Особое задание (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Надо еще что-нибудь прикупить посущественнее. Я уже положил глаз на краковскую колбасу, собираясь прикупить половину кольца (тетка назвала этот круг «коляской»), и уже полез за деньгами, как моя рука была остановлена.

— Вовк, ты что, ошалел?

Полина ухватила меня под руку и потащила от колбасы.

— Ты чё, не знаешь, из кого в Москве колбасу делают?

Мне так и вспомнился профессор Преображенский, говоривший своей секретарше, что «девушке нельзя тащить в рот такую дрянь!».

— А что, краковскую делают из мертвецов?

— Из собак ее делают! — уверенно заявила Полина. Остановившись возле какой-то тетки, повела носом: — Вот, тут свежими калачами пахнет. Давай лучше их купим, только у меня денег нет, все потратила.

За двадцать рублей тетка выдала нам четыре еще теплых калача, завернув их в старую газету.

Упихивая калачи под шинель, чтобы не остыли, я мысленно усмехнулся. Как меняется время. В детстве, помнится, мы складывали в авоську и бутылку с молоком, и буханку черного хлеба, без всякого пакета и, ничего!

В газету заворачивали и крупу, и конфеты без фантиков, в общаге она расстилалась на стол вместо скатерти, не говоря уже о том, куда ходили с газетой, а потом выяснилось, что это вредно, и что типографская краска очень опасна! И вот, я снова заворачиваю в лист бумаги, испачканный типографской краской, продукты. И ничего.

В руке у Полины тоже сверток из газеты. И глазенки блестят, мордаха счастливая. Много ли надо женщине...

— Калач будешь есть? — предложил я.

Полина кивнула, и уже скоро мы шли по Красной площади, наворачивая вкусные калачи. Прикончив один, я хотел вытащить второй, но девушка меня остановила:

— Пошли лучше чай пить. А чё, мы, калачи всухомятку есть станем?

— А куда? — спросил я, прикидывая, где здесь можно попить чаю, но ничего подходящего не вспомнил.

— Так в «Дом Советов» пойдем, ко мне. У меня в комнате примус есть и чайник. Правда, — взгрустнула девушка, — мы с Викторией всю заварку спили, и сахар слопали.

— Хм, — я многозначительно похлопал себя по карманам, — у меня тут как в Греции, все есть!

— Вовк, ты молодец! — обрадовалась Полина, пытаясь обнять меня, но едва не выронила сверток. На фразу она внимания не обратила.

В бывшем «Метрополе» с прежних времен осталась стойка, за которой висели ключи, и дремал человек в фуражке, встрепенувшийся при нашем появлении, но Полина махнула в воздухе бумажкой, пробормотав, что она делегатка, взяла ключ, а я даже не стал доставать удостоверение.

— Вот, смотри! — торжествующе сообщила девушка, пропуская меня внутрь. — Я тут как барыня живу!

Судя по всему, это был одноместный номер, не из лучших. Кровать с диваном, зеркало, стул и столик. Еще туалет с ванной, но вода текла только холодная. А еще присутствовал запах табака. Хм.

Пока я раздевался, осматривался, девушка уже успела поставить чайник на примус.

— Вовк, пока чайник кипятится, я обновку примерю, а ты посмотришь.

Полина зашла в ванную комнату, а когда вышла... В общем, я едва не сел. Девушка была в панталончиках с кружавчиками, чуть выше колен. А сверху — ничего.

— Ну как? — поинтересовалась девушка, а потом громко ойкнула, попыталась прикрыть руками грудь и скрыться в ванной.

Ага. Я что, железный, что ли?

— Вовк, ну не надо... Вовк, дурак, порвешь... Да подожди ты, сама сниму...

Спустя какое-то время, когда мы лежали, уставившись в потолок, Полина вздохнула:

— Ну и чего все про это болтают? Ничего особенного... и простыни испачкали, как кровь отстирывать будут? А, плевать.

Потом ее словно подбросило:

— Мы же про чайник забыли!

Чайник успел выкипеть, но, к счастью, днище не прогорело. Мы подождали, пока он остынет, опять налили воды и принялись ждать. Так и сидели голыми, как два дурака. Но потом я кое-что вспомнил.

— Полинка, а как у твоей соседки фамилия?

— Фамилия у нее Викторова. Я еще удивлялась — Виктория Викторова. Знаю, что девчонка из Петрограда. Но больше ничего сказать не могу. Даже не сказала кем работает, где. Все больше молчала, курила напропалую, как паровоз — у нас так парни не курят, вчера еле проветрила. Еще и бледненькая какая-то. Как гимназисточка! Я думала — может, беременная? А как пропала, так может врача пошла искать?

Я только пожал плечами, а потом принялся одеваться.

— Ты куда? — удивилась Полина. — А чай пить?

— Мне надо начальству позвонить. Видел, что на вахте телефон есть. Ты начинай хозяйничать, я скоро.

Выложив на столик покупки, пошел вниз. Попросив вахтера (или кто он там) отойти, а для убедительности потряс мандатом, позвонил сначала Артузову. Ну, а потом и Лосеву. Надо же сообщить старшему группы, где нахожусь и предупредить, что до утра не приду.

[1] Еще бы! «Дневник сатаны» будет написан годом позже, в 1919.

Глава 7. И пусть меня берут на службу!

Сколько в свое время пересмотрел фильмов про гражданскую войну, что усвоил: при задержании главного героя (красного!) конвоируют двое. Впереди офицер, а сзади солдат, направляющий штык в спину. Так, и никак иначе!

Меня вели не так. Справа унтер-офицер, слева нижний чин, с винтовкой, заброшенной на плечо. Если побегу, оружие несложно сдернуть и выстрелить мне в спину. Только какой смысл бежать? И куда? Справа, если миновать город, будет Северная Двина, а слева, там, где набережная, опять она! Если припустить по реке, можно удрать куда-нибудь к Белому морю, попросить политическое убежище у белых медведей. Может так статься, что и дадут, если медведи создали государство, но это вряд ли.

Шли минут десять, пока наконец не прибыли к какому-то зданию, похожему на длинный сарай, где над дверями красовалась надпись «Мобилизаціонный пунктъ». Не понял?! Меня что, в армию забирают?

В армию меня забирали один раз, в далекие восьмидесятые годы, когда прямо с экзамена нас вызвали в деканат. Секретарша: «Мальчики, возьмите повесточки, распишитесь!» Было это, как сейчас помню, двадцать восьмого июня, а явиться на призывной пункт следовало уже первого июля. На «отвальной» крутили песню «Машины времени» о вагонных спорах и тех двоих, что сошли под Таганрогом.

Двое суток в комнате, ночевка на панцирной кровати без матраса, поезд до Москвы, еще один поезд, высадивший нас именно под Таганрогом! Учебка, воинская часть, дембель. Осенью институт, секретарша: «Мальчики, быстренько напишите заявление, что вышли из академического отпуска!» А мы-то дураки и не знали, что почти на два года уходили в «академку».

Попасть в армию северного правительства мне никак не хотелось. Ладно бы в штаб, в адъютанты генерала Миллера по примеру героя культового фильма (сегодня все фильмы культовые, но этот стоит наособицу), а если засунут в маршевую роту, да отправят на передний край, оно мне надо? У Миллера, наверняка, в адъютантах кто-то из чинов покрупнее. Вон, даже у его заместителя Марушевского, в адъютантах ходит целый князь Гагарин, так что мне ничего не светит. И накроется медным тазом мое задание. Мне что, в дезертиры подаваться или в партизаны уйти? Дела... Но деваться-то все равно некуда, придется плыть по течению.

В помещении, куда меня привели конвоиры, уже томилось человек десять: и пожилые бородачи, и парни гимназического вида. Стоим, ждем.

Наконец дождались, что к нам вышел человек в порядком поношенной гимнастерке и с погонами прапорщика на плечах.

— Так, господа добровольцы! Раздеться до кальсон и войти в зал! И документы ваши, будьте добры, какие есть, иметь при себе.

Я вытащил из кармана мои документы на имя Аксенова Владимира. Здесь все или почти все. Удостоверение сотрудника ВЧК, разумеется, было бы перебором, а остальные… Мы в Москве подумали и решили, что липовую биографию делать не стоит, а подлинные бумажки куда надежнее фальшивых.

В зале, похожем на учебный класс, стояли две парты с откидывающимися крышками. За одной сидел пожилой дядька в гимнастерке, но без погон и в пенсне, с амбарной книгой, какими-то бумажками, за другой — полненький господинчик в белом халате, наброшенном поверх кителя. Это что, доктор? А где его стетоскоп?