Это небо (ЛП) - Доутон Отем
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Согласна, — произносит Джули.
— Круто, — бухчу я, свесив голову на грудь, стараясь не обращать внимания на пьянящий трепет внизу живота и кровь, которая, я знаю, приливает к светлой коже, как обжигающие лучи паутины.
Ссутулившись, я таращусь на коктейль. Сосредотачиваюсь на цветах: розовая жидкость, зеленая долька лайма на стакане. Я беру соломинку в рот и неторопливо втягиваю прохладный, сладкий и невероятно крепкий напиток, от которого слезятся глаза и горит горло.
Лэндон все всматривается в меня. Тяжелым взглядом он буравит висок, скользит по лбу и глазам, отслеживает движения губ и подбородка. По меньшей мере минуту он не сдвигается с места. Не произносит ни слова. Не шевелит ни единым мускулом. Скрестив руки на груди и наклонив голову вбок, он просто стоит…
— Грозный. Ты грозный, — глядя исподлобья, говорю я.
У него дергается губа, на привлекательном лице появляется ошеломленное выражение. Он подается ближе, и водоворот смятения, в котором я нахожусь, останавливается, застывает на месте. Как будто мы играли в музыкальные стулья, и музыка только что прекратилась.
Лэндон близко — так близко, что я чувствую его дыхание. Едва слышно из-за живой музыки он спрашивает:
— Как тебя зовут? Сестра не сказала.
Я тяжело сглатываю, унимая дрожь. Нервозность, которую я раньше не замечала, сковывает все тело. Я не могу оторвать глаз от серых теней, пляшущих над верхней губой и по гладкому подбородку. Представляю, каково это — дотронуться до него. Воображаю, как провожу языком по мягким изогнутым губам, чувствую теплую кожу и…
Дыхание сбивается.
Что «и»?
Я настолько ненормальная?
Брат Клаудии только и делал, что грубил, а я сижу и думаю… как бы его поцеловать? Соблазнить? Облизать ему лицо, как изголодавшаяся по вниманию собака?
Может, меня уже накрыл «Лавовый поток»? Может, «Маргарита» была крепче, чем почудилось?
— Ты в порядке?
Я киваю, и он повторяет вопрос:
— Как тебя зовут?
— Ой, извини. Джемма Сэйерс.
— Она живет у меня, — влезает Джули, наконец-то решив помочь сестре. Она придвигается к стойке, почти закрывая меня, и продолжает: — Прямо по коридору.
— Какая разница? — выпаливаю я.
Пинаю Джули по голени, и она вскрикивает. То-то же, дорогая подружка. Надеюсь, у тебя останется синяк, чтобы ты помнила о своем предательстве.
Лэндон кивает, складывает руки перед лицом, будто что-то учит.
— Лэндон.
— Приятно познакомиться, Лэндон, — говорю я срывающимся голосом.
Убираю челку с лица и неуверенно улыбаюсь. Он опускает глаза, морщит лоб, раздувает ноздри.
— Да мы вроде уже знакомы.
Чуть отклоняюсь назад. Что-что?
— Погодите-ка, — поднимает руку Клаудия. — Вы знакомы?
— Я… — сердце перестает грохотать и начинает переворачиваться, — мы знакомы?
Лэндон кивает.
Поднимаю брови домиком. Встряхиваю головой. Что он несет? Может, нас знакомили, пока я лежала в коме? В противном случае я бы его запомнила. Он не сливается с толпой. С таким-то лицом. С таким-то телом. С такими-то глазами.
— Мы точно встречались? — взволнованно интересуюсь я. — Извини, ничего не приходит в голову.
Он отступает от стойки со странным, можно сказать, выжидательным видом.
— Сегодня днем.
— То есть несколько часов назад?
Замешательство лишь усиливается.
— В слова «сегодня днем» обычно вкладывается именно этот смысл.
Окидываю его долгим взглядом.
— На заправке, — подсказывает он и ждет, пока я соображу.
— На запр…
Мать честная!
Губы.
Загорелая кожа.
Глаза.
Пламя осознания занимается в ступнях, растекается по ногам, распространяется до тех пор, пока все тело не охватывает жар.
Хот-Дог.
Брат Клаудии — это Хот-Дог.
— Я… я… — В голове каша, дышать не получается. Не представляю, что делать. — Ты побрился, — вырывается у меня.
Вот же идиотка.
— Иногда я бреюсь, — наклоняет он голову.
— И на тебе была шапка.
Я нескладно показываю, как натягиваю шапку на голову.
Он приподнимает уголок губ. Клянусь, если бы я не положила руки на барную стойку, я бы опять свалилась со стула. Лицо у него полностью меняется. Озаряется, словно вспышкой фотоаппарата. Я ошарашенно глазею на крошечные морщинки, разбегающиеся вокруг губ, и прямые белые зубы.
— Иногда я ношу шапку, — говорит он, возвращая меня к беседе.
— Что случилось на заправке? — любопытничает Джули, чуть ли не усаживаясь ко мне на колени.
Я не придаю значения ее словам и обращаюсь к Лэндону:
— Ты меня спас.
— Я бы так не сказал.
— Странно, да?
— Странно, — кивает он.
Я закрываю глаза. Может, хватит с меня унижений?
— Не… не думала, что снова тебя увижу. Спасибо. Наверное, я должна все объяснить.
— Что объяснить? — интересуется Клаудия, крутит головой и часто моргает.
Лэндон не спускает с меня карих глаз.
— Ты не должна ничего объяснять. Рад был помочь. Кто знает, — пожимает он плечами, будто это ерунда, — вдруг однажды ты отплатишь той же монетой.
Он уходит.
А я таращусь туда, где он стоял, сердце екает.
«Рад был помочь».
— Джемма, что это значит? — вздыхает Джули.
Клаудия упирает руки в бока.
— Пожалуйста, объясни, откуда ты знаешь моего брата.
— И что там с заправкой? — задает вопрос Смит.
Я тихонько хнычу и прячу лицо в ладонях. Как такое могло случиться?
— Сегодня, когда мои карточки отклонили, он купил мне бензин. Я его не узнала.
— Он купил тебе бензин? — переспрашивает Клаудия, повысив голос. — Мы говорим о моем брате?
Я опять хнычу:
— Давайте забудем и вернемся к тому, как было пять минут назад.
— Забудем? — сопит Клаудия. — Ничего я не забуду. Обычно брат не такой…
— Болтливый? — подсказывает Смит.
— В точку.
— Это называется «болтливый»? — с сомнением спрашиваю я.
Они одновременно кивают.
— Это называется «болтливый».
Фыркнув, я стучу по краю стакана.
— Вы неправильно понимаете значение этого слова.
— Болтливость зависит от человека, который болтает, — заявляет Клаудия.
— Они правы, — подтверждает Джули. — По соседству с Лэндоном я живу с августа, за все время мы сказали друг другу слов пятнадцать. В основном он только кивает и что-то бухтит.
— Говорила же, — упорствует Клаудия, — это называется «болтливый».
Смотрю туда, где Лэндон принимает заказ у зеленоволосого парня.
Видимо, Смит замечает, как я меняюсь в лице, потому что ставит стакан и ахает:
— О нет.
— О нет? — повторяет Клаудия.
Я молчу. Делаю вдох. Пытаюсь придать лицу другое выражение.
— Серьезно, Джемма?
— Что? — принимаю я невинный вид.
— Ты никого не обдуришь, — закатывает глаза Джули. — У тебя на лице все написано.
— Ничего там не написано, — машинально отзываюсь я.
— Что там написано?
Клаудия всматривается мне в лицо. Джули хранит молчание.
— Ладно, — сознаюсь я, скрывая хрипотцу за кашлем. — Может, там что-то и написано, но не… в том смысле, — заканчиваю я, не в силах подобрать слова получше.
— А я думаю, что в том, — говорит Джули и кладет мою руку себе на колени.
— Мы опять обсуждаем шашни? — спрашивает Клаудия.
— Мы обсуждаем то, что Джемма взбудоражилась.
— Из-за моего брата?
— Нет, — отвечаю я, пытаясь говорить уверенно.
Смит собирает с края стакана красный сахар.
— Предупреждаю: Лэндон не подходит для того, что ты себе напридумывала.
Подавляю смешок, смущенная и в то же время заинтригованная.
— Ничего я не напридумывала.
Он слизывает сахар с пальца.
— Ага. У меня четыре сестры и Клаудия. Я знаю, как женщины мыслят.
— Смит пытается сказать, — встревает Клаудия, — что с моим братом не легко и не просто. Лэндон сложный.
— Сложный? — вздергиваю я бровь.
— Как сложное уравнение, — откликается Клаудия.
— Он постоянно хандрит, — поясняет Смит. — Таких людей называют сломленными.