировал бурение, хотя геологам, кому только мог, шептал, что он против. Всей душой против...

Двадцать миллионов зарыли в землю. Лагерное начальство само стало зэками, а Крепс... Крепс имел свидетелей, что он "всегда был против..."

- Хитроумный Одиссей! - вскричал Цин. - Жулико! Жулико!.. Но это что? Цветочки!..

...На юг от Ухты, лагерной столицы, тянулась забытая дорога. Сто семьдесят километров просевшего, в выбоинах и трещинах асфальта. Тянулась она до вросшего в землю заштатного городка Троицко-Печерска. Раньше по ней, вроде, лес вывозили из тайги... Асфальтовая дорога... в тайге! Для ГУЛага она была находкой. К ней "привязали" лагеря, и потянулись из Котласа красные вагоны с пулеметными будками на крышах.

Раз зэки вдоль дороги, то, естественно, и работа зэкам должна быть тут же. За пять километров от лагеря - уже транспорт нужен. За семьдесят километров не навозишься. Расходы, да и... разбегутся. Тайга. А, как известно, головы недосчитаешь, свою добавишь.

Работу требовалось достать тут же, хоть из-под земли. Вдоль лагерной дороги.

Из-под земли, так из-под земли! Понял главный консультант НКВД по геологии Крепс, вчерашний бедолага, чего жаждет генерал Бурдаков, и, хотя в душе снова протестовал, более того, презирал себя, его высочайшую волю "научно обосновал".

Проект, представленный в правительство, назывался почти академично: "Южное направление поисков..." Или "Разработка наследия академика Губкина". "Ферсман предвидел...", - написал Крепс. Ну, раз сам Ферсман предвидел...

Берия добился выделения Ухтлагу ста семидесяти миллионов рублей. На первый случай! Генерал Бурдаков отрапортовал немедля: "Нефть будет!.."

Как же ей, в самом деле, не быть, коль она на территории ГУЛага...

-...Жулико на жулике сидит и жуликом погоняет!..

...Заключенных, которых теперь везли и везли и баржами, и эшелонами, и пешком гнали, в окружении овчарок, быстро научили профессиям буровиков; привезли из Баку станки, списанные там по ветхости. И... началось забуривание сотен миллионов в болото...

У главного геолога Ухтлага Крепса отстоялись, со временем, три любимые фразы. Три кита, на которых держалась его шаткая "планида". "Ну, стоит ли спорить с администрацией из-за одной буровой?!" - с улыбкой выговаривал он желторотым, только из института. Тем же, кто, как и он, отведал лагерной "пайки", произносил вполголоса, подкупающе сокровенно: "Друзья, через год или шах умрет. Или осел подохнет. Или сам Ходжа Насреддин преставится..."

Начальству из ГУЛага он говорил мягко, но многозначительно: "Вопрос должен отлежаться..."

А пока что был образован центр геологоразведки у города Вой-Вожа, "Панама на Вой-Воже", как окрестили его геологи. Полярная Панама отличалась от подлинной лишь тем, что там канал все же был прорыт, вода пошла, а Вой-Вож так и остался навеки сухим...

Однако успели выстроить город. Комсомольск-на-Печоре. С яслями, рестораном и зоной для зэков. Обвесили город будущего, к празднику, красными полотнищами со словами "Даешь..." и "Встретим новыми победами..."

Госбезопасность открыла на нефтяных промыслах Баку и Гурьева целый заговор против советской власти, чтобы обеспечить Комсомольск-на-Печоре кадрами самой высокой квалификации...

Все было учтено. Утроен штат оперативников и следователей. Но российская земля следователям не поддалась. Не "раскололась..."

С годами Комсомольск-на-Печоре порос лопухом. Несколько корпусов передали лесовикам. Остальные забили досками. Молодые непуганые геологи окрестили самую перспективную некогда Троицко-Печерскую экспедицию Троицко-Печерской лаврой. Тундра взломала, раздробила асфальт.

В самом деле, когда я заехал туда, голубовато-зеленый олений ягель стелился на лагерной дороге во многих местах, словно там ее никогда и не было...

"Ну, что ж, еще один Халмер-Ю, - сказали мне позднее в Министерстве. На ошибках учимся..."

Не год, не два - двадцать лет продолжался неслыханный грабеж России. Бессмысленный, к тому же, грабеж - за "пайку", "паечку"; или еще одну звезду на погоне...

- Думаете, никто не восстал против разбоя? - спросил Цин, кинув, в очередной раз, телефонную трубку на рычажки. - Восставали. Еще во время войны. Юнец, только из вуза, сказал на совещании - подумать только! при лагерной администрации: "Нет тут нефти! Нефть севернее. В Тиманском прогибе..."

- Севернее? - переспросил генерал Бурдаков, закуривая и ломая спички. - На сколько севернее?..

- Примерно на триста километров! - ответил юнец с указкой в руках. - В центре тундры...

- Непроходимой? - уточнил генерал Бурдаков.

- О-обыкновенной, - протянул юнец, не понимая всей глубины генеральского вопроса.

Вечером Крепс вызвал юного геолога, одобрил его порывы, даже обнял энтузиаста, а на другой день... парнишку мобилизовали на фронт, где он и погиб...

- А вы записывайте, записывайте! - вскинулся Цин. - От кого вы еще такое узнаете?..

Имя его Цин забыл. Зато второго еретика знали все... Цин шагнул к рассохшемуся шкафу, достал картонную коробку с фотографиями. Протянул одну из них.

На фотографии был запечатлен рослый, широкой кости, видимо, очень сильный человек. Лицо доброе, застенчивое. Сидит на земле, у сарая, выставив перед собой длинные ноги Паганеля в мешковатых штанинах. На обратной стороне снимка в уголке надпись: "Вольняшке Илье Муромцу Полянскому от зэка Добрыни"... И подпись, скромная, в уголке "Добрынин".

...- Добрыня сидел вместе со мной, - продолжал Цин, пряча коробку с колымскими и ухтинскими снимками, - предложил мне, еще в годы войны, учить испанский язык, "чтоб мохом не обрасти..."

- Почему испанский? - поинтересовался Цин.

- Если зубрить немецкий, скажут, готовимся к немецкой оккупации, объяснил предусмотрительный Добрынин. - Английский тоже подозрителен: "Не к побегу ли готовятся?" И припаяют второй срок. А - испанский? Никто не придерется. Даже Паганель учил испанский, хотя, как известно, по ошибке выучил, вместо испанского, португальский...

В памятном всем ухтинцам пятьдесят девятом году Добрынин обвинил Крепса, которого окрестил "бывшим геологом", в "перманентной лжи".

Комсомольск-на-Печоре уже прорастал лопухом, генерала МВД Бурдакова проводили в Москву, на почетную пенсию, и многотиражка "Советская Ухта" объявила, что она за Добрынина... Ухта заколыхалась, как от землетрясения...