Отзвук прошлого - Светлана Мерцалова

Подошла крупная, неряшливо причесанная женщина в униформе и забрала поднос, оставленный предыдущим посетителем. После того как она отошла, Анна ответила:

– У психиатра.

– Ты же была пару недель назад? – удивилась Рита.

– Все таблетки закончились. Не знаю, как так получилось, – пожала плечами Анна.

– Сколько таблеток в день ты принимаешь?

– Не знаю, – ответила Анна. – Пришлось врать, что я сумку с ними потеряла.

– У этих лекарств, что ты принимаешь, есть очень сильные побочные эффекты, а ты их ешь как леденцы. Может, у тебя глюки от этого?

– Вся хрень началась после нашей игры, а тогда я ничего не принимала, если ты помнишь! – закричала Анна.

– Тише ты! – цыкнула на нее Рита. – Ты реально что-то видишь?

– Нет, я лишь слышу или чувствую, как кто-то стоит сзади. Часто шаги, вздохи… Быстро оглядываюсь – никого. Эта нечисть мне не показывается. Иногда я вдруг резко оглянусь, и в зеркале увижу чье-то лицо, приглядываюсь и понимаю, что это лишь мое отражение.

– Может, это мыши скребутся или ветер на чердаке? В таком старом доме…

– Нет. Там звуки, запахи и как будто чье-то присутствие, но этот «кто-то» упорно не хочет мне показываться.

– Так засними, – предложила Рита.

– Как?

– Ты же за компом сидишь, нажми на кнопку «видео». Вот и все.

– Думаешь, эта нечисть не разбирается в технике? И они не поймут, что я «их» записываю?

– А ты думаешь, они в этом разбираются? Они же черт знает когда родились…

– Откуда ты знаешь, когда они родились?

Тут Анна поняла, что сморозила глупость, и замолчала. Тут только до них дошло, какую тему они обсуждают.

– Если бы нас сейчас кто-нибудь подслушал, то решил… – проговорила Рита.

– Что мы сбежали из психушки, – закончила за нее Анна.

«Однажды ко мне в антракте прорвался корнет Алексин. Я не могла поверить своим глазам! Как он нашел меня? Я все забыла и втайне надеялась, что новое имя и мой изменившийся облик полностью отделяют меня от прошлого. Корнет Алексин кинулся на колени передо мной, целовал край моего платья и клялся, что любит меня. Растерявшись, я стояла молча и в смятении смотрела на него.

Было время, я бы многое отдала за этот момент, но сегодня ничего, кроме отвращения, у меня это не вызывало. Не осталось у меня никаких чувств, скажу больше, в этот момент я жалела, что он не погиб на дуэли. Роли поменялись, и сейчас я глядела на него сверху вниз.

Он врал, что искал меня, что до него не доходили письма, и неожиданно спросил о ребенке. Не краснея, я соврала:

– Это лишь шутка, думала, что поймаю тебя на эту уловку.

Корнет Алексин мне ответил, что наводил справки и выяснил все о моем сыне. Вот паршивец!

Вернувшись домой, я приказала никого, кроме барона, не принимать и отменила все прогулки. Барона Штицберга попросила как можно быстрее подыскать мне охрану.

Корнет Алексин, ты никогда не увидишь своего сына!

Барон нашел мне телохранителя – рослого молодого мулата, великолепно сложенного, цвета гречишного меда. Его звали Халил. Он владел всеми видами оружия и рукопашным боем, был силен, коварен и беспощаден. С ним я не боялась оставлять своего сына.

Корнет Алексин надоедал мне ежедневно, но я терпела: ведь эта история еще не завершена…

Ему нравилось приходить с друзьями, чаще всего с милым корнетом Якушевым. Они приглашали меня с ними отужинать, но я всегда отказывалась, ссылаясь на головную боль или усталость.

Каждый раз, когда корнет Алексин, стоя на коленях, клялся мне в любви, я вспоминала тот день…

Как поздним холодным вечером я стояла на мосту и смотрела вниз на темную воду. Мне негде было ночевать, целый день у меня не было ни крошки во рту. Я должна была всем: крестной за содержание ребенка, хозяйке за комнату. Вдобавок ко всему я чувствовала, что заболеваю. Сильно болела голова и бил озноб, но о визите к врачу я и не мечтала.

Моросил дождь, на улицах было уныло и грязно. Я стояла и плакала, не замечая дождя. Обувь и одежда стали сырыми насквозь. Я оттягивала тот момент, когда кинусь в воду, чтобы решить все проблемы разом. Мысли путались в голове, всплывали какие-то смутные обрывки воспоминаний и мыслей…

Что меня ждет? Еще один день на фабрике, который длится бесконечно, где пыль, духота, грубость и нищенская оплата. Еще один сукин сын, который уложит к себе в постель. Нет смысла держаться за жизнь, если она так беспросветна…

Вода звала меня на дно, стоит лишь перекинуться через перила, и все кончено. Что я и сделала. Подтянувшись на руках, я поставила ногу на край балюстрады, и вдруг увидела купол церкви, освещенный лунным светом. Спешно перекрестилась, хоть и давно не верю в бога. Осеняя себя крестом, я вспомнила о сыне и представила, как моего малыша, этого белокурого ангела, отдадут в сиротский дом. Всю жизнь его будут преследовать лишения и боль, никто не споет ему колыбельную и не поцелует на ночь…

Эти мысли спасли меня от самоубийства. Развернувшись, я направилась к себе на квартиру, но не дошла, упала в обморок по дороге и очнулась уже в больнице.

Если на земле и существует ад, то это больницы для бедных. Двое суток я пролежала в беспамятстве, балансируя между жизнью и смертью.

Очнулась на жестком тюфяке и долго не могла понять, где нахожусь. Вокруг крики и стоны, запах гнили, крови, хлороформа, немытых тел и испражнений. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой обездоленной и беззащитной. Даже не представляю, как я смогла выздороветь в этом аду, в безысходности, настолько сильной, что кажется, ей пропитан весь воздух?

Моя соседка ночью умерла. Утром она лежала на полосатом матрасе, вся желтая, как воск, с открытым ртом и заострившимся носом, а грязная скомканная простыня валялась на полу. Подошла старушка и, перекрестившись, прикрыла ей глаза.

В это утро особенно нестерпимо пахло дезинфекцией, мочой, хлоркой, тухлым запахом немытых ежедневно тел. Весь день труп пролежал рядом со мной, его вынесли только вечером. У нее не было родственников, и некому было похоронить. Горемыку скинули в общую яму, и нигде на земле не осталось даже ее имени. Этот случай напугал меня, и от страха я начала бороться за жизнь, а молодой организм взял свое. Я быстро пошла на поправку, спала температура и появился аппетит…

Из окна я видела лишь кусок серого неба с грязью от заводских труб, но даже такой пейзаж стал радовать меня. Постепенно приходила в себя: двигалась, выходила на улицу посидеть на скамейке. Мне захотелось жить!

Выйдя из больницы, я не вернулась на фабрику, а устроилась гладильщицей в прачечную. Работа была тяжелой, но я хотела добиться успеха и была так молода. Вскоре я полностью поправилась, и на щеках заиграл румянец. Мне хотелось найти работу получше. Наконец-то повезло: я устроилась продавщицей в магазине готового платья. Скопив немного денег, я купила себе приличный костюм и пошла искать место в театре…»

Анна закрыла дневник. Читая эти строки, она плакала, и ей хотелось умыться. Спустившись на кухню и сполоснув лицо, она открыла бутылку вина. Прихватив бокал и пачку крекеров, Анна поднялась наверх.

«Корнет Алексин, сейчас ты стоишь на коленях и предлагаешь мне руку и сердце. Где были твои рука и сердце, когда я лежала на вонючем тюфяке, вся в нечистотах, рядом с покойницей? Где ты был, когда у твоего ребенка не было молока, потому что я валялась в горячке и не могла выслать денег? Ты стоишь на коленях передо мной, потому, что мое имя сверкает на афишах, а на шее мерцают бриллианты.

Низкая душонка! Тебе нужна не я – Анисья Вяткина, тебе нужна Матильда Беккер, чье имя ежедневно скандирует публика и о ком мечтают титулованные особы.

Корнет Алексин, ты слишком ничтожен для Матильды Беккер! У тебя нет ни громкого имени, ни капитала. Рядом с бароном Штицбергом ты просто ноль!

В тот момент, когда ты, стоя на коленях, клялся мне в любви, я приговорила тебя. Корнет Алексин, ты умрешь! Я должна отомстить за весь ужас, что мне пришлось пережить. Ты уже обречен!

В вазе стоит букет кровавых роз. На улице январь, и можно себе представить, какую цену ты заплатил за цветы. Когда же твой сын и я умирали с голоду, ты не выслал нам ни рубля. На стоимость этих роз мы с сыном могли бы жить несколько месяцев, в те дни я умела экономить. Для нас ты ничего не хотел делать.

Томно развалившись, я сидела перед корнетом, улыбаясь, но мечтала лишь об одном – отхлестать этими розами по лицу. Чтобы шипы раздирали кожу, чтобы его холеное лицо исказилось от боли. Сейчас я этого сделать не могу, но однажды, корнет Алексин, ты захлебнешься в своей крови! Я тебе обещаю!