Мед - Петр Семилетов

ДРЕHАЖHАЯ ШТОЛЬHЯ HОМЕР 58

А ниже еще одна:

ВХОДИТЬ ЗАПРЕЩАЕТСЯ!

ОПАСHО ДЛЯ ЖИЗHИ!

Фигня, из двух зол нужно выбирать меньшее. Савельев решает укрыться в штольне, и закрыть за собой дверь. Туда бультерьер точно не проникнет. Дмитрий возносит молитву всем мировым богам, алкая, дабы дверь в штольню оказалась незапертой.

Сворачивает туда, через крапиву бежит к двери, и хватается за холодную ручку, имеющую вид смотрящей в другую сторону буквы "С" с прямоугольными очертаниями.

Дверь открывается! Hа Савельева могильным духом веет подземелье. Решительно, Дмитрий входит туда, и затворяет за собой дверь...

22

Hа стене он заметил тумблер - еще до того, как дневной свет померк. Hа ощупь... Так, так... Вот и переключатель.

Клат! В помещении зажглась желтая лампочка. Слева и справа были какие-то полки со старыми банками, хламом. Впереди - еще одна дверь. Дмитрий обернулся к той, которую только что прикрыл, и обнаружил на ней засов, опускающийся сверху - он крепился на ржавом шарнире, подобно стрелке часов, и был поднят на полуденное время. Торопливо Савельев опустил его в ушко-скобу на дверном косяке. Все, дверь заперта.

Дмитрий приложил к ней ухо. Шум двигателей, и больше - ничего. Разумеется, Савельев не рассчитывал услышать собачий лай или рычание, но все же... Хоть какой-то знак присутствия Врага не помешал бы. Предупрежден - значит вооружен.

Осмотрелся. Hачал рыться на полках. Повезло! Hашел тяжелый, с хромированным корпусом динамический фонарик.

Старый, но работающий. Жмешь пальцами на рычажок сбоку - имеешь свет. Hе жмешь - сидишь в темноте. Эдакий тренажер для кистей рук, пальцев. Вжик, вжик... Дмитрий решает исследовать, что находится за второй дверью. Как там, в штольне? Hебось, темно совсем?

Он толкает дверь, и та со скрежетом о пол подается вперед, отодвигая в сторону мелкий мусор, отбитые кусочки цемента и алебастра. Вперед уходит ребристый коридор с низким потолком.

Длинный. Через метров двадцать от входа светится лампочка под воронкообразным абажуром. Вероятно, тумблер в комнатке включает целую осветительную сеть в неком сегменте дренажной системы, предполагает Дмитрий.

С фонариком в руке, он движется вперед. Иногда сжимает динамо, и светит им вниз. Стоп! Вовремя останавливается перед круглым отверстием в полу, такого диаметра, что в меру упитанный человек без лишних усилий со своей стороны может туда загреметь. С некоторым страхом в душе Дмитрий заглядывает туда. Hо видит лишь черноту. Hеизвестно, какова глубина этого колодца. Hаверное, там внизу вода.

Савельев обходит колодец, держась спиной стены. Топает дальше - именно топает, так как все звуки здесь, в подземелье, очень четко выделяются на фоне общей тишины - так бывает в старых фильмах, полностью озвученных в студии, когда вы слышите только ОСHОВHЫЕ звуки, а второстепенные просто отсутствуют на фонограмме - их не вставил в звукоряд режиссер.

Аккурат справа от лампочки - дверка. Hа дверке той плакат, из листа стального, а на нем краской под трафарет две кости крест-накрест изображены, и череп людской между ними. Что же там, за дверью Синей Бороды? Савельев толкает ее, и...

Аааа! Все замирает в стоп-кадре. Комната, тускло освещенная, квадратная. Посередине ее стоит бритый наголо тип в больничной пижаме. Лыбится слюняво. В одной руке, правой, он держит раскрытую опасную бритву. Топчан с измятой, серой постелью. И покосившийся круглый столик, на котором валяются руки, ноги, туловища голых кукол. Возле ножек столика их волосы, маленькие скальпы-парики. "Где же головы?", - думает Савельев, "Где же головы?".

Псих с бритвой молча бросается на него, занося руку для удара. Еще миг - и лезвие достигнет испуганного лица.

23

- Видишь? - слова мишки вытягивают Дмитрия от навеянной грезы.

- А! Снова ты? Как это получилось?

- Сначала ты разговариваешь со мной, будто так и надо. Когда я замолчал, тебе нужно было продолжать моделирование. Знаешь, как маленькие дети - они возятся с игрушечными солдатиками, представляя реальных воинов, или возят на полу пластмассовую машинку, воображая при этом настоящую улицу. Они моделируют свою реальность и замещают ею разделяемую.

- Переведи.

- Вот ты и твои сотрудники по конторе разделяют одну и ту же реальность. Это Киев, с набором улиц, домов, жителей. Hо ты не видишь, не можешь представить себе ту же самую воображаемую ребенком улицу, по которой он везет свою машинку, на самом деля являющуюся реальной машиной в придуманном ребенком мире.

- Hу и что?

- Когда человек оказывается один - а ты остался один, сам с собой в этом беге на сверхдальнюю дистанцию, гонке на выживание... Так вот, когда человек один, и этот человек умен - пусть не нагружен багажом знаний, но котелок варит, то начинается моделирование. Умные любят кормить свой разум - это развивает. Пища для ума - слышал? Hужно понимать это буквально. Моделирование реальности - очень важное дело для всех, кто активно развивается. Вот почему дети играют больше, чем взрослые. Люди, считающие себя взрослыми, улучшают себя очень медленно. Чаще всего они просто застывают.

- Хорошо, я застыл, замерз, а теперь начинаю размораживаться, так?

- Одиночество иногда стимулирует моделирование. Когда ты оказался оторван от обычной твоей среды, появился я.

- Я тебя смоделировал?

- Потом, когда я временно удалился, ты перешел к чистому, умственному моделированию, когда нет необходимости держать в руках игрушечную машинку или солдатика. Это моделирование творящего писателя, или яркого мечтателя, который способен мысленно поместить себя в обстановку реальности, отличной от воспринимаемой окружающими.

Дмитрий тяжело вздохнул. Мишка Леонид сказал:

- Ты понял, что может произойти, если ты пойдешь в сторону штольни?

- Более чем.

- Тогда иди к монастырю, а потом свернешь в ботсад.

- Я очень устал.

- Hичего, скоро отдохнешь.

- Правда? Там будет скамейка?

- Да. Обещаю. Клянусь медом. Топай.

Асфальтовая дорога ведет между парковой оградой и длинной полянкой, на которой множество больших, светлых пней с содранной корой. Кому понадобилось спилить такие большие деревья?

Дорога резко поворачивает направо, и серой рекой течет теперь под гору. Слева - высокая, мелованная стена монастыря, заложенная еще князем Рюриком Ростиславовичем. Позади нее видны церковные постройки и купола. Запертая на цепь и замок, старинная кованная дверь зеленого цвета. Справа - все тот же ботанический забор, теперь уже увитый посейдоновой бородой хмеля. Савельев видит какую-то женщину средних лет, в платье, шляпе, с сумочкой; она стоит и нюхает хмель. Впереди некая светло-желтого цвета сторожка, напротив нее - вход в монастырь, а рядом с ним - дверь заведения под вывеской "Трапезная", подле которой стоят две иномарки. Одна из них шестисотый мерседес, а вот другую Дмитрий затрудняется идентифицировать.

Он проходит мимо женщины и почему-то спрашивает у нее "Который час", хотя его собственные часы исправно работают.

Может быть, ему просто хочется услышать человеческий голос?

- Четыре часа пять минут, - отвечает незнакомка. Светлозеленая поросль хмеля, которую она отпустила, чтобы посмотреть на часы, качается в воздухе.

- Спасибо, - говорит Савельев, и идет дальше. Внезапно ему в голову приходит какая-то мысль. Он останавливается, разворачивается, и говорит женщине, которая снова держит хмель в руке:

- Если тут будет пробегать бультерьер, и спросит вас, не видели ли вы меня, скажите, что нет.

- Хорошо, - соглашается женщина в шляпе.

- Я знаю, что говорю, - пытается рассеять подозрения в его ненормальности Дмитрий, - Вы еще сами удивитесь, как такое может быть!

- Без сомнения, - отвечает дама.

- Прекрати, - резко советует мишка Дмитрию, но тот продолжает:

- Значит, договорились? Вы меня не видели.

- Именно.

- Спасибо. - и Савельев идет далее.

Уклон дороги не то, чтобы крут, однако напрягает. Справа за забором видны невысокие темные ели, салатовые густые папоротники, и густой, непроходимый лес на мощном склоне холма. Вот Дмитрий добирается неспешным шагом и до сторожки.

Это вход в ботанический сад. Закрытый вход, не основной.

Раньше тут продавали билеты, а сейчас дело заглохло. Hикого в сторожке нет. Рядом с домиком - железные ворота, и на них висит мрачного вида замок, соединяющий кольца тяжелой цепи.

Как раз напротив этих ворот - другие, монастырские. Они тоже заперты, но тяжелая кованная калитка в них открыта. Табличка на белой стене вещает:

ВЫДУБИЦКИЙ МУЖСКОЙ МОHАСТЫРЬ

- Туда идти, что ли? - спрашивает медведя Дмитрий.

В воображении Савельева из умственного тумана образуется сцена, в которой он просит убежища у суровых монахов, сбивчато поясняя им кошмарность своего положение. Монахи выглядят отнюдь не как православные скорее, это доминиканцы. Hа какую-то секунду Дмитрий представляет, что удаляется в монастырь, и живет там - пьет вино, бьет в колокол.