Библиотека XXI века - Станислав Лем

Таким образом задача, которую поставили себе авторы Одной минуты, выглядела невыполнимой. В самом деле, если сказать человеку, который не держал еще в руках этой книжки, что в ней мало слов и она целиком заполнена статистическими таблицами и цифровыми сводками, то он заранее сочтет, что книжка не удалась, что это идиотизм, ибо что же можно поделать с сотнями страниц статистики? Какие образы, эмоции переживания могут пробудить в нашей голове тысячи колонок цифр? Если бы этой книжки не было, если бы она не лежала на моем письменном столе, я бы сам признал ее замысел своеобразным, даже удивительным, но негодным для осуществления, подобно тому, как мысль, что телефонный справочник Парижа или Нью-Йорка годится для чтения и что-то нам говорит о жителях этих городов.

Если бы не было Одной минуты, я бы, пожалуй, полагал, что она нечитаема как список телефонов или статистический ежегодник.

И, следовательно, этот замысел -- показать шестьдесят секунд, взятых из жизни всех сосуществующих со мной людей, -- следовало разработать как будто это план большой кампании. Первоначальная концепция, хотя и важная, не была достаточна для успеха. Не тот является лучшим стратегом, кто знает, что требуется захватить противника врасплох, чтобы его победить, а тот, кто знает как это сделать.

О том, что происходит на Земле даже в одну секунду, невозможно узнать. Перед лицом таких явлений обнажается микроскопический объем человеческого сознания, того беспредельного духа, которым мы хвалимся, отличающего нас от животных, нищих умом, способных постигать только непосредственное окружение. Как огорчается мой пес каждый раз, когда видит, что я собираю чемоданы, и как мне досадно, что я не могу ему объяснить ненужность его грусти и скуления, которое провожает меня до калитки. Невозможно объяснить псу, что я утром вернусь. Каждая разлука переживается с теми же страданиями, у нас же, якобы, дела обстоят совершенно по другому. Мы знаем, что есть, что может быть, а о том, чего мы не знаем, мы можем узнать. Так в общем считается. Между тем современный мир доказывает на каждом шагу, что сознание как слишком короткое одеяло; им можно прикрыть какой-нибудь малый кусочек чего-нибудь, но не больше, а проблемы, которые мы имеем по отношению к миру, более мучительны чем песьи проблемы, ибо пес, лишенный способности к разочарованию, не знает, что чего-то не знает, и не понимает, что почти ничего не понимает, мы же знаем и то и это. Если мы поступаем по-другому, то по глупости или из-за лицемерия перед самими собой, для сохранения душевного спокойствия. Одному человеку можно сочувствовать, может быть -- четырем, но восьмистам тысячам -- никто не сможет. Числа, которыми мы пользуемся в таких обстоятельствах, это хитро придуманные протезы, это трость, которой слепец стучит по тротуару, чтобы не столкнуться со стеной, но ведь никто не скажет, что он при помощи этой трости видит все богатство мира, хотя бы на его маленьком участке, в пределах одной улицы. Что же тогда делать с этим нашим бедным, нерастяжимым сознанием, чтобы оно охватило то, чего не может охватить? Что следовало предпринять, чтобы показать одну всечеловеческую минуту?

Ты не узнаешь, читатель, всего сразу, но заглянув сначала в оглавление, в котором указаны разделы, а потом в соответствующие рубрики, ты узнаешь вещи, от которых у тебя захватит дух. Не из гор, рек и полей образуется ландшафт, а из миллиардов человеческих тел, он будет перед тобой появляться на мгновение, так же как привычный пейзаж появляется темной ночью во время грозы, когда вспышки молний раздирают мрак и ты замечаешь в течении доли секунды огромность пейзажа, распростертого до самого горизонта. Мрак снова опускается, но этот образ уже отпечатался у тебя в памяти, от него уже не избавишься. Это сравнение можно понять в визуальном отношении, ибо кто же не пережил ночной грозы, но как сравнить мир, показанный ночью молниями, с тысячей статистических таблиц?

Прием, которым воспользовались авторы, прост. Это метод последовательных приближений. Для демонстрации его возьмем сначала из двухсот разделов тот, который посвящен смерти, а точнее говоря, умиранию.

Раз человечество насчитывает почти пять миллиардов, понятно, что в каждую минуту умирают тысячи -- это не может быть никакой сенсацией. Тут, однако, мы упираемся в цифры как в стену нерастижимости нашего понимания. Это легко понять так: слова "одновременно умирают девятнадцать тысяч людей" не имеют ни на волос большего значения в смысле переживания, чем сознание того, что их умирает девять тысяч. Пусть бы и миллион, пусть бы и десять миллионов. Реакцией, всегда одинаковой, может быть только несколько испуганный и неотчетливо обеспокоенный возглас "Ах". Мы уже оказываемся среди пустоты абстрактных выражений, которые что-то означают, но их значения нельзя испытать, почувствовать, пережить как падение дяди. Знание об этом падении вызывает большее впечатление.

Но данный раздел вводит тебя в умирание на сорока восьми страницах, причем сначала идут суммарные данные, затем -- разбитые по особенностям, таким образом, что сперва ты можешь осмотреть всю область смерти, как бы через слабый объектив микроскопа, а затем рассмотреть детали при намного большем приближении, используя как бы намного более сильную лупу. Сначала отдельно идут кончины естественные, отдельно -- вызванные другими людьми, по ошибке, из-за несчастного случая и так далее. Итак, ты узнаешь, сколько людей умирает за минуту от полицейских пыток, а сколько от лиц, не имеющих государственных полномочий. Каково нормальное распределение применяемых пыток за шестьдесят секунд, а также их географическое распределение; какие орудия применяются в эту единицу времени, опять с распределением по частям света, а затем и по государствам. Ты узнаешь таким образом, что когда ты выводишь на прогулку пса, ищешь домашние туфли, разговариваешь с женой, засыпаешь, читаешь газету, тысячи других людей воют, корчась от страданий, каждую следующую минуту каждого из двадцати четырех часов дня и ночи, каждой недели, месяца и года. Ты не услышишь их крика, но уже будешь знать, что он будет длиться непрерывно, ибо так говорит статистика. Ты узнаешь, сколько людей погибает каждую минуту по ошибке, выпив отраву вместо невинного напитка, и снова статистика принимает во внимание все возможные роды этих отравлений: противосорнячными химикатами, сильными кислотами, щелочами, а также сколько кончин по ошибке приходится на ошибки водителей, врачей, матерей, санитарок и так далее. Сколько новорожденных, а это уже особая рубрика, убивают матери сразу же после рождения, умышленно или по небрежности, так как младенцы были задавлены подушкой, либо те, которые падают в клоачную яму, так как роженица, почувствовав потуги, думала, что это позывы к дефекации, совершив это по причине своей неопытности или умственной отсталости, либо находясь под действием наркотика, когда начались роды, при чем каждый из этих вариантов имеет дальнейшие подразделения. На следующей странице находятся новорожденные, умирающие без чьей-либо вины, так как они были нежизнеспособными уродами, или гибнущие в лоне матки из-за того, что детское место двигалось впереди ребенка, или из-за того, что пуповина обмоталась вокруг шеи, от прободения матки, и снова всех не перечислишь. Много места занимают самоубийцы. Способов лишения себя жизни известно сегодня гораздо больше чем в прошлом, и петля занимает в статистике шестое место. Впрочем, движение в распределении частоты способов самоубийства ускорилось, отсюда как бестселлеры пошли в мир руководства с инструкциями, что делать, чтобы смерть была верной и быстрой, разве что кто-нибудь пожелает более медленный способ, ведь и такое случается. Ты даже можешь узнать, терпеливый читатель, какова корреляция тиражей этих руководств по суицидному самообслуживанию с нормальным распределением суицидной эффективности: ведь прежде, когда за это дело брались по-любительски, большее число самоубийц можно было спасти.