Маленькие радости - Оливия Уэдсли

Он старался указать ей на это раньше всего: Тони должна быть хорошей из-за себя самой.

– Но я бы лучше сделала из-за тебя, – объяснила она застенчиво.

– Оставим это. – И он стал говорить с ней о потерянных каникулах. Тони ему рассказала все о настоятельнице и о своем прозвище, рассказала, что у нее есть новые шляпы, одна с большим бантом, и о траве, и о сказке про «Водяных детей», которая ей нравится, потому что там говорится о купании, которое она очень любит, а в ответ Чарльз рассказал ей о своем отпуске, который он провел в стране, где было очень жарко и солнечно и вода была такой синей, что синее не бывает, и цветы растут почти у самого моря. Это звучало захватывающе, и Тони хотелось, чтобы он продолжал чудесный рассказ, вместо того чтобы перейти к рассказу о Фэйне, который уехал в Итон и поступил в заведение того же имени и там много успел.

– А я? – спросила она с тревогой. Чарльз рассмеялся.

– Тони, ты настоящая женщина, – сказал он в ответ.

– Значит ли это, что я люблю, чтобы обо мне говорили то, что мне приятно? – спросила она.

Он снова рассмеялся.

Им было очень хорошо, и они были очень смущены, когда вошла сестра Габриэль, еще очень огорченная проступком Тони.

Сэр Чарльз серьезно ей объяснил, что Тони очень огорчена, и Тони подтвердила это не слишком серьезно. Она была слишком счастлива в данный момент.

Разумеется, свиданию должен был наступить конец. Большой автомобиль, стоявший около подъезда, был заведен, Чарльз сел в него, и лицо его было озабоченно. На этот раз Тони не плакала.

В глубине мотора она поцеловала его руки. Ее темные глаза смотрели печально, рот слегка дрожал.

Когда мотор скрылся из виду, Тони, как она и обещала дяде, сказала детям, что она жалеет об истории с шоколадом. Они легко с ней помирились и предложили устроить хоровод до сна.

Тони отказалась и удалилась в свое укромное местечко, и еще до того, как она дошла до него, и дети, и ее кража были уже забыты. Единственное, с чем стоило считаться, о чем стоило говорить, – это дядя Чарльз.

События не заслуживают никакого внимания в жизни, только люди уже и тогда были для нее всем.

Глава VI

И все казалось таким чудесным, когда я был молод.

Три года Тони ни разу не приезжала на Гросвенор-стрит. Начальница забирала ее вместе с другими детьми, жившими очень далеко или родные которых жили за границей, на все каникулы. Одно лето они ездили в Девоншир, где Тони увидела море и влюбилась в него, в другой раз ездили в Шотландию, где она увидела горы и возненавидела их.

– Они мешают мне дышать, – говорила она, – они такие огромные, а мы такие маленькие.

Здесь же в горах она завела свою первую настоящую дружбу. Ей тогда было тринадцать лет, она все еще была маленькой и худенькой, но ее кожа стала тонкой и белой, а волосы очень выросли. Она заплетала их в две толстые косы, которые обыкновенно падали по плечам, что делало ее похожей на маленькую Гретхен.

Дафнэ Бейлис было тринадцать, и она была красива – верное средство завоевать симпатию Тони. Она обладала прелестной заурядностью типичной английской девушки, которая позже развивается в счастливую обыденность образцовой жены и матери.

Дафнэ даже не понимала Тони, но ей нравилось открытое обожание со стороны Тони и особая ее проникновенная манера относиться к вещам. Тони ничего не требовала, она только желала сама давать, так что умеренная дружба Дафнэ удовлетворяла ее требованиям.

Тони была неизлечимой идеалисткой и наделяла свою подругу всеми прекрасными свойствами и талантами на свете – другой метод сохранения дружбы.

Она поверяла Дафнэ свои затаенные мысли и надежды. Дафнэ отвечала ей приятными рассказами о своей жизни дома. Тони приготовляла для Дафнэ большую часть ее уроков. Тони сама овладела французским языком великолепно, а у Дафнэ он отдавал английским.

«Мать» продолжала быть для Тони божеством на троне – существом, которому надо было поклоняться и которого надо было слушаться. Это она открыла в Тони талант к языкам и всячески его поощряла. Каждые полгода «мать» обменивалась длинными письмами с дядей Чарльзом.

В одном из писем она писала: «Великодушие Тони меня пугает. Оно так же беспредельно, как море, и, как море, не может быть обуздано. Два чудных свойства ее натуры – благодарность и великодушие – представляют для нее величайшую опасность». Это письмо ждало сэра Чарльза в клубе, когда он вернулся из Каира, куда он ездил в надежде получить облегчение от своей старой болезни. Он выглядел очень постаревшим и похудевшим, и его волосы, которыми Тони так восхищалась, почти совершенно поседели.

Его шурин, Роберт Уайк, забрел в комнату.

– А! – воскликнул он, и его лицо засияло от удовольствия. Роберт всем видом своего совершенного здоровья и своей удивительной красоты был целительным средством для его глаз. Чарльз очень любил его, как любят хорошую собаку с дурным нравом. Он восторгался его красотой и сожалел о его наклонностях. Из чувства долга Роберт осведомился о Генриэтте, и Чарльз сообщил ему, что она вернется на этой неделе.

– В городе чудовищно скучно, – сказал Роберт, когда Чарльз встал, чтобы идти. – Куда вы идете?

– Я сяду в мотор и поеду в монастырь навестить мою племянницу.

– О боже, монастырь! – При этом блестящие глаза Роберта улыбнулись. – Милый Чарльз, я поеду с вами.

– Вы там будете скучать, – сказал Чарльз.

– В монастыре скучать? – усмехнулся Роберт. – Не очень я там соскучусь, голубчик. Я припоминаю этого ребенка, – сказал он вдруг, когда они уже сидели в моторе, – черная, худая, некрасивая, но очень забавная.

– Я надеюсь, она изменилась, – ответил Чарльз, – я уже не видал ее больше года.

Тем не менее он не был достаточно подготовлен для встречи с изменившейся Тони.

Она быстро вошла в приемную с прохладными, окрашенными зеленой краской стенами и хорошей копией Сикстинской Мадонны.

Чарльз увидел очень стройные узкие ножки с узкой ступней, вихрь белой кисеи и два огромных глаза. Вслед за тем две руки крепко обвили его шею и почти повисли на нем.

– О, дядя Чарльз… – шептала Тони.

Он одной рукой приподнял ее подбородок и смотрел на ее розовое, покрасневшее личико и изогнутый, улыбающийся рот.

– Ты рада мне, старушка? – спросил он.

– Счастлива, счастливейшая, – ответила Тони. – О, дядя Чарльз, мне так хорошо здесь, но когда же я смогу приехать к тебе и быть всегда с тобой?

В Египте Чарльз об этом думал, и раз или два он пытался предложить Генриэтте, чтобы Тони приехала домой, хоть через год, ненадолго, перед ее отъездом в школу, в Париж, для окончания образования.