Украинский национализм. Факты и исследования - Джон Армстронг

Обвинение против Сциборского еще более обличительно. За несколько лет до этого, когда тот был редактором органа ОУН в Париже «Украинське слово», в редакцию газеты пришел коммунистический агент, который пытался убедить его предать национальное дело. Вместо того чтобы выкинуть этого человека вон, Сциборский, как рассказывают, завел с ним идеологическую дискуссию. Группировка Бандеры теперь утверждала, что Сциборский не сумел быстро среагировать, потому что он всерьез рассматривал предложение коммуниста, и подкрепила обвинение заявлением, что нахождение сестры Сциборского в Киеве позволяет советской сети держать его на поводке. Если учесть энергию Сциборского в борьбе с коммунизмом и до и после инцидента, это обвинение кажется безосновательным. Акцент на его виновности в том, что он вступил в дискуссию с коммунистом, с другой стороны, весьма показателен. Уже говорилось, Сциборский был прирожденным теоретиком, человеком, который поставил словесный дар на службу движению. Как ни парадоксально, его собственная теория делала основной акцент на воле, необходимости действия и примате народного духа (Volkgeist). Тот факт, что его наиболее экстремистски настроенные ученики, воспитанные в духе неприятия рационализма, вначале бросали тень на его репутацию, а затем стали ему смертельными врагами, можно назвать поэтическим воздаянием.[107]

Независимо от того, имело ли место обсуждение каких-либо еще предложений «края», не подлежит сомнению, что Мельник твердо отверг требование о смещении своих коллег. Его недоброжелатели утверждают, что такие действия свидетельствуют об отсутствии гибкости или даже о надменном отношения к более молодым членам организации. Его поклонники придерживаются той точки зрения, что это – убедительное доказательство его верности принципам, верности своим преданным товарищам. Какое бы из этих суждений ни было правильным, отсутствие согласия скоро привело к открытому конфликту. Бандера и Лопатинский вернулись домой, и 10 февраля на тайной сходке молодых галицких лидеров в Кракове Бандера был назначен главой нового, «революционного», Провода.[108]

Большая часть времени оставшегося 1940 года была отдана острой борьбе противостоящих фракций, направленной на укрепление позиций и перетягивание на свою сторону неопределившихся элементов. Вначале борьба велась довольно сдержанно с обеих сторон. Еще оставалась возможность уладить разногласия[109]. Антагонизм между конкурирующими фракциями усилился тем не менее из-за попыток группы «край» перетянуть на свою сторону некоторых из старших членов организации. Последние (за редкими исключениями) понимали, что пытаться сформировать свой контрдиректорат было верхом самонадеянности со стороны этих молодых людей. Более того, они утверждали, что стремление бандеровцев заручиться их поддержкой доходит до подталкивания к прямому предательству товарищей, и расценивали подобные предложения как бесчестные и наглые[110]. Со своей стороны представители молодого поколения считали, что пытаются свергнуть негибкое и своевольное руководство, чтобы реализовать впоследствии истинные задачи организации. Поэтому их расстраивало, что старшие презрительно отклоняют все предложения.

Обострение достигло предела после серии переворотов и контрпереворотов в разгар лета. Молодые сторонники Бандеры заняли штаб украинского Центрального комитета в Кракове. Административные должностные лица, большинство из которых не были связаны с ОУН, расценили эти действия скорее с раздражением, чем с прямой враждебностью, но когда возвратился полковник Сушко, он быстро изгнал захватчиков[111]. Затем, в августе, он повел маленькую группу своих сторонников, набранных, вероятно, во вспомогательных полицейских формированиях, с которыми он активно сотрудничал, в набег на бандеровский штаб в Кракове, который закончился уничтожением их тайного печатного органа и захватом множества документов[112]. К тому времени все переговоры о воссоединении были прерваны, и к ноябрю конфликт перешел в открытую бойню на улицах Кракова. Как отмечалось выше, нацистские круги вообще презирали ОУН и особенно не доверяли Сушко. Офицеры военной разведки (абвера), с другой стороны, убеждали фракцию Банд еры урегулировать свой конфликт с фракцией Мельника, поскольку они хотели избежать дальнейшего раскола в среде украинских политических группировок.[113]

В самой Большой Германии всех украинцев, за исключением сторонников прогетманской «Громады» (главным образом восточные украинцы), предполагалось объединить в составе УНО (Украінське національне об'єднання), полуофициально признанного германскими властями. Внепартийная организация, УНО, однако, расценивала национализм как ведущую идеологию и действовала как социальный придаток ОУН[114]. Глава, полковник Тымош Омельченко, был твердым сторонником «законного» Провода ОУН Мельника. После того как более молодое поколение подалось к Бандере, Омельченко и его помощники приказали, чтобы все члены УНО докладывали о попытках «раскольнической деятельности» и в конечном счете очистили организацию от активных сторонников Бандеры[115]. В июне 1941 года Омельченко присоединился к Кубийовичу в попытке убедить германские власти поддержать идею независимой Украины – в рамках расширенных географических границ и под руководством Мельника, «который теперь, несомненно, пользуется наибольшим авторитетом среди украинцев… как единственный человек, которому можно доверить управление украинской нацией».[116]

Позиция лидеров УНО была важна, поскольку эта организация становилась сильнее из-за серьезного притока украинцев из областей, оккупированных Венгрией и СССР. Если в 1937 году УНО состояла из нескольких десятков человек, то в 1938-м в нее влилось почти четыре сотни, в 1939-м – приблизительно 2000 и почти 11 000 – в 1940 году[117]. Поскольку украинские иммигранты состояли в значительной степени из фабричных и сельскохозяйственных рабочих, отделения были сформированы в многочисленных городах собственно Германии, на территории протектората и районов, недавно аннексированных у Польши[118]. Но поскольку руководство было не способно управлять УНО, сторонники Бандеры быстро насадили в этих местах свои собственные ячейки. Таким образом, в 1941 году существовали параллельные и противоборствующие центры украинской жизни во многих городах и индустриальных центрах Большой Германии.[119]

Пытаясь поставить под контроль националистическое движение, обе стороны затеяли споры, а также прибегли к организационному давлению. Многое происходило на «устном» уровне, особенно со стороны группы «край», которая, в сравнении с мельниковцами, не обладала ни физической базой, ни опытными полемистами, необходимыми для соревнования в прессе. Представители этой группы напирали на колебания и неудачи старшего Провода, доказывали, что те находятся в зависимости от иностранцев, и утверждали, что новое поколение лидеров хочет возвратиться к чисто военной организации наподобие УВО, оставляя политические и идеологические вопросы легальным партиям типа УНДО[120]. Существенным, однако, как выше указывалось, было обращение бунтарей к молодежи, ее воле, действию.

За контраргументами, предлагавшимися мельниковцами, легче проследить, потому что они излагались в открытых периодических изданиях, хотя и в несколько завуалированной форме. Часть контраргументации поставлялась теми, кто не состоял в ОУН, особенно церковными иерархами. Епископ Иван Бучко, который считался близким сторонником Шептицкого и который позднее стал главой всей Украинской католической церкви, вовсю расхваливал Мельника. Епископ был в то время в Америке с пастырским посещением украинских иммигрантов; в одном из своих интервью в Нью-Йорке он, как сообщали, заявил, что украинские националисты представляют цвет нации, обладают выдающейся личностью в лице Мельника как лидера[121]. Как выше отмечалось, монсиньор Волышин тоже ставил Мельника выше других националистических лидеров. Сомнительно, однако, что такие заявления, несмотря на авторитет их авторов, способствовали укреплению позиций Мельника ввиду явного антиклерикализма молодежных кругов.[122]

В аргументации мельниковцев основной упор делался, однако, на обязанность членов такой авторитарной организации, как ОУН, соблюдать субординацию в отношениях с руководством. Как уже отмечалось, характер Мельника и его взгляды не способствовали этому. Тем не менее партийные органы воздавали все больше хвалы лидеру, и все чаще разгорались теоретические дискуссии о природе его позиции[123]. Главной проблемой для любой авторитарной организации является установление легитимности ее лидера. Если сомнения в лидерстве нельзя подавить силой, нужно обратиться за благословением к фигуре из прошлого, которой поклоняются все. Поэтому непрестанно повторялось, что Коновалец назначил Мельника своим преемником и что Мельник созвал римский съезд во исполнение долгосрочных указаний убитого лидера[124]. Подвергались резкому осуждению «называющие себя националистами», но «впадающие в либерально-демократические грехи» личного неподчинения руководству и партийных интриг[125]. Несколько позже, подчеркивая воинский долг членов ОУН соблюдать дисциплину, один из представителей «законной» группы заявил, что исключение из организации означает «моральную смерть».[126]