Держиморда - Роман Феликсович Путилов

Пассивы: нет.

Глава 6

«…Крестьяне далеко не все понимают, что свободная торговля хлебом есть государственное преступление. „Я хлеб произвел, это мой продукт, и я имею право им торговать“ — так рассуждает крестьянин, по привычке, по старине. А мы говорим, что это государственное преступление».

Ленин В. И. Полное собрание сочинений Т. 39. С. 315.

Российская Империя. Ориентировочно начало двадцатого века

— Аня, успокойтесь, меня зовут Петр и я вас искал по просьбе вашего отца — Ефрема Автандиловича Пыжикова. Вас больше никто не тронет. Черт! — веревка была намотана вокруг тела девушки десятками колец, и я не мог найти узла, не перевернув девицу: — Подождите, я там нож видел, сейчас принесу и веревки разрежу.

— Нет! — взвизгнула Аня.

— Нет. — повторила она, уже спокойнее: — Если вы искали меня, не бросайте меня одну, я очень боюсь. Помогите мне встать.

— Аня, я только на минуту. Там на столе…

— Я вас очень прошу, не оставляйте меня одну. Помогите мне дойти.

— Ну хорошо. — я ухватил, не такую уж и легкую, девушку, и поставил ее вертикально, а потом, взяв под руку, повел ее, мелко семенящую из-за связанных ног, в сторону стола.

Веревка, спеленавшая девушку, была целым канатом, поэтому острым ножом, типа финки, я пилил Анины узы очень долго, стараясь при этом не поранить спасенную.

Затем я попытался усадить Аню за стол, но она отстранила мою руку и, взяв керосиновую лампу, долго всматривалась в лица, сначала одному, а потом другому, мертвым бандитам.

— Скажите… э-э-э?

— Петр, Котов Петр Степанович, правовед.

— Скажите, Петр Степанович, а они — девушка кивнула на лежащие тела: — точно мертвые? Вы уверенны в этом.

— Уверен, хотите, можете сами проверить. Вот сюда, на запястье, если на шею положите пальцы…

— Нет, спасибо, я вам верю! — девушку даже передернуло: — Сюда никто больше не придет?

— Я точно не знаю, но Сенька мне сказал…

— О, господи! — девушка в отчаянье, прикусила кисть руки: — Тут же, кроме этих двоих, еще и Сенька Епишев был, он был вместе с ними. Что же делать? Он, наверное, скоро сюда опять придет!

— Кто? Сенька? Нет, он в ближайший месяц вряд ли сможет куда-то прийти.

— Вы его тоже убили?

— Нет, только покалечил.

— И совершенно зря, что не убили его. — с жаром воскликнула кровожадная барышня: — Это он меня похитил. И обесчестить хотел. И еще что-то хотел со мной сделать, я старалась его не слушать. И работников он всех отсюда выманил, сказал, что папа объявил выходной, они т ушли, только сторож остался. А потом Сенька запустил этих душегубов и вон тот, в валенках, сторожа нашего, Михалыча, топором зарубил. Вот.

— Да, Анна, конечно. Простите меня, если сможете, что я Сеньку не убил. Меня извиняет только то, что я не знал, что здесь на самом деле творится. — я покаянно опустил голову: — Я вашему батюшке обещал постараться вас спасти, более ничего. Но я прямо сейчас пойду….

— Извините меня пожалуйста, что я на вас накричала. — Аня шагнула ко мне, порывисто схватила меня за плечо, отчего ее пальто распахнулось и мне открылись порванный черный фартук, разорванное на груди, коричневое школьное платье и что-то там еще очень женское и белое.

Поймав мой заинтересованный взгляд, девушка густо покраснела и стала торопливо застегивать пальто, бормоча, не поднимая глаз на меня: — Я вас не поблагодарила, а ведь вы мне жизнь спасли, и не только жизнь. Я же слышала, о чем эти двое разговаривали. Я очень хотела с собой что-нибудь сделать, но у меня никак не получилось. Спасибо вам еще раз. Папа вас обязательно вознаградит!

— Папа может быть и наградил, но вот матушка ваша, Мария свет Андреевна, вряд ли ему позволит…

— Почему? — искренне удивилась Аня: — Она же не жадная, на благотворительность все время…

— Да не понравился я ей очень. Сначала она решила, что я аферист, услышал от вашего отца о случившемся в семье горе и решил денег, по легкому, срубить…

— Денег что, простите, Петр Степанович?

— Денег выманить у вашего отца и потом исчезнуть вместе с ними. И, Аня, давайте с вами на ты и без отчеств, если можно. Мне так удобнее.

— Хорошо, Петр Степа…Петр, договорились. А теперь то что? Вы оказались не аферистом, меня нашли…

— Потом ваша маменька меня застала, когда я вашу комнату обыскивал…

— Зачем? Это же неприлично!

— Вот она так и сказала, правда в выражениях, более энергичных. Извините, Анна Ефремовна, но я должен был точно убедится, что вы не сбежали из дома куда-нибудь добровольно.

— И что, убедились?

— Почти. Нашел ваш дневник и прочитал, что никакими подобными планами вы с дневником не делились.

— Но ведь это бесчестно!

— Как вам будет угодно считать. — Я холодно поклонился разозлившейся барышне: — Я, в отличии от вас всех, крайне благородных господ, не считаю, что любые действия, совершенные во имя спасения чей либо жизни, особенно ребенка, могут быть бесчестными. На этом давайте дискуссию прекратим. Я очень устал и рекомендую вам поспать. Караул до утра я буду нести, а, как расцветет, отвезу и передам вас отцу. А на этом хочу пожелать вам спокойной ночи. Здесь у печки довольно тепло. Ложитесь на эти ящики. Если вас что-то еще надо, вы скажите, я помогу. Да, кстати, я сейчас собираюсь сделать еще один бесчестный поступок — снять все ценное с тел этих бандитов. Трофеи, так сказать — по-моему это святое. Так что, если желаете высказаться о благородстве, чести и прочих идеалах, валяйте.

Девушка, молча, резко развернулась и, сердито стуча каблучками по бетонному полу, отошла от меня.

Но, я же промолчать не могу, мне же надо высказаться.

— Еще секундочку вашего внимания, Анна Ефремовна. Если вам надо по нужде, так сказать, естественные надобности удовлетворить, то прошу на улицу, на складе это делать неудобно. Я вас у ворот с винтовкой прикрою, чтобы никто вам, пока дела свои будете делать. Там справа очень удобная угольная куча, за ней вас никто не увидит. Если справа, то можно за телегой присесть, тоже видно не будет.

Звенящая презрением тишина была мне ответом.

— Ну не хотите, как хотите, а я схожу, подумаю под открытым небом.

После глубокомысленных раздумий под низким и тяжелым питерским небом, я вернулся в помещение склада и приступил к потрошению «жмуров». С двоих братьев мне досталось два десятка медных и серебряных монет, триста двадцать рублей ассигнациями, не знаю,