Золотое дерево - Розалинда Лейкер

Миновала весна, и наступило лето 1804 года. Все это время молодожены жили в согласии, спокойно и тихо. Но неожиданно набежали тучи, и разразилась гроза. Это случилось после того, как на шелководческой ферме вылупились личинки шелкопрядов, и сразу же началась суматоха на плантациях шелковицы. С утра до ночи сборщики молодой листвы, появившейся как раз к сроку, собирали свежую нежную зелень и мелко резали ее для личинок.

В небольшой сарай, где Габриэль посыпала зеленую свежую массу, приготовленную из листьев шелковицы, на сетки, натянутые на рамы, на которых находились личинки, вошел Эмиль. При разведении шелкопрядов необходимо было строго соблюдать определенные требования. Шелкопряды доставали сквозь ячейки сетки свежий корм, а отходы и засохшая масса, упавшие на дно рамки, убирались работниками фермы. Кормить насекомых надо было постоянно, потому что шелкопряды отличались неимоверной прожорливостью, и для того, чтобы прокормить личинок, вылупившихся всего лишь из унции яиц, требовалась целая тонна свежей листвы. Однако шелковой нитью, произведенной шелкопрядами, появившимся из этой самой унции яиц, можно будет впоследствии пять раз обмотать по экватору земной шар — факт, поразивший воображение Габриэль.

— Ты проводишь слишком много времени на ферме и пренебрегаешь своими обязанностями по дому, — произнес Эмиль тоном, в котором слышалась плохо скрытое раздражение. — Я хочу, чтобы за моим домом присматривали должным образом, а не передоверяли эти заботы безответственным слугам.

— Твои обвинения совершенно несправедливы! — возмутилась Габриэль.

— А я думаю иначе, — холодно возразил ей Эмиль.

Габриэль поставила на пол пустую корзину, которую ей принес один из сборщиков листвы, и повернулась лицом к мужу, стоявшему рядом с ней в проходе между стеллажами, заставленными рамками. Лучи яркого летнего солнца пробивались внутрь сарая сквозь щели в ставнях.

— Я не понимаю тебя, Эмиль. Я полагала, что тебя обрадует мой интерес к работе на ферме, которая дает нам средства к существованию и должна быть делом нашей жизни.

— Я рад, что ты нашла себе занятие. Но я считаю, что моей жене не подобает работать в сараях, словно поденщице.

— Что за причуды! Наши наемные работники прекрасно знают, что я занимаюсь этим делом из удовольствия, а вовсе не наравне с ними.

Ее слова не тронули Эмиля, он все так же хмуро смотрел на нее, сложив руки на груди.

— Я слышал, что сегодня утром ты ходила на плантации и помогала сборщикам листвы.

Ах вот в чем было дело! Габриэль глубоко вздохнула, припомнив, что она работала вблизи дороги, по которой в это время проезжали их соседи. Злые языки быстро разнесли эту новость по всей округе, и, по-видимому, пересуды о его супруге и всеобщее осуждение ее поведения расстроили Эмиля.

— Гроза сегодня на рассвете задержала сборщиков листвы, и они поздно вышли на работу. Я просто хотела помочь им немного.

Габриэль вспомнила, с каким удовольствием она в широкополой соломенной шляпе, глубоко надвинутой на лоб, собирала сегодня утром свежую ароматную после дождя зелень. Сразу после грозы на небе появилось яркое летнее солнце, которое быстро высушило листочки шелковиц, иначе сборщикам пришлось бы насухо вытирать каждый листок. Сборщики листвы, как и другие рабочие фермы, относились к ней очень предупредительно, без тени фамильярности, несмотря на то, что она часами работала бок о бок с ними. Точно так же к ней относились и ткачи, потому что Габриэль обладала деловой сноровкой, отлично справлялась с любой работой, и в то же время в ее характере чувствовалась врожденная властность. Она была в детстве не по годам развитым ребенком, что тоже вызывало к ней уважение окружающих.

— Ты должна прекратить работу на ферме, — произнес Эмиль, покачав головой; видя, что ее негодованию нет предела, он поднял руки, пытаясь этим умоляющим жестом успокоить ее гнев. — По крайней мере не ходи на ферму слишком часто, наведывайся время от времени для того, чтобы взглянуть, как идут дела. Тебе будет интересно проследить весь цикл развития шелкопрядов. Я очень хочу, чтобы ты увидела это. Очень скоро личинки начнут превращаться в коконы.

— Я это знаю, — сдержав себя, с некоторым вызовом в голосе промолвила Габриэль. Она не на шутку рассердилась на Эмиля. — Когда наступит срок, я сама сделаю маленькое гнездышко из сухой травы, веточек и соломы. Вот видишь, я многое почерпнула из книг о шелководстве. Я даже знаю, какие признаки свидетельствуют о том, что шелкопряды готовы для производства шелковой нити.

Лицо Эмиля окаменело. Насколько он знал, она не открыла ни одной из тех книг, которые он приобрел специально для нее. Вместо этого она штудировала пухлые тома руководств по шелководству, изучая причины различных заболеваний шелкопрядов, а также редкие губительные болезни, поражающие шелковицы, от которых не был застрахован ни один владелец шелководческой фермы. Кроме того, Габриэль просиживала часами в библиотеке над пыльными гроссбухами и деловой перепиской, уйдя с головой в отчеты, цифры и сводки и переписывая время от времени какие-то данные в свой блокнот. Сначала Эмиль думал, что такая увлеченность свидетельствует о желании Габриэль войти в курс его дел для того, чтобы иметь возможность поддержать с ним разговор и понять его заботы, хотя он вскоре после свадьбы заявил ей, что в конце дня хочет отвлечься от своих обычных занятий и не желает, чтобы все разговоры за ужином вертелись только вокруг шелководства. Тогда Габриэль весело признала, что действительно излишне увлеклась новым делом, и молодожены придумали несколько шуток на этот счет. После этого Габриэль перестала делиться с Эмилем прочитанным, и он решил, что изучение подобных скучных вопросов начинают утомлять ее. Но постепенно выяснилось, что от теории она перешла к практике и стала пропадать на шелководческой ферме. Хотя поначалу он был достаточно терпелив с ней, поскольку не желал обострять отношения, она не хотела замечать его осторожных тактичных намеков. Но этим утром жена, по мнению Эмиля, перешла все рамки приличия и унизилась до такой степени, что вышла на плантацию для того, чтобы заняться наряду с поденщиками ручным физическим трудом! Она заслужила сурового наказания.

— Ну раз ты знаешь все признаки созревания шелкопряда, значит, тебя больше ничто не задерживает здесь, тебе надо просто вернуться в дом и ждать, когда наступит эта последняя стадия цикла развития.

Габриэль вспыхнула до корней волос — муж запрещал ей появляться на шелководческой ферме! Ее глаза предвещали грозу.

— Ты хочешь обречь меня на смертельную скуку?

Эмиль сдержал себя, решив быть терпеливым до конца. Случаи, когда он давал волю своему гневу, были, к счастью, очень редки, и после подобных вспышек он чувствовал себя в течение нескольких последующих дней совершенно больным и разбитым. Эмиль готовился к трудностям, подстерегающим его в браке, поскольку с первой же встречи с Габриэль понял, что она обладает живым характером, любознательностью, чувством собственного достоинства и такой независимостью, которая испугала бы более робкого мужчину. Но несмотря на все настоящие недоразумения, он любил ее сейчас как никогда страстно и преданно и проклинал себя за суровую необходимость настаивать на своем ради ее собственного благополучия и во имя своей чести.

— Ты можешь найти себе множество более достойных занятий. Сейчас самое время нанести несколько ответных визитов тем гостям, которых мы недавно принимали. Ведь к нам в гости приезжали не только Жюль и Элен.

Габриэль сразу же вспомнила о той жгучей ревности, с которой ее супруг относился именно к этим двум самым близким ей людям. После их отъезда у них в доме перебывало множество гостей, и Эмиль вел себя с ними совсем иначе. Наверное, это происходило из-за того, что все эти люди были до Сих пор не знакомы Габриэль, и у нее с ними не возникало долгих оживленных разговоров о временах, предшествовавших ее замужеству. Кроме того, она старательно избегала намека на флирт.

— Я предлагаю устроить званый ужин, — произнесла она сдержанным тоном, — нанять музыкантов и потанцевать на лужайке перед домом.

— Грандиозная идея! — воскликнул Эмиль с преувеличенной радостью, никак не вязавшейся с тем тоном, которым было сделано это предложение. Затем он обнял ее за плечи, предпочитая не замечать, как она съежилась и окаменела от его прикосновения, и сказал голосом, в котором звучала нежность:

— Думаешь, я не знаю, почему ты тратишь столько энергии на этой ферме? Ты пытаешься таким образом заглушить тоску по Лиону, по городской жизни — понимая это, я не возражал против твоих занятий на ферме вплоть до сегодняшнего дня. Однако пришло время, когда ты должна, наконец, посвятить всю себя предназначенной тебе в жизни роли.