Никто не уйдет - Дмитрий Силлов

Креону же было наплевать на гастрономические предпочтения «мясорубки», маячившей за его спиной, словно столб едва заметного марева, немного искажающего пейзаж. Ему важно отомстить сейчас, а что будет дальше – это будет потом. Распространенная ошибка, за которую очень часто приходится расплачиваться, причем плохо и больно.

Рука, сжимающая «Ka-Bar», начала стремительно опускаться. Острие ножа было ориентировано правильно, в точку меж шеей и ключицей. Да только цели своей удар не достиг.

Шухарт шагнул вперед, вскидывая вверх левую руку и отводя удар в сторону, а правой одновременно отвешивая классический апперкот прямо в тяжелый, волевой подбородок – отличную мишень, в которую грех промахнуться.

Голова Мальтийца резко запрокинулась назад, после чего на камни безвольно рухнуло мускулистое тело, накачанное стероидами и облученное артефактами.

Рэд судорожно вздохнул.

– И всё. И никаких, – сказал он.

Потом подобрал защитный костюм, надел его обратно и, не закрывая забрало шлема, устало сел прямо на неровный камень, прислонившись спиной к отвесной стене карьера. Щеку неприятно дергало, и сталкер приложил к ней ледяную ладонь. Пара минут – и отпустит, проверено.

Мальтиец лежал неподвижно. Его правая рука все еще судорожно сжимала нож, а левая была неестественно откинута назад, словно сама, независимо от тела, пыталась дотянуться скрюченными пальцами до Золотого Шара.

Он лежал на том же месте. Не грязно-серый, тусклый, похожий на большую и ненужную стальную заготовку, а вновь медно-красноватый, мутно отсвечивающий на солнце. На него снова было приятно смотреть, снова хотелось подойти и потрогать, погладить, ощутить пальцами силу этой непонятной, массивной игрушки, забытой здесь то ли пришельцами, то ли безвестными сумасшедшими гениями, запутавшимися в своих желаниях.

Шухарт медленно подошел к Машине желаний и остановился в шаге от нее, вглядываясь в идеально гладкую поверхность, словно в кривое зеркало, будто надеясь отыскать в нем разгадку, ответ на свои вопросы, незаданные потому, что Рэд и сам не знал о чем спрашивать. И о чем просить эту большую заготовку для компактной волшебной лампы, которую так просто было бы вынести из Зоны, он тоже не знал. Потому что любую просьбу она или просто не исполнит, или все же выполнит, но так, как сама сочтет нужным, исковеркав ее, изменив на свой лад, согласно своей нечеловеческой логике. Опасная, страшная игрушка, за проход к которой так или иначе нужно отдать чью-то жизнь. Артура Барбриджа например, которого он, Шухарт, хладнокровно скормил «мясорубке». Словно цыпленка бросил в пасть волкодаву, чтоб беспрепятственно пройти мимо красно-ржавой будки экскаватора. Или вон Мальтийца, который еще дышит, а, значит, вполне подойдет в качестве аналогичной жертвы для того, чтобы выйти отсюда. Простая плата за счастье – чужая жизнь. Хочешь для себя одного, а хочешь – и для всех тех, кто имел несчастье быть знакомым с рыжим сталкером Рэдом Шухартом.

Когда-то, вроде бы совсем недавно, ему хотелось сесть рядом с этим артефактом, излучающим спокойную силу, доверчиво повернуться к нему спиной, прислониться, положить затылок на тусклую, гладкую поверхность, закрыть глаза, подумать, повспоминать о прошлом, а может, просто подремать, отдыхая… Странные желания, наверняка наведенные уникальным артефактом, жутким и коварным, как сама Зона. Не поворачиваются спиной к опасности, вспоминая о том, как рядом с ней невинного, глупого парня медленно скрутила жгутом «мясорубка». Потому что не вспомнится здесь о другом, и лишь один отдых возможен в этом карьере – вечный, в качестве черной, жирной кляксы, оставшейся после пиршества аномалии…

Рэд медленно опустился на колени, не отрывая взгляда от поверхности Машины желаний. И заговорил. Может, вслух, а может, про себя, сначала медленно, а потом все быстрее, торопясь, что не сможет сказать всего, что не хватит слов, что кончатся они раньше, чем он успеет донести свою мысль до этой матовой, равнодушной мерзости, играющей с живыми людьми, словно с бездушными куклами: «Слышишь, ты, всемогущий, всесильный, всепонимающий, разбирающийся в чужих душах, открывающий их запросто, словно консервы, и захлопывающий, как цинковые гробы! Я снова пришел к тебе, ты же ждал этого, верно? Ты знал, что я буду здесь просить тебя, умолять буду, хотя в жизни никогда не делал этого, ни перед кем не унижался. Ты знал, и вот я тут, перед тобой, на этот раз точно знающий, чего хочу, так хочу, как не хотел ничего раньше. Только об одном прошу, о единственном счастье для меня, и для всех тех, кого ты осчастливил, – ВЕРНИ ВСЕ ОБРАТНО! И ПУСТЬ НИКТО НЕ УЙДЕТ…»

Он не успел договорить, а может додумать, или проорать в исступлении, брызгая слюнями на удивительно чистую медно-красную поверхность, на которой не было ни дождевых потеков, ни грязи, ни пылинки, словно все, что попадало на нее, всасывалось внутрь Машины желаний и растворялось в ней без следа, как живая кровь и плоть внутри «мясорубки». Он не успел, подавился недодуманными, невыкричанными словами – потому, что позади него раздался громкий хлопок, очень похожий на пистолетный выстрел.

Но пуля не ударила в затылок, выплеснув на Золотой Шар глаза и мозги сталкера, так неосторожного в чужих желаниях – лишь странное, тихое потрескивание раздавалось за спиной, словно большой «электрод» подкрался незаметно и замер в нескольких шагах от потенциальной жертвы, раздумывая, с какого бока удобнее начать ее поджаривать.

Только «электроды» не ползают по Зоне, и уж, тем более, не думают перед тем, как долбануть жертву длинным, смертоносным разрядом. Поэтому Шухарт медленно обернулся, готовый к любому повороту событий…

Но то, что он увидел, превзошло самые смелые его ожидания.

«Мясорубки» больше не было. А то, что находилось теперь на ее месте, было похоже на длинный разрез, словно кто-то острым ножом рубанул пространство сверху вниз – и оно разошлось в стороны, словно картина, изуродованная вандалом. По краям разреза пробегали лазурные молнии, раненое пространство дрожало, будто живое, грозя схлопнуться обратно – но пока что сверкающие разряды не давали ему этого сделать, держа, словно электрические пальцы. Рэду показалось, что там, на другой стороне бытия мелькнули два чьих-то удивленных лица. И третье, перекошенное жуткой, неживой ненавистью. Мелькнули – и исчезли за стремительно сходящимися краями разреза.

А у подножия невиданной аномалии лицом вниз лежал человек, одетый в камуфляж странной расцветки. Рядом с ним валялись вещмешок и большая кожаная сумка, а под левой лопаткой у него торчал нож, всаженный в тело почти что по самую резную рукоять цвета слоновой кости.