Властелин «чужого». Текстология и проблемы поэтики Д. С. Мережковского - Елена Андрущенко

Источник этой цитаты нам найти удалось: речь английского физика Дж. Тиндаля была опубликована в газете «Nature» в №№ 251 и 253 за 1874 г. Но установить, откуда Д. Мережковский выписал цитируемый фрагмент и в чьем переводе, мы так и не смогли. Возможно, он содержался в одном из изданий трудов Д. Тиндаля в русских переводах [74] .

Статья «Памяти Тургенева» была опубликована в «Театральной газете» в августе 1893 г. [75] Несмотря на особый жанр этой публикации – некролог, автор все же делает ее полемичной: вводит в текст цитату из трактата Л.Н. Толстого «Так что же нам делать?» (1886), противопоставляя его отношение к науке тургеневскому. В статье «Памяти А.Н. Плещеева», опубликованной в «Театральной газете» через месяц, 26 сентября, характер цитируемого материала – из поэзии Пушкина, Тютчева, Некрасова и Данте – обусловлен самой скорбной темой.

26 октября и 8 декабря 1892 г. Д. Мережковский выступал с лекцией «О причинах упадка русской литературы» в Русском литературном обществе. В 1893 г. текст этой лекции, как и лекции «О новых течениях современной русской литературы» (15 декабря 1892 г.) лег в основу брошюры «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы» (1893) [76] . Она была впоследствии включена в оба собрания сочинений писателя. Ее текст, как уже говорилось, впервые печатался под одной обложкой со статьями, написанными к этому времени («О "Преступлении и наказании" Достоевского», «И.А. Гончаров» и «А.Н. Майков»). А фрагмент книги, посвященный Кольцову (из главы «Любовь к народу: Кольцов, Некрасов, Глеб Успенский, Н.К. Михайловский, Короленко»), под заглавием «Кольцов» был позднее опубликован в книге «Философские течения русской поэзии. Избранные стихотворения и критические статьи С.А. Андреевского, Д.С. Мережковского, Б.В. Никольского, П.П. Перцова и Вл. Соловьева» (1895).

Книга «О причинах упадка.» состоит из шести глав и представляет собой своего рода развернутый конспект истории русской литературы, которую Д. Мережковский разрабатывал вплоть до 1914 г. Темы этой книги, имена, к которым он обращался и которые объединял, оценки творчества являются устойчивыми и повторяются в других исследованиях. То, что не вошло в основной текст книги, оговорено в примечаниях как темы для будущих исследований:

«Я выбрал только двух представителей современной русской поэзии как наиболее характерные явления того литературного поворота к идеализму, которым я занимаюсь. Если бы задача моя заключалась в более подробном изучении поэзии, я должен бы начать с произведений истинных преемников Пушкина и Лермонтова, я должен бы показать, как возвышенный идеализм XIX века отразился на олимпийски-лучезарной, могучей и блаженной поэзии А.Н. Майкова, Я.П. Полонского, Мея и в особенности Тютчева. Значение Фета несколько преувеличено. Тонкие ценители поставят, конечно, выше Фета менее признанного, но более глубокого поэта-философа, неподражаемо прекрасного Тютчева. Это не певец толпы, это – певец певцов. Такой же искренний и непосредственный лирик Я.П. Полонский. Недаром Тургенев любил его и понимал. Это один из немногих современных людей, сохранивших с природою древнюю, священную и таинственную связь. В его лучших песнях, по-моему, больше сумеречного, безглагольно-прекрасного, похожего на откровения природы, чем в искусственно филигранной и довольно слащавой лирике Фета. К старшему поколению поэтов принадлежит еще один писатель, который стоит между ними особняком – А.Н. Плещеев. Его поэзия отличается удивительной простотой и ясностью формы. Некоторые ошибочно принимают эту простоту за бедность. Дети иногда лучшие судьи в поэзии («Будьте просты, как дети» относится и к области красоты), недаром так любят и верят, когда Плещеев с ними говорит. Это – муза нежной и покорной меланхолии, того, что Шиллер называл Resignation, муза русской печали. Она недоступна пресыщенным, скептически-равнодушным эстетикам, ее поймут только люди очень простые, даже несколько наивные в поэзии и «чистые сердцем». Лучше всего то в стихах А.Н. Плещеева, что вы невольно чувствуете в них светлую, тихую и прекрасную душу человеческую. Я мог бы остановиться на С.Я. Надсоне, который, впрочем, уже вполне оценен и понят нашими рецензентами. Сознание болезненного бессилия, разочарование в утилитарных идеалах, страх перед тайною смерти, тоска безверия и жажда веры – все эти современные мотивы Надсона произвели быстрое и глубокое впечатление даже не столько на молодое, как на отроческое поколение 80-х годов. Я должен бы указать на то, как возрождение свободного религиозного чувства отразилось в лучшем произведении г. Апухтина – "Год в монастыре", Апухтина, одного из самых нежных, изящных и благородных преемников Полонского и Тютчева. Наконец, я должен бы отметить, как великое успокоение в природе, примирение с жизнью и смертью, то глубочайшее русское смирение, которое напоминает божественную Нирвану Будизатвы, вдохновляет лучшие произведения гр. Голенищева-Кутузова, как, например, "Рассвет", эту чуждую поэму, совершенно не понятую и не оцененную критиками. Если бы все эти разрозненные явления, еще до сих пор не связанные и не разработанные ни одним исследователем, соединить в одну живую картину, в одно громкое и непреложное свидетельство, может быть, и самый скептический читатель почувствовал бы, как много скрытых сил дремлет в современной русской поэзии» (489–490).

Круг цитируемого материала в книге обширен. Можно говорить о том, что он помогает писателю в известной мере обобщить все то, о чем он говорил в предшествующих статьях, и наметить контекст, в котором осмыслены русская и мировая литература в его ближайших исследованиях. Так, например, в некрологе «Памяти Тургенева» он намечает линии противопоставления писателя его современникам:

«Он не возмущался против "научной науки", подобно Толстому; не ищет от нее успокоения в мистицизме прошлых веков, подобно Достоевскому; в красоте законченных форм жизни, подобно Гончарову» (423).

Книга «О причинах упадка.» открывается утверждением автора:

«Тургенев и Толстой – враги. Это вражда стихийная, бессознательная и глубокая. Конечно, оба писателя могли стать выше случайных обстоятельств, благодаря которым вражда выяснилась. Но вместе с тем оба чувствовали, что они враги не по своей воле, а по своей природе. Оба в своем различии столь близкие и дружественные нашему сердцу, они стояли непримиримые друг против друга как великие представители двух первоначальных, вечно борющихся человеческих типов» (428),

которое это противопоставление углубляет и конкретизирует. И хотя статья о И. Тургеневе вышла в свет в 1909 г., оно не только сохраняется, но и разворачивается в исследованиях ближайших лет.

Еще один пример связан с темой будущего исследования. В книге «О причинах упадка.» Д. Мережковский говорит о Л. Толстом, что он

«…тратит время на популярные брошюры о пьянстве, с наивным жаром квакера составляет, подобно методическому и упрямому норвежцу Бьернсену, практические руководства к целомудрию молодых людей, предисловия к трактатам о беременности, о вегетарианстве, серьезно уверяет, что люди курят табак, чтобы заглушить совесть» (466).

Поиски источника приводят к трактатам Л. Толстого «О браке и призвании женщины («Вся неразрешимая сложность…» (1868)); «Согласие против пьянства» (1887); «К молодым людям» (1888); «Об отношениях между полами» (1890). Л. Толстым написано предисловие к книге доктора медицины А. Стокгэм «Топология, или Наука о рождении детей» (1888), он выступил как переводчик и редактор «Частного письма к родителям, докторам и начальникам школ» Э. Бернс (1880). В этих статьях и высказаны «руководства», о которых говорит Д. Мережковский. «Люди курят табак, чтобы заглушить совесть» оказалась незакавыченной цитатой из статьи Л. Толстого «Для чего люди одурманиваются?» (V) (1890). Эти произведения имеются в виду и в книге «Л. Толстой и Достоевский», где Д. Мережковский говорит об отказе от художественного творчества во имя утилитарной пользы от его писаний.

Еще один пример связан с книгой как литературным памятником эпохи.

«До сих пор в России книга не имела почти никакой самостоятельной жизни, находясь в полной зависимости от периодических изданий» (442), —

утверждает Д. Мережковский. Мы уже говорили о его отношении к «Запискам А.О. Смирновой», которые он не сумел воспринять критически. В книге «О причинах упадка.» примером «драгоценной» является другая книга:

«"Письма Бенедикта Спинозы" в превосходном переводе г-жи Л. Гуревич. Если бы побольше издавалось в России таких книг!.. Наивная биография Колеруса, страшный акт отлучения Спинозы от синагоги – все это переведено г. Волынским с удивительной красотой» (451).

Автор допускает неточность, поскольку А. Волынский готовил примечания к переводу Л. Гуревич. Д. Мережковский имеет в виду книгу, вышедшую в свет в издательстве «Северного вестника» и связанное с именем издательницы, которая публиковала важную для него книгу – «Записки А.О. Смирновой». Может быть, потому он принял их за подлинные, что деятельность Л.Я. Гуревич по публикации забытых и неизвестных книг вызывала его доверие и восхищение. Образ Б. Спинозы, о котором он говорит в книге «Л. Толстой и Достоевский», воссоздается по этой книге: «Жизнь Б. де Спинозы, описанной Иоганном Колерусом на основании некоторых данных, почерпнутых из сочинений этого знаменитого философа, из показаний многих лиц, вполне достойных доверия и близко знавших его. Переписка Бенедикта де Спинозы» (СПб., 1891). Таким образом, пояснение к одному фрагменту книги дает возможность сделать сразу несколько выводов о повышенном внимании Д. Мережковского к книге, осознании ее источником фактических сведений, а также использовании как основы для собственных интерпретаций.