Пластун - Владимир Лиховид

Иван поднялся с подушек, коротко поклонился пластунам и вышел из харчевни. Полуденное солнце высоко сияло в чистом небе. Жара стояла сильная и только прохладный морской ветер сбивал как-то окружающий зной. Далеко над мачтами кораблей в гавани, белями стаями кружились чайки.

Юноша постоял некоторое время на выходе, глядя на суетящихся кругом людей. Затем быстро зашагал в город. Два казака в харчевне забыв о блюде с бараниной, молча смотрели ему в след.

Глава 10

Иван возвращался с рынка домой в гнетущем настроении. Хотя и не было для этого особо явной причины. Уже четыре дня, как вернулся Али-Мустафа. Хозяйка наверняка ничего ему не рассказала, иначе юноша не представлял, почему он всё ещё ходит с головой на плечах. Но Гульнара-ханум по-прежнему была холодна со своим юным слугой. Больше беспокоил Матвей. Фактически слепой, сидел он тихо в своей коморке, стараясь не попадаться на глаза хозяину. Как помочь ему, парень не знал и мучился из-за этого.

Поддерживая тяжёлую корзину с покупками, Иван вышел из улочки перед домом, и застыл на месте: несколько стражников маячили у ворот! Несмотря на жару, холодный пот прошиб юношу. Страх липкими пальцами сжал сердце и ноги словно приросли к земле. Всё! Пропал! Сказала всё-таки… либо лазутчики казацкие схвачены турками и выдали его под пытками!

Следующей мыслью было швырнуть корзину на землю и бежать. Бежать в порт, пробраться втихаря на италийский корабль и затаиться где-то в глубинах его трюма! Глядишь, и добрался бы так до земель христианских.

Один из нукеров повернулся и взглянул на парня. Они встретились глазами. Неотводя взгляда от тёмного лица татарина, Иван нехотя шагнул по направлению к дому. Поздно уже! Да и негоже сыну казацкому так поздно удирать от басурман поганых…

Одновременно и утешая и злясь на самого себя, Иван с каменным лицом прошёл мимо стражников. Во дворе Али-Мустафа разговаривал о чём-то со старшим стражником. Худощавый пожилой нукер, положив ладонь на саблю, внимательно слушал судью, мелко кивая головой. Несколько в стороне толпились слуги, тихо переговаривались между собой. Гульнара-ханум стояла в тени чинары, обмахиваясь большим испанским веером.

– А-а, ты… вовремя явился. Поди сюда!

Иван с бухающим как молот сердцем приблизился к хозяину. Угрюмо-недовольное лицо судьи дрожало и плыло перед его глазами. Ощущая на себе взгляды всех людей во дворе юноша остановился перед Али-Мустафой с бледным, но спокойным лицом.

– Брось эту корзину Омару и приведи сюда Матвея! Быстро!

Иван, очумело вытаращился на хозяина.

– Чего ты на меня уставился, как верблюд на мечеть? Веди сюда своего слепого соплеменника! Не хочу, дабы наши доблестные стражи порядка и закона топтались в моём доме… – Али-Мустафа самоуверенно ухмыльнулся.

Старый нукер утвердительно кивнул.

Ничего не понимая, юноша молча поклонился. Подойдя к слугам, передал корзину повару и быстро вошел в дом. Матвей, сгорбившись, сидел в углу их комнаты.

– Дядько Матвей! Стражники в хате, за тобой пришли! Что случилось?!

– Пропал я, Ваня… – старик низко опустил седую голову. – Ханум заходила. Справлялась о здоровье и сказала, что велел хозяин отвезти меня в Карасубазар, на гору Ак-хая.

Иван помертвел. Он всего ожидал, но этого… Гора Ак-хая!

Сцепив зубы, он крепко прижал к себе Матвея. Давящая тишина стояла в комнате. Только надоедливо жужжали мухи под потолком и где-то далеко слышались визгливые крики татарских пастухов – табунщиков, гонящих коней на рынок…

– Всё сынок, пора мне. Не будем заставлять хозяев ждать нас. Давай помолимся за мою душу грешную… – Матвей, кряхтя, стал на колени.

Иван опустился на пол рядом. Тихо шептали они священные слова молитвы, осеняя себя крестным знамением.

– Идём, Вань. Готов уж я… вон и исподне всё чистое одел. Хоть человеком явлюсь перед ликом Господа.

Бережно поддерживая его, Иван повёл Матвея к выходу. Слёзы душили парня и тяжёлый ком сжал горло. Надо было что-то сказать, найти слова утешения – но юноша словно онемел от горя. Он сам, своими руками ввёл старого учителя, своего собрата-христианина на смерть! И ни чего не мог сделать, ничего…

Яркое полуденное солнце резало в глаза, когда вышли они во двор. Иван задержавшись, часто моргал глазами, привыкая к свету и пытаясь сдержать слёзы. Но всё плыло перед ним: люди, постройки, деревья – превращались в колеблющиеся цветные пятна.

Али-Мустафа сделал нетерпеливый жест рукой. Пересиливая себя, Иван медленно повёл Матвея через двор к воротам. Сбившиеся в кучку слуги провожали их пугливо-сочувствующими взглядами. Толстяк Омар поднял ладони к небу, тихо бормотал мусульманскую молитву. Старший стражник отворил створку ворот и помог Ивану вывести Матвея на улицу. Скучающие снаружи воины весело загалдели. Гурьбой, окружив старика, они потащили его вниз по улочке.

В воротах показалась длинная фигура судьи.

– Приготовь Тугая и собирайся, отправляешься с ханум! Она желает рассмотреть… – худое лицо Али-Мустафы скривила усмешка.

В конюшне Иван быстро оседлал Тугая – белого мула, любимца Гульнары. Подведя его к поилке, юноша запустил пальцы в жёсткую, светлую гриву животного. Так вот оно что! Значит, пришло время сбора всех негодных к работе рабов в городе. Но за содержание их в специальных сараях-тюрьмах хозяевам полагалось платить. Вот почему экономный Али-Мустафа позволил Матвею ещё пожить в доме… – Иван горько усмехнулся и повёл тугая на двор.

Покачивась в роскошном бухарском седле, жена судьи лениво разглядывала по сторонам. Служанка семенила у правого бока мула, держа над головой хозяйки большой зонтик. Иван шагал впереди, ведя Тугая под уздцы. Он уже скрутил себе шею, постоянно оглядываясь назад, на бредущих в клубах пыли соплеменников. Где-то среди них, поддерживаемый зрячими товарищами, шёл и Матвей…

Гора Ак-хая. Самое страшное место в Крыму для рабов-христиан! Сколько жутких историй и слухов ходило об этом проклятом месте среди невольников! И вот… везде и во все времена раб не считался человеком. Это был просто живой, говорящий и разумный «товар». И как любой товар, стоил денег. И как любая вещь, пришедшая в негодность, не приносящее больше прибыли, так и «живой товар» подлежал утилизации, уничтожению. Постаревших, больных или получивших увечья рабов, не могущих выполнять свои обязанности, татары собирали в бараках под охраной стражников. Когда набиралось таких бедолаг до сотни человек, их гнали в горы, к небольшому селению Карасубазар, что находилось недалеко от горы Ак-хая, что и сбрасывали живьём в глубокое ущелье несчастных людей…

Грязный, застроенный маленькими татарскими мазанками Карасубазар остался уже позади. Дорога круто пошла вверх, петляя между гор. Тугай подустал, и всё ленивее переставлял мохнатые белые ноги по каменистой поверхности. Ивану приходилось с силой тянуть его вперёд покрикивая, и ударяя ладонью по влажному от пота боку. Маленькая калмычка тоже чуть не падала с ног, старательно удерживая зонтик, защищая голову хозяйки от палящих солнечных лучей.

Гульнара-ханум, накрывшись лёгкой накидкой, молча горбилась в седле. Юноша иногда ловил на себе её взгляд, смущался и злился из-за того на себя, хозяйку и на весь мир.

Ещё несколько любопытствующих находились рядом с ними на дороге. Двое арабов в чёрных бурнусах, по виду – купцы. Толстый важный турок в огромной чалме – какой-то чиновник, прибывший недавно из Стамбула и три европейца – капитаны находящихся в порту Кафы кораблей. Турок и арабы ехали на небольших крепких татарских лошадях. Моряки шли пешком, опираясь на длинные палки-посохи, с любопытством всё разглядывая и оживлённо разговаривая между собой на непонятном языке. А за ними шли обречённые на смерть люди. Пешие татарские стражники остриями копий подгоняли несчастных, покрикивая на них и ругая жару. Мурза, начальник стражников, понукая поводьями пегую кобылу, щурился на солнце, постоянно потирая платком бритую голову.

Ещё часа два по горному серпантину и небо заслонила тёмная зловещая Ак-хая. Мрачные горные утёсы нависали сверху, грозя, в любой момент сорваться вниз и смести всё живое вместе с собой в пропасть. Стало уже не так жарко и даже зябко от прорывов свежего горного ветра. Облака скользили низко над головами, и можно было, казалось, схватить руками их рваные серые клочья…

Иван с опаской поглядывал вверх, на громоздящиеся над горной тропой скалы и усиленно тянул Тугая за поводья. Гульнара, отпив воды из украшенной серебром баклаги, устало вздохнула. Толпа невольников позади еле волочила ноги. Но вскоре Мурза, оживившись, стеганул лошадь нагайкой и скрылся за выступившим впереди утёсом. За ним дороги уже не было. Слева гора уходила вверх, теряясь где-то среди облаков, а справа, тропа упиралась в пропасть. Невообразимо глубокое ущелье рассекало здесь горы и дно его терялось далеко внизу в чёрной бездне. Крымские горы, нахлобучив на вершины серые шапки облаков, высились вокруг, словно жаждали полюбоваться предстоявшим зрелищем. Ветер, вылетая из ущелья, противно выл в скалах и трепал полы одежды людей.