Рассказы - Джером Сэлинджер

- Ну и что? Не стала бы я расстраиваться.

- То есть словечка сказать нельзя, все на него оглядывайся, пожаловалась Сандра. - С ума сойти.

- Не могу я пить кипяток, - сказала миссис Снелл. - - Да, прямо ужас что такое. Когда словечка нельзя сказать, и вообще.

- С ума сойти! Верно вам говорю. Прямо сума он меня сводит. - Сандра смахнула с колен воображаемые крошки и сердито фыркнула: - В четыре-то года!

- И ведь хорошенький мальчонка, - сказала миссис Снелл. - Глазищи карии, и вообще.

Сандра снова фыркнула:

- Нос-то у него будет отцовский. - Она взяла свою чашку и стала пить, ничуть не обжигаясь. - Уж и не знаю, чего это они вздумали торчать тут весь октябрь, - проворчала она и отставила чашку. - Никто из них больше и к воде-то не подходит, верно вам говорю. Сама не купается, и мальчонка не купается. Никто теперь не купается. И даже на своей дурацкой лодке они больше не плавают. Только деньги задаром по-тратили.

- И ка вы пьете такой кипяток? Я со своей чашкой никак не управлюсь.

Сандра злобно уставилась в стену.

- Я бы хоть сейчас вернулась в город. Право слово. Терпеть не могу эту дыру. - Она неприязненно взглянула на миссис Снелл. - Вам-то ничего, вы круглый год тут живете. У вас тут и знакомства, и вообще. Вам все одно, что здесь, что в городе.

- Хоть живьем сварюсь, а чай выпью, - сказала миссис Снелл, поглядев на часы над электрической плитой.

- А что бы вы сделали на моем месте? - в упор спросила Сандра. - Я говорю, вы бы что сделали? Скажите по правде.

Вот теперь миссис Снелл была в своей стихии. Она тотчас отставила чашку.

- Ну, - начала она, - первым долгом я не стала бы расстраиваться. Уж я бы сразу стала искать другое...

- А я и не расстраиваюсь, - перебила Сандра.

- Знаю, знаю, но уж я подыскала бы себе...

Распахнулась дверь, и в кухню вошла Бу-Бу Танненбаум, хозяйка дома. Была она лет двадцати пяти, маленькая, худощавая, как мальчишка; сухие, бесцветные, не по моде подстриженные волосы заложены назад, за чересчур большие уши.Весь наряд - черный свитер, брюки чуть ниже колен,носки да босоножки. Прозвище, конечно,нелепое, и хорошенькой ее тоже не назовешь, но такие вот живые, переменчивые рожицы не забываются, - в своем роде она была просто чудо! Она сразу направилась к холодильнику, открыла его. Заглянула внутрь, расставив ноги, упершись руками в коленки, и, довольно немузыкально насвистывая сквозь зубы, легонько покачиваясь в такт свисту. Сандра и миссис Снелл молчали. Миссис Снелл неторопливо вынула сигарету изо рта.

- Сандра...

- Да, мэм? - Сандра настороженно смотрела поверх шляпы миссис Снелл.

- У вас разве нет больше пикулей? Я хотела ему отнести.

- Он все съел, - без запинки доложила Сандра. - Вчера перед сном съел. Там только две штучки и оставались.

- А-а. Ладно, буду на станции - куплю еще. Я думала, может быть удастся выманить его из лодки. - Бу-Бу захлопнула дверцу холодильника, отошла к окну и посмотрела в сторону озера. - Нужно еще что-нибудь купить? - спросила она, глядя в окно.

- Только хлеба.

- Я положила вам чек на столик в прихожей, миссис Снелл. Благодарю вас.

- Очень приятно, - сказала миссис Снелл. - Говорят, Лайонел сбежал из дому. - Она хихикнула.

- Похоже, что так, - сказала Бу-Бу и сунула руки в карманы.

- Далеко-то он не бегает. - И миссис Снелл опять хихи-кнула.

Не отходя от окна, Бу-Бу слегка повернулась, так чтоб не стоять совсем уж спиной к женщинам за столом.

- Да, - сказала она. Заправила за ухо прядь волос и продолжала: - он удирает из дому с двух лет. Но пока не очень далеко. Самое дальнее - в городе по крайней мере - он забрел раз на Мэлл в Центральном парке. За два квартала от нашего дома. А самое ближнее - просто спрятался в парадном. Там и застрял - хотел попрощаться с отцом.

Женщины у стола засмеялись.

- Мэлл - это такое место в Нью-Йорке, там все катаются на коньках, любезно пояснила Сандра, наклоняясь к миссис Снелл. - Детишки, и вообще.

- А-а, - сказала миссис Снелл.

- Ему только-только исполнилось три. Как раз в прошлом году, сказала Бу-Бу, доставая из кармана брюк сигареты и спички. Пока она закуривала, обе женщины не сводили с нее глаз. - Вот был переполох! Пришлось поднять на ноги всю полицию.

- И нашли его? - спросила миссис Снелл.

- Ясно, нашли, - презрительно сказала Сандра. - А вы как думали?

- Нашли его уже ночью, в двенадцатом часу, а дело было... когда же это... да, в середине февраля. В парке ни детей, никого не осталось. Разве что, может быть, бандиты, бродяги да какие-нибудь чокнутые. Он сидел на эстраде, где днем играет оркестр, и катал камешек взад-вперед по щели в полу. Замерз до полусмерти, и уж вид у него был...

- Боже милостивый! - сказала миссис Снелл. - И с чего это он? То есть, я говорю, чего это он из дому бегает?

Бу-Бу пустила кривое колечко дыма, и оно расплылось по оконному стеклу.

- В тот день в парке кто-то из детей ни с того ни с сего обозвал его вонючкой. По крайней мере, мы думаем, что дело в этом. Право, не знаю, миссис Снелл. Сама не понимаю.

- И давно это с ним? - спросила миссис Снелл. - То есть, я говорю, давно это с ним?

- Да вот, когда ему было два с половиной, он спрятался под раковиной в подвале, - обстоятельно ответила Бу-Бу. - Мы живем в большом доме, а в подвале прачечная. Какая-то Наоми, его подружка, сказала ему, что у нее в термосе сидит червяк. По крайней мере, мы больше ничего от него не добились. - Бу-Бу вздохнула и отошла от окна, на кончике ее сигареты нарос пепел. Она шагнула к двери. - Попробую еще раз, - сказала она на прощанье.

Сандра и миссис Снелл засмеялись.

- Поторапливайтесь, Милдред, - все еще смеясь, сказала Сандра миссис Снелл. - А то автобус прозеваете.

Бу-Бу затворила за собой забранную проволочной сеткой дверь.

Она стояла на лужайке, которая отлого спускалась к озеру; низкое предвечернее солнце светило ей в спину. Ядрах в двухстах впереди на корме отцовского бота сидел ее сын Лайонел. Паруса были сняты, бот покачивался на привязи под прямым углом к мосткам, у самого их конца. Футах в пяти-десяти за ним плавала забытая или заброшенная водная лыжа, но нигде не видно было катающихся; лишь вдалеке уходил к Парусной бухте пассажирский катер. Почему-то Бу-Бу никак не удавалось толком разглядеть Лайонела. Солнце хоть и не очень грело, но светило так ярко, что издали все - и мальчик, и лодка - казалось смутным, расплывчатым, как очертания палки в воде. Спустя минутудругую Бу-Бу перестала всматриваться. Смяла сигарету, отшвырнула ее и зашагала к мосткам.

Стоял октябрь, и доски уже дышали жаром в лицо. Бубу шла по мосткам, насвистывая сквозь зубы "Малютку из Кентукки". Дошла до конца мостков, присела на корточки с самого края и посмотрела на сына. До него можно было бы дотянуться веслом. Он не поднял глаз.

- Эй, на борту! - позвала Бу-Бу. - Эй, друг! Пират! Старый пес! А вот и я!

Лайонел все не поднимал глаз, но ему вдруг понадобилось показать, какой он искусный моряк. Он перекинул незакрепленный румпель до отказа вправо и сейчас же снова прижал его к боку. Но не отрывал глаз от палубы.

- Это я, - сказала Бу-Бу. - Вице-адмирал Танненбаум. Урожденная Гласс. Прибыл проверить стермафоры.

- Ты не адмирал, - послышалось в ответ. - Ты женщина.

Когда Лайонел говорил, ему почти всегда посреди фразы не хватало дыхания, и самое важное слово подчас звучало не громче, а тише других. Бу-Бу, казалось, не просто вслушивалась, но и сторожко ловила каждый звук.

- Кто тебе сказал? - спросила она. - Кто сказал тебе, что я не адмирал?

Лайонел что-то ответил, но совсем уж неслышно.

- Что? - переспросила Бу-Бу.

- Папа.

Бу-Бу все еще сидела на корточках, расставленные коленки торчали углами; левой рукой она коснулась дощатого настила: не так-то просто было сохранять равновесие.

- Твой папа славный малый, - сказала она. - Только он, должно быть, самая сухопутная крыса на свете. Совершенно верно, на суше я женщина, это чистая правда. Но истинное мое призвание было, есть и будет...

- Ты не адмирал, - сказал Лайонел.

- Как вы сказали?

- Ты не адмирал. Ты все равно женщина.

Разговор прервался. Лайонел снова стал менять курс своего судна, он схватился за румпель обеими руками. На нем были шорты цвета хаки и чистая белая рубашка с короткими рукавами и открытым воротом; впереди на рубашке рисунок: страус Джером играет на скрипке. Мальчик сильно загорел, и его волосы, совсем такие же, как у матери, на макушке заметно выцвели.

- Очень многие думают, что я не адмирал, - сказала Бу-Бу,приглядываясь к сыну. - Потому что я не ору об этом на всех перекрестках. - Стараясь не потерять равновесия, она вытащила из кармана сигареты и спички. - Мне и неохота толковать с людьми про то, в каком я чине. Да еще с маленькими мальчиками, которые даже не смотрят на меня, когда я с ними разговариваю. За это, пожалуй, еще с флота выгонят с позором.

Так и не закурив, она неожиданно встала, выпрямилась во весь рост, сомкнула кольцом большой и указательный пальцы правой руки и, поднеся их к губам, точно игрушечную трубу, продудела что-то вроде сигнала. Лайонел вскинул голову. Вероятно, он знал, что сигнал не настоящий, и все-таки весь встрепенулся, даже рот приоткрыл. Три раза кряду без перерыва Бу-Бу протрубила сигнал - нечто среднее между утренней и вечерней зорей. Потом торжественно отдала честь дальнему берегу. И когда наконец опять с сожалением присела на корточки на краю мостков, по лицу ее видно было, что ее до глубины души взволновал благородный обычай, недоступный простым смертным и маленьким мальчикам. Она задумчиво созерцала воображаемую даль озера, потом словно бы вспомнила,что она здесь не одна. И важно поглядела вниз, на Лайонела, который все еще сидел, раскрыв рот.