Клиника - Салли Энн Мартин

резинками, стояли в углу комнаты. Там были и рисунки углем, и акварели, и карандашные эскизы, а еще несколько картин маслом. Все они ждали того дня, когда у Дженни появится достаточно места, чтобы их развесить. На полке над кроватью хранилась корзинка с кисточками и старой деревянной палитрой, а еще выше висели несколько суровых морских пейзажей, нарисованных на маленьких, размером с почтовую открытку, картонках.

Прилепленные к стене фотографии представляли собой хронику ее детства. На первом, уже пожелтевшем, снимке Дженни была розовощекой малышкой, вопросительно поднявшей головку в полосатой парусиновой коляске. Личико перепачкано оранжевым соком фруктового льда, зажатого в пухлой ручонке. Дальше шли фотографии подросткового периода: школьные экскурсии и дискотеки, дружеские объятия и задиристые улыбки… Еще никакого представления о той боли, что приносят несчастная любовь, ипотека и налоги.

До того как Дженни исполнилось пятнадцать, едва ли не каждый ее шаг был запечатлен на фото. А потом жизнь словно кончилась. Последние снимки были посвящены автобусной поездке в Лондон, куда она отправилась с юными членами клуба при методистской церкви, намереваясь услышать благую весть.

Дженни покрутила в руках серебряный медальон, висящий на шейной цепочке. Открыла и вновь защелкнула крышечку. Безделушка досталась ей от жизнерадостной прабабки. Та, видимо, рассчитывала, что семейную реликвию вручат какой-нибудь голубоглазой светловолосой прапра. Наверняка старуха сейчас ворочается в могиле. Не ожидала, что украшение так запросто отдадут Дженни. Удрученный отец оставил его в палате, на пластмассовом прикроватном столике вместе с упаковкой табака «Голден Вирджиния» и тюбиком зубной пасты. Голубое сердце, покачивающееся на цепочке, — более позднее приобретение. Эх, надо было тогда попросить папу положить в медальон локон своих волос! Нет, промолчала, онемев от горя…

Она начала наносить яростные штрихи, царапая и едва не протыкая бумагу. Прямые линии соединяла в прямоугольники, а плавные дуги — в арки. Нетерпеливо штриховала, пока разрозненные части этюда не сложились в нечто знакомое, от чего затрепетало сердце. Дженни так судорожно стискивала карандаш, что побелели костяшки пальцев. Боялась остановиться, боялась забыть, упустить… Ничего нельзя потерять: каждый кусочек картины должен оказаться на своем месте, лечь четко и ясно, передав отложившееся в голове воспоминание.

Наконец на бумаге начал появляться образ — словно темный силуэт, выплывающий из тумана. Она ощутила мощный прилив адреналина, на миг подавивший чувство страха, овладевшее ее дрожащим телом.

Закончив, Дженни подхватила полотно и начала прикреплять его к стене маленькими кусочками изоленты, пытаясь не смазать черный рельефный рисунок. Уже потянулась к последнему углу, когда в дверь постучали. Она выпустила лист из рук, и тот немедленно свернулся в трубочку.

Наверняка Боб, жаждет услышать ее согласие…

Дженни откинула цепочку и, приоткрыв дверь, обнаружила на пороге незнакомого парня. Подставив ногу, она схватилась за ручку.

— Привет, я Том — твой новый сосед. Ну, может, «сосед» — это громко сказано… — Парень сыпал словами, словно сухим горохом из мешочка. — Только сегодня заселился в комнату напротив.

Дженни толкнула дверь, зажав в руке цепочку, и незнакомец рефлекторно просунул в щель свой ботинок, однако, опомнившись, быстро отступил.

— Что ты хочешь?

— У меня кончился табачок. Не одолжишь щепотку? Еще не разведал, где тут ближайший магазин, вот и…

— Можешь не продолжать, мне твоя биография неинтересна, — вздохнула Дженни и пошла к столу.

Том, вновь сунув ногу между дверью и косяком, остался на пороге.

— Классные рисунки! Твоя работа? — услышала она за спиной, пересыпая табак в старый конверт, и резко обернулась.

М-да, дверь-то ведь не захлопнулась… Парень стоял у кровати, разглядывая картины.

— Моя, моя. — Лаконичный ответ дальнейшей беседы не предполагал. — Вот держи, до утра дотянешь.

Господи, уйдет он наконец?

— А пары бумажек для самокрутки не найдется, случайно? — не отставал Том, сунув конверт в карман.

— А ты скромняга, просьбами не надоедаешь. — Дженни раздраженно фыркнула.

— Я все верну — только доберусь до магазина, — пробормотал удивленный ее сухостью парень.

Упаковка в жестянке была пуста, и она, буркнув: «Подожди», вышла на кухню. Открыла ящик, достала новый пакетик и вдруг заметила в чайнике отражение стоявшего за спиной парня. Тот разглядывал лежащую на столе фотографию из обувной коробки. Дженни мигом развернулась и бросилась на него, сжав в руке макетный ножик.

— Чертова сумасшедшая! — взвизгнул новый сосед, когда она ударила деревянным острием в стол между его пальцев. — Ты могла мне палец отхватить!

Он прижал ладонь к груди, словно его и впрямь порезали, и Дженни прошипела:

— Убери лапы от моих вещей!

— Дурак я! Не поверил, что ты ненормальная… Хотел с тобой по-людски, а ты и вправду больная на голову! — бормотал он, нервно моргая и пятясь к выходу.

Конверт и бумага полетели ему в лицо, и Том, не поблагодарив, выскочил из комнаты. Дженни хлопнула дверью, накинула цепочку и уперлась лбом в косяк.

Расслабившись, прошла в комнату и полезла под стол, куда спланировал выпавший из руки соседа снимок. С маленькой, слегка выцветшей фотографии смотрело личико крошечного новорожденного ребенка с вихром мягких светлых волосиков надо лбом. Белое одеяльце, розовые, как у китайской фарфоровой куклы, губы. Глазки закрыты. Дженни нежно провела пальцем по снимку. Думать ни о чем не хотелось.

Она села за стол и, вытащив из коробки пачку газетных вырезок, разложила их на гладкой деревянной столешнице. Развернула каждую по очереди.

Последний день сумасшедшего дома! Конец эпохи безумия! Бардак в местном здравоохранении!

В каждой статье смаковались сенсационные подробности жизни старой психиатрической лечебницы. Продержись «Сосновый край» до того, как городской совет переведет пациентов в столицу округа (как и было обещано), до истерики в прессе не дошло бы. Лечебница закрылась при таких впечатляющих и мрачных обстоятельствах, сопровождаемых внезапной смертью главной смотрительницы, что это лишь добавило масла в огонь.

Дженни поднялась и прикрепила к стене свернувшийся уголок новой картины. Отошла в сторону и изучила мрачное черно-белое великолепие фасада «Соснового края» с вонзавшейся в размытое темное небо часовой башней. Набрав на мобильном номер, она приложила телефон к уху.

— Привет, Боб. Это Дженни. Я готова.

10

На стойке администратора в вестибюле тесной кучкой стояли приветственные напитки. Клиника готовилась встретить новых участниц программы, жаждущих преобразить внешность и изменить свою жизнь. Доктор Кавендиш сидела в темноте, посматривая в бушующую за окном ветреную ночь. Ждала.

Часть мебели перекочевала в клинику из старой лечебницы, а вот шикарный стол когда-то принадлежал отцу Ребекки. Она провела пальцем по краям столешницы из орехового дерева, словно подставлявшей свои плавные изгибы под ее нежную ладонь. Зеленое кожаное покрытие еще хранило следы отцовских рук. Крошечные точки от «Паркера», неуклюже