Круглая печать - Камил Икрамов

— Как его зовут? — спросил следователь.

Этого вопроса учитель Касым очень не хотел. Он действительно был у друга своего отца, у своего бывшего учителя, у одного из самых образованных стариков Ташкента. Он действительно вернулся от него в восемь или даже позже, и доказать это было бы легко, потому что старик всегда подтвердил бы его слова, подтвердили бы и соседи. Но назвать имя — значит заставить старика ходить в милицию, ждать здесь во дворе, давать показания. Этого учитель Касым никак не хотел. Старик был слишком стар и слишком слаб, чтобы впутывать его в дело об убийстве. Всякий раз, когда учителю Касыму нужно было пойти к старику, он долго сомневался, боялся потревожить его покой и уединение.

— Ну, так как же его зовут? — повторил следователь.

— Мне не хотелось бы отвечать на этот вопрос, — сказал учитель.

— Почему?

— Потому что это не имеет отношения к делу.

— Об этом можем судить только мы, — возразил следователь.

— Я тоже могу судить об этом, — сказал учитель. — Вы спрашиваете, где я был в тот вечер, я вам отвечаю. Если вы знаете, что убийство было совершено именно в это время, то я вам говорю, что меня тогда поблизости не было.

— И все-таки я настаиваю, — сказал следователь. — Сказать правду в ваших же интересах.

Учитель промолчал.

— Мы не можем перейти к дальнейшему, не выяснив, где вы были в тот вечер.

Человек в кепке вмешался в разговор:

— Я думаю, что мы сможем к этому еще вернуться. Продолжим. Вы хорошо знаете бухгалтера Таджибекова Уктамбека Таджибековича?

— Давно знаю, — сказал учитель Касым.

— Что вы можете о нем сказать?

— Говорят, он хороший бухгалтер.

— А еще?

— Во всяком случае, ничего плохого об этом человеке я не знаю.

— Сколько лет вы его знаете?

— Тридцать, — сказал учитель.

— Тридцать? — удивился следователь. — Вы с ним дружили?

— Нет. Мы учились вместе в школе и жили на одной улице.

— В школе вашего отца?

— Да, в школе моего отца.

— А ваш отец и отец Таджибекова дружили?

— Нет.

— Ну хорошо. А почему же вы не дружите? Тридцать лет знаете друг друга, вместе учились. Почему вы не дружите? Он вам чем-нибудь неприятен?

— У меня плохой характер, — сказал учитель Касым. — Я человек замкнутый, сержусь по мелочам.

— Как вы думаете, — спросил русский, — Таджибеков годится на пост председателя махалинской комиссии?

Учитель удивленно посмотрел на него. Во-первых, странно было то, что этот русский так хорошо и без акцента говорил по-узбекски, а во-вторых, еще более странным было то, что он спрашивает его о таких вещах.

— Почему вы спрашиваете меня об этом?

— Потому что вы один из уважаемых людей, член махалинской комиссии, учитель, воспитатель подрастающего поколения. — Все это русский говорил по-узбекски. — Ваше мнение дорого стоит.

— Вы меня простите, — сказал учитель, — но вопрос о том, кто достоин и кто не достоин быть председателем комиссии, могут решить только выборы. Разве в милиции решать этот вопрос?

Узбек-следователь обиделся за своего товарища.

— Значит, вы ничем не хотите нам помочь, — сказал он. — Идите, мы вас еще вызовем.

Когда учитель вышел, русский поднялся.

— Ну, я пошел в управление, — сказал он, — Что ты, Абдулла, думаешь про этого?

— Темнит, — сказал следователь.

— А на меня он производит хорошее впечатление. То есть, может быть, что-нибудь он и знает, конечно, но что к убийству он не причастен, в этом я не сомневаюсь. Просто твой Таджибеков никому не доверяет.

— А Иса? — спросил следователь.

— Ну что Иса… Нашел тоже Шерлока Холмса!

3

В послеобеденный зной чердак — не самое лучшее место для отдыха. Каждый из ребят мог бы лежать в прохладной комнате своего дома, куда вся семья собирается отдохнуть в такие часы.

Солнце палит так нещадно и духота такая, что никто не скажет «сбегай туда», «принеси то» или «сделай это». В такие часы все отдыхают. Даже в учреждениях замирает жизнь. То есть люди сидят за столами, читают бумаги, макают ручки в чернильницы, но делают это так медленно, как во сне. Послеполуденный зной в Ташкенте действует на всех.

Тихо сейчас и на чердаке заброшенного дома. Пятеро ребят лежат на циновках и читают книги, каждый свою.

«Рассказывают, что некий крестьянин как-то приехал в Багдад, — читал Эсон. — Он ехал верхом на осле, а сзади, привязанная за веревку, бежала коза, на шее которой позвякивали колокольчики. Три вора, сидевшие на улице, увидели крестьянина, и один из них сказал:

— Пойду-ка я украду козу у этого деревенщины.

— Это просто, — сказал другой вор. — Я у него осла уведу.

— Все это ерунда, — сказал третий вор. — Я стащу с него его собственную одежду.

Первый вор отправился вслед за крестьянином и, как только представилась возможность, отвязал колокольчики от шеи козы и прицепил их на хвост ослу, а козу увел. Осел помахивал хвостом, колокольчики звенели, и крестьянин думал, что коза бежит сзади.

Другой вор встал на узком перекрестке и, когда крестьянин поравнялся с ним, крикнул…»

«По обе стороны улицы зажглись фонари, и в окнах домов показались огни, — читал Рахим. — Шел крупный пушистый снег и красил в белое мостовую, лошадиные спины, шапки извозчиков, и чем больше темнел воздух, тем белее становились предметы. Мимо Каштанки, заслоняя ей поле зрения и толкая ее ногами, безостановочно взад и вперед проходили незнакомые заказчики. (Все человечество Каштанка делила на две очень неравные части; на хозяев и на заказчиков; между теми и другими была существенная разница: первые имели право бить, а вторых она сама имела право хватать за икры.) Заказчики куда-то спешили и не обращали на нее никакого внимания…»

Коль крепок корень гнета твоего,Грозит насилье миру от него, —

читал Закир.

Когда хозяин дома в бубен бьет,Весь дом его под бубен в пляс идет.Вот целый город разорен вконец,Чтоб выстроить тебе один дворец.Ты лучше брось строительство своеИ прекрати грабительство свое.Ты не боишься целый сад сгубить,Чтоб яблоко одно лишь надкусить.Не брал бы ты его! Не миноватьТебе за весь тот сад ответ держать!И куры в плов тебе, и всякий плодНасильно взяты из дому сирот…

«Служил на Кавказе офицером один барин. Звали его Жилин.

Пришло ему раз письмо из дома. Пишет ему старуха-мать: «Стара я уж стала, и хочется перед смертью повидать любимого сынка. Приезжай со мной проститься, похорони, а там и с богом поезжай опять на службу. А я тебе и невесту приискала: и умная, и хорошая, и именье есть. Полюбится тебе, может, и женишься и совсем останешься».

Жилин и раздумался: «И в самом деле, плоха уж старуха стала; может, и не придется увидеть. Поехать; а если невеста хороша — и жениться можно».

Пошел он к полковнику, выправил отпуск…» — читал Кудрат.

А перед Садыком лежал сафьяновый томик стихов Алишера Навои.

Смотри: свеча пряма и радует нас тем,Что светит нам, пока не догорит совсем.А молния — крива. По свойству своему,На миг нас ослепит — и погрузит во тьму…

На чердаке было тихо. Слышались только вздохи и шелест переворачиваемых страниц. На балкончике, который выходил на наружную лестницу, в тени лежал Доберман. Это имя за ним утвердилось, и сам он утвердился в этом дворе. С тех пор как неведомый ночной гость, проломив крышу конуры, отдавил бедному щенку лапу, Доберман больше крутился на чердаке. Чердак и двор казались ему теперь собственным владением, и на всех посторонних, пытающихся заглянуть через дувал, или на тех, кто останавливался поговорить возле калитки, Доберман лаял крепким молодым голосом.

Вот и сейчас он залаял на кого-то. Ребята подняли головы от своих книжек.

Заскрипели доски. Это с той стороны, где галерея чердака почти смыкалась с галереей дома, в котором жил Закир, шли взрослые. Это было слышно по шагам. Закир выглянул в дверь и увидел, что отец идет позади милиционера Исы и бухгалтера Таджибекова.

— Здравствуйте, молодые люди, — сказал бухгалтер Таджибеков. — Интересно, чем вы здесь занимаетесь? Уроки готовите?

— Нет, — сказал Садык, — мы просто читаем книжки.

— А почему все вместе? — спросил милиционер Иса.

Садык не знал, что ответить.

— Мы же ничего плохого не делаем, — сказал Эсон.

— А это мы сейчас посмотрим. Во-первых, вы захватили чужой чердак, — сказал милиционер Иса. — Кто вам разрешил? Во-вторых, вы захватили чужой двор. Пока хозяин, наш уважаемый молодой ученый, учится в Москве, вы его дом совсем разрушите.