Сципион. Социально-исторический роман. Том 1 - Юрий Тубольцев

Войско Фабия при этом размещалось на горном хребте, разделяющем Лаций и Кампанию. Римляне с вершин хорошо видели дымящиеся италийские равнины, и сторонники Минуция говорили, что Фабий издевательски дает им красочные зрелища гибели Отечества. Но в этот раз диктатор избежал бунта, заставив солдат действовать энергичнее обычного. Он разослал легатов во главе сильных отрядов занять окрестные горные перевалы и ущелья.

Ганнибал вскоре понял, что фалернская земля щедра виноградом и фруктами, но не располагает ресурсами настоящего пропитания для его армии, потому поспешил ее покинуть. К этому времени все дороги к Капуе, Риму и Самнию оказались перекрыты римлянами, и, зайдя в ущелье, карфагеняне оказались в ловушке.

Целый день африканцы штурмовали укрепления римлян, перегородившие им путь, но, потеряв восемьсот человек против двухсот у противника, поняли тщетность своих усилий. Закрыв врагу выходы, Фабий с основной частью войска разместился в горах.

Тут-то все и восхитились прозорливостью Максима. Наставшая ночь стала бы последней для карфагенской армии, если бы плащ ее полководца не носил Ганнибал. Пуниец велел привязать к рогам захваченного у италийцев скота охапки хвороста. В самую глухую пору ночи африканцы подожгли хворост и погнали двухтысячное стадо быков в горы, следуя за ним в боевом порядке. Вначале быки шли относительно спокойно, когда же пламя дошло до кожи, они взбесились и понеслись в разные стороны. Римские часовые, увидев, что все горные склоны покрыты мечущимися огнями, возомнили, будто несметные полчища пунийцев идут в наступление одновременно со всех сторон, используя какую-то новую тактику, скрывающую в себе неведомое коварство, и, побросав посты, кинулись врассыпную.

Глядя на сверкающее огнями ущелье, Фабий догадался о хитрости соперника, но не решился вступить в сражение ночью.

К утру большая часть карфагенского войска была в безопасности, и начавшаяся с рассветом атака римлян угрожала только арьергарду. Последние ряды пунийцев оказались в тяжелом положении, но Ганнибал, верно оценив ситуацию, послал им в помощь испанских горцев, которые в своем легком снаряжении скакали по утесам, как горные козы, и быстро расправились с тяжеловооруженными легионерами, привыкшими биться на равнине. Так, Фортуна, пообещав римлянам великую удачу, насмеялась над ними, нанеся и в этих благоприятных условиях удар, удручающий не столько потерями, сколько незаслуженностью.

Раздражение, вызванное упущенной победой, умело направленное Минуцием, обратилось не на тех, кто покинул караулы и пропустил врага, а на полководца. Солдаты говорили, что диктатор, с самого начала отказавшись от сражения, предложил Пунийцу соперничество в уме и хитрости, но именно выбранным им оружием и был побежден. «Чего же после этого можно ждать от Фабия?» — разводя руки, вопрошали они. Минуций с новым пылом повел пропаганду. Он напоминал, как Фурий Камилл и Папирий Курсор перекрыли неудачи государства славой ярких побед над галлами и самнитами, и подчеркивал, что добились они успеха, не бродя по горам и любуясь сценами разорения своих земель, но решительными действиями.

Ганнибал был одним из немногих, кто высоко оценивал Фабия. Еще до окружения в горах он говорил своим друзьям, показывая на возвышенности, где располагался римский лагерь, что эта туча, которая сгустилась над горами, еще разразится ливнем и градом. Однако перед солдатами он отзывался о военачальнике противника с презрением, и это презрение пытался передать римлянам, для чего подсылал в лагерь людей, разносящих дурные слухи о Фабии. Таким образом, Ганнибал стремился победить Фабия с помощью его же войска. Желая еще более скомпрометировать своего соперника, он разузнал, где находится его имение, и, грабя всю округу, демонстративно оставил участок Фабия в сохранности. Подозрения римлян усилились, еще и оттого, что диктатор без ведома сената договорился с Пунийцем о размене пленных. При осуществлении этой процедуры выяснилось, что римлян, захваченных врагом, на двести сорок человек больше. За них Фабий предложил выкуп.

Подстрекаемые смутьянами солдаты решили, что их полководец вступил в сговор с Ганнибалом и преследует свои выгоды. А сенат, недовольный, что с ним не посоветовались, стал затягивать выплату денег.

Фабий вышел из этого положения, проявив истинно римскую доблесть. Он послал своего сына в Рим, тот продал имение, сохраненное Ганнибалом, и на вырученные деньги были выкуплены пленные.

Однако никакие добрые дела уже не могли вразумить зараженное мятежным духом войско.

15

После неудачной попытки окружить врага и Публий потерял доверие к Фабию. Даже внешность диктатора воспринималась им теперь по-иному. Законченность черт и четкость жестов, которые он прежде считал выражением монолитности духа, сейчас казались ему свидетельством ограниченности, недалекости ума.

По-прежнему верил в полководца лишь трибун Фабий. Квинт молчал в компании, но наедине со Сципионом отстаивал позицию своего отца. Он и случай в ущелье считал большим успехом римлян, когда лишь дьявольская изобретательность Ганнибала позволила африканцам избежать краха, утверждал, что для открытого боя с карфагенянами они еще не созрели, ибо, если Пуниец сумел нанести им урон, выбираясь из западни, то можно представить, сколь он опасен в равных условиях. Сципион доказывал, что Фабий совершил ошибку, не напав на врага ночью из выгодной позиции. По мнению же Квинта, ночное сражение полно случайностей, им невозможно управлять и на него можно решиться только с отчаяния. Младший товарищ оставался при своем мнении, а Фабий говорил ему: «Ты находишься в плену у своей молодости, твой дух еще не окреп, взгляды не устоялись, потому под влиянием малейших внешних толчков ты мечешься от одного мнения к другому». Публий выслушивал подобное, стиснув зубы, но все же их дружба от этих споров не пострадала.

16

В начале осени противники Фабия в Риме одержали победу. Плебейская группировка, которой руководил народный трибун Марк Метилий, весьма заинтересованный в ниспровержении Максима, так как приходился родственником Минуцию, объединила усилия со значительной частью знати, недовольной проявленной Фабием самостоятельностью в вопросе о размене пленных. Государственная машина сделала оборот, и боги, естественно, через жрецов срочно призвали диктатора в Город для совершения неких чрезвычайных жертвоприношений.

Покидая войско, Фабий приказал как диктатор начальнику конницы и попросил как человека человек Марка Минуция не вступать в сражение в его отсутствие. Однако едва конь унес диктатора за ближайший утес, как Минуций перестал видеть дорогу перед собою, столь высоко вознесся его взор.

В один из ближайших дней начальник конницы со всей армией напал на пунийских фуражиров. Карфагеняне привыкли к пассивности противника и утратили осторожность, чем и воспользовались римляне. Схватка началась с массового избиения африканцев, но вскоре Ганнибал привел подкрепления, оттеснил нападавших и организованно со всеми силами отступил в лагерь. У римлян пало пять тысяч воинов, у пунийцев — шесть. Несмотря на приблизительно равный исход боя для обеих сторон, в лагере Минуция царило ликование, и в Рим понеслось сообщение о «блистательной удаче, сокрушительном поражении Ганнибала».

Полученная весть разогрела толпу в Городе до кипения. Форум бурлил, люди поздравляли друг друга, как будто уже пришел конец войне. Все безудержно возносили Минуция, а Фабия считали средоточием зла. Метилий, пользуясь неприкосновенностью народного трибуна, сохраняемой даже при диктатуре, открыто обвинял Фабия не только в затягивании войны ради продления срока действия своей должности, но уже и прямо — в измене. Он заявил, что знать во главе с диктатором вступила в сговор с Ганнибалом и стремится истощить силы народа в этой войне, чтобы затем задушить республику и присвоить себе всю власть.

Метилий повсюду намекал на необходимость лишить Фабия власти или, по крайней мере, дать равные полномочия Минуцию. Открыто же выступил с предложением поделить диктаторскую власть на двоих Гай Теренций Варрон.

Теренций Варрон был так называемым «новым человеком», выдвинувшимся за счет отцовского богатства с самых низов плебса. Умело используя деньги, спекулируя на своем народном происхождении, безмерно льстя толпе, он добился плебейских, а затем и курульных должностей. Ныне, будучи претором, он собрал плебейские комиции и провел на них свое предложение об уравнении власти Фабия и Минуция. Такое небывалое в истории постановление, обходным путем ограничивающее власть, принадлежащую по закону диктатору, являлось оскорблением Максима. Но сам Фабий сказал, что оскорбление не может затронуть честного человека, ибо относится не к нему, а к маске, созданной клеветниками. По поводу сражения, данного начальником конницы, он заявил, что побед Минуция государству следует опасаться больше, чем неудач.