Властелин «чужого». Текстология и проблемы поэтики Д. С. Мережковского - Елена Андрущенко

«…появились драмы уже с чисто религиозным содержанием, с сюжетами, заимствованными из Священного Писания, разыгрываемые марионетками Petit-Théâtre и китайскими тенями Chat-Noir. Таковы, например, "Рождество Христово" и "Св. Цецилия" Мориса Бушора, "Путь к Звезде" и "Св. Женевьева Парижская" Анри Ривьера. К этому следовало бы прибавить некоторые "изотерические" поэмы, как, например, "Свадьба Сатаны" Жюля Буа, которую автор с полным убеждением предлагает нам как заключительную часть Елевзинских таинств» (539).

Это перечисление отсылает к ряду произведений, поставленных и опубликованных в начале 1890-х гг. Д. Мережковский сыплет именами, названиями, само объяснение которых становится сводом публикаций и постановок [83] .

Сложность для комментирования также представляет один из фрагментов статьи:

«Недаром зрители "Рождества Христова" и "Св. Цецилии" – та же публика, которая создала успех шансонеточной певицы Иветты Гильберг» (540).

Речь идет о зрителях, посещавших постановки пьес М. Бушора. Иветта Гильберг – певица, которая с 1885 г. обучалась драматическому искусству, служила в театрах Парижа, с 1889 г. – в варьете. Она стала певицей в 1889 г., перешла в Мулен-Руж в 1891 г. Автор, вероятно, имел в виду, что пьесы М. Бушора ставились на тех же площадках и перед теми же невзыскательными зрителями, которых устраивала игра этой несостоявшейся актрисы. Если привлечь контекст, в котором возникает этот пассаж:

«…И тем не менее это новейшее "благочестие без веры" – только модный утонченный род чувственноэстетических наслаждений, которые не имеют ничего общего ни с положительными догматами, ни с нравственными обязательствами. Отнюдь не следует злоупотреблять изящным словом «мистицизм»,

то объяснение представляется достоверным: при всех попытках создать «мистические» произведения, никакого глубокого значения мистицизм этот не имеет – он доступен даже тем, кто восхищается игрой Иветты Гильберг.

Однако следует признать, что все пояснения в данном случае даются не тем именам и названиям, которые собрал и осмыслил автор, а тем, которые приведены в исследованиях, пересказываемых им в этой статье: Ф. Брюнетьера «Эволюция жанров в истории литературы» (1890), Ж. Леметра «Le mysticisme au théâtre» («Мистицизм в театре»), а также М. Метерлинка «Будущность трагедии» (из книги «Сокровище смиренных», 1896). Сведения о «новой» немецкой драме он приводит по статьям К. Альберти «Стремление к сказке» и Ф. Шпильгагена «Das Drama, die heutige Literarische Vormacht» (1884). В известном смысле эта статья напоминает материалы, публикуемые и сегодня, в которых обозреваются иностранные публикации на ту или иную тему. Д. Мережковский здесь выступает таким же «популяризатором», как и в «Вечных спутниках», приобщая читателей к творчеству малоизвестных писателей. Подобный характер имеет и статья «Новейшая лирика» (1894) [84] . Она открывается размышлениями о европейском натурализме и парнасской школе, а продолжается пересказом статьи Сюлли Прюдома «Réflexions sur l'Art des Vers» («Размышления об искусстве стиха», 1882) и публикаций в периодической печати о французской поэзии.

Последняя статья, созданная Д. Мережковским до выхода в свет «Вечных спутников», посвящена китайской литературе. Статья «Желтолицые позитивисты» была опубликована в 1895 г. [85] В тексте довольно много фрагментов, которые требуют пояснений. Так, после небольшого вступления, в котором Китай охарактеризован как страна, поклоняющаяся «принципу Пользы», автор пишет:

«В парижской Collège de France известный французский синолог Эдуард Шаванн не так давно читал блестящую вступительную лекцию, в которой речь идет о малоизвестной нам, европейцам, огромной "социальной роли китайской литературы"» (585).

Далее он приводит мнение Ф. Бэкона об особенностях восточной письменности:

«У китайцев, – говорит английский ученый ("Advancement of Learning" [86] , стр. 399–400), – существует обыкновение писать "реальными знаками", которые, в своей совокупности, выражают не буквы и слова, но предметы и представления…» (587).

Говоря о численности населения, он ссылается на данные из брошюры «On the population of China» [87] д-ра Дёджона, далее упоминает имена китайских императоров Зин-Ше-Хоанг-Ти, а также Кинг-Ко, которого «прославляли как Гармодия и Аристогитона», Конфуция и автора его биографии Зе-ма Дзиена и цитирует фрагмент из нее. Он пишет, что «в одном храме близ Пекина» можно прочесть слова: «небо Иао, солнце Шун», затем говорит о литературном конкурсе, состоявшемся в Пекине в 1859 г. Он сообщает об официальных рапортах «литературного канцлера провинции Шен Си» (1891) и Ма-Пей-яо, губернатора провинции Коанг-Си (1890), цитирует выражение Гёте: «священное изумление» и, наконец, упоминает «вечно мятежную, огненную Психею», которую пытаются превратить в «добродетельную, покорную и ползучую тварь». Мы привели весь перечень фрагментов, требующих пояснений различного рода. Цитаты требуют выявления их источника; для изданий, упомянутых Д. Мережковским, следовало бы указать выходные данные, а имена, названные автором статьи, могут быть объяснены в указателе имен.

Д. Мережковский начинает свою статью с отсылки к лекции Э. Шаванна, которая, как он сообщает, была недавно прочитана в «парижской Collège de France». Обычный поиск сведений об этом синологе и его лекции к результату не приводит: справочные издания зафиксировали сведения о его путешествии по Китаю, относящиеся уже к началу ХХ в.

Henri Cordier (1849–1925) в специальной работе «Édouard Chavannes» (1918) сообщает о том, что он баллотировался на пост профессора Collège de France, занял эту должность 29 апреля 1893 г. в возрасте 28 лет, а 5 декабря 1893 г. прочел свою первую лекцию, имевшую большой успех.

«Le maintien de la chaire étant décidé, le dimanche 12 mars 1893, а la réunion des professeurs au Collège de France, Chavannes, alors а Pékin, fut présenté en première ligne, et Éd. Specht, en seconde ligne; ces choix furent ratifiés le 29 mars par 29 voix sur 33 votants par l'Académie des Inscriptions et Belles-lettres. En conséquence, Chavannes fut nommé professeur de la chaire de chinois le 29 avril 1893 par un décret rendu sur la proposition du Ministre de l'Instruction publique: il avait 28 ans. Il débuta le 5 décembre 1893 par une leçon qui obtint le plus vif succès» [88] (197).

Однако о названии этой лекции, а также о ее содержании судить по публикации Henri Cordier нельзя. Сведения о ней, как удалось установить, Д. Мережковский почерпнул из «Revue bleue» [89] . Лекция Э. Шаванна называлась «О социальной роли китайской литературы» и действительно была первой лекцией молодого профессора. Анализ этой газетной публикации свидетельствует, что вся она, включая цитаты из книги Ф. Бэкона и репортажа Д. Даджона (J. Duegeon), имена китайских императоров и названия книг, напечатанных в Китае, подробно пересказана Д. Мережковским в его статье. Здесь возникает проблема «глубины» необходимого комментария, которую решает каждый текстолог. Следует ли восстанавливать те источники, которыми пользовался Э. Шаванн, т. е. привести выходные данные, например, книги Ф. Бэкона? [90] Если да, то комментатор поясняет уже лекцию французского синолога, а не статью Д. Мережковского. Думается, верным решением является ссылка на публикацию лекции Э. Шаванна и указание на то, что именно она была «источником» статьи «Желтолицые позитивисты».

Это не единственный случай, когда в качестве источника Д. Мережковским избирается чужой в полном значении этого слова текст. Е.А. Соловьев (Скриба) даже обвинял писателя в том, что он присвоил чужое произведение. Речь идет о рецензии на публикацию в «Северном вестнике» новелл Д. Мережковского под общим названием «Две новеллы XV века»: «Наука любви. Итальянская новелла» и «Любовь сильнее смерти. Итальянская новелла» [91] . Пересказывая содержание новеллы Джованни Флорентино, Скриба писал:

«Новелла, как вы видите, из веселеньких. Но оно становится еще интереснее, если сравнить ее с "Наукой любви" г. Мережковского: мы видим не только полное сходство в произведениях двух "гениев" XV и XIX столетий, но <…> просто буквальный перевод итальянского текста на русский».

На этом основании Скриба даже предлагал проверить на предмет плагиата роман «Отверженный», в котором

«…так много сцен, эти сцены так различны по стилю, что как-то невольно приходит в голову: нет ли и тут каких-нибудь заимствований?..» [92] .

Скриба поставил вопрос, ответ на который касается самой природы дарования писателя, его отношения к источнику. Д. Мережковский обиженно писал в ответе, что «Любовь сильнее смерти» принадлежит ему «целиком». Относительно «Науки любви» он сообщал, что, действительно, позаимствовал ее «у одного итальянского новелльера эпохи Возрождения», однако выявленный им

«контраст культурных идей и настроений в двух противоположных и преднамеренно сопоставляемых любовных новеллах, так же как некоторые введенные <… > сокращения и добавления настолько изменили внутренний эстетический строй и дух старинного текста, что я счел себя не вправе приписывать его Джиованни Флорентино…» [93] .