Все продается и покупается - Марина Серова

Отчасти еще и потому, что Радик за своим столиком пересел к нам спиной и приложил к уху сотовик. Некоторое время он слушал, кивая, потом, прикрыв телефон ладонью, коротко что-то обсудил с Вадимом и вновь занялся переговорами. Вадим же привстал и бросил на нас взгляд, который мне на этот раз совсем не понравился. Заинтересованным и оценивающим получился у него этот взгляд. Так покупатель в мясном отделе не сводит глаз с приглянувшегося куска говядины. Кивая в ответ на болтовню Аркадия, я насторожилась – за столом бандитов явно что-то происходило.

Аркадий, проследив за моим взглядом, осекся чуть ли не на полуслове, и лицо его словно окаменело.

Для того чтобы встревожиться, не хватило времени. Радик положил сотовик на стол, пристроив его между тарелками, и, повернувшись, поманил меня рукой.

– Это те самые люди, благодаря которым вы собираетесь получить информацию о Ларике? – спросил Аркадий, и мне вдруг захотелось попросить его не волноваться так. – Ничего путного они вам все равно не скажут.

Ну это, приятель, выходит за рамки твоей компетенции! Откуда они тебе известны? Этот вопрос, пожалуй, будет поинтереснее, чем история происхождения сидра.

– Татьяна, давайте я переговорю с ними сам.

Пришлось вежливо, но решительно напомнить ему о сдержанности. На большее я не располагала временем, потому что Вадим окончательно поднялся и, раскачиваясь, направился в нашу сторону.

– Надо полагать, вы знаете, что делаете.

Так напутствовал меня Аркадий, оставаясь в одиночестве. Но ненадолго – как я ему пообещала.

Вадим прокосолапил мимо, не удостоив и взглядом, а Радик уже приготовил для меня стул.

– Садитесь, Татьяна, – хлопнул он по нему ладонью, а увидев, как я оглядываюсь, поспешил успокоить: – Ничего вашему другу не грозит, никаких неприятностей. Пусть потолкуют, уверяю, им есть что обсудить.

Вот тебе раз! А Аркадий говорил, что скорее задушится, чем окажется под башмаком рэкетиров.

– Да ничего, Татьяна, ну!.. – Радик рассмеялся. – Вадим захотел поговорить с ним об одном их общем знакомом, которому мы сделали одолжение, а благодарности так и не дождались. Нет, не о Ларике Борисове, – уточнил он и привлек произнесенным именем мое внимание. – Да, прояснилось дело. Попал как-то Ларик в наше поле зрения. Но это было давно. Так что не имеем к нему никакого отношения. Чисты и праведны, как минарет! Не верите?

Свежо преданьице, как говорится, да верится с трудом...

– Подробности, Радик, ваших дел с Борисовым узнать можно? Или, – я кивнула на его сотовичок, – на это нужна санкция Цибиза?

– Зачем Цибиза? – удивился он. – Разве не он попросил меня вам помочь? Если что – Цибиз отвечать будет. Да ладно! – воскликнул он, тут же опровергая свои слова. – Мы что, Ведьмы не знаем? И дело прошлое, давнее, и кончилось ничем. Но ты сначала скажи, вот этого, который здесь с тобой, давно его знаешь?

Ну наконец-то! Знакомый разговор начинается! Ты – мне, я – тебе... И на «ты» как-то незаметно съехали. А то я уж начала было думать, что эти люди поменяли не только внешний имидж.

– В субботу впервые, а сегодня второй раз увидела, – ответила я как на духу.

– Поня-атно, – у Радика приподнялась верхняя губа, приоткрыв на мгновение в оскале желтые фиксы. – Хорошая «крыша» у этих ребят. У этого... как его звать? – Он замолчал, посмотрел на меня выжидающе, но ничего не дождался, я ему не ответила. – И у того, о ком ты хлопочешь... Мы с твоим Лариком договориться пытались еще год назад. Может, чуть больше. Времена-то какие были тогда, помнишь? Ну и не вышло ничего. Ах, черт, ничего не получилось, Татьяна! Не я этим занимался, другой, но знаю точно – пришлось бросить. Вступились за Ларика большие люди. Кто? Не могу сказать, не знаю. Сказано было только, чтобы отстать от него, в покое оставить. Отступились! – Радик с досадой и удивлением хлопнул себя по колену. – С тех пор и Ларик, и Трехгубый живут спокойно. Перестали мы ими интересоваться. – Он дотронулся до сотовика. – Совершенно все точно. Меня в те времена в городе не было, но сказал мне сейчас знающий человек, будь уверена.

– Нет, Радик, в твоих словах я не сомневаюсь, – успокоила я его. – Спасибо тебе.

– Мне-то за что? – заскромничал он. – Цибиз просил, его и благодари.

– Обязательно, – пообещала я, вставая. – Не помешаю им? – спросила я, кивнув на мирно беседующих Аркадия и Вадима.

– Нет, нет! – заверил Радик, протестующе взмахнув рукой. – Иди, не опасайся.

Опасаться? Странные речевые обороты встречаются у людей азиатских национальностей.

Из того, что мне удалось расслышать, подойдя ближе, понять можно было только одно: между Аркадием и устроившимся на моем месте за столом уголовником миром и не пахло. Расслышать, правда, удалось немного.

– Короче! – прихлопнул ладонью по столу Вадим, набрал в грудь воздуху и злобно прошипел: – Ты, Трехгубый, не у дел, ладно, пользуйся положением, но скажи этому своему Стихарю, что, если он не поспешит расплатиться, как обещал, получит паяльник в задницу. Или ты за него!

Вадим, завидев меня, порывисто поднялся, сверху вниз глянул на сидевшего с опущенной головой Аркадия, сунул руки в карманы чересчур свободных для него штанов и, сердито сопя, проследовал мимо, к своему коллеге.

Народу в зале заметно прибавилось, стало шумно и людно. Несмотря на оставшийся до закрытия час, люди шли парами и компаниями, занимали свободные места за столиками, подзывали официантов, заказывали и поглощали еду. Не веселиться сюда шли, а плотно и хорошо поужинать. И за наш столик яркогубая девица попыталась подсадить сотрапезников. Я согласилась, но Аркадий ублажил ее хорошей купюрой, и остаток времени мы провели в относительном одиночестве.

Аркадий залпом опрокинул бокал мартини, пытаясь стряхнуть с себя уныние, в которое впал после неприятного разговора, оживился, вплотную занялся выпивкой, остывшим мясом и байками, которые заинтересовали меня намного больше истории происхождения сидра, а чуть позже стали забавлять и даже рассмешили. Мог он, лицо армейской национальности, управиться по желанию со своим настроением. Мог и развлечь разговорами симпатичную ему женщину.

Бандиты быстро испарились из памяти, и стало хорошо настолько, что, выйдя на снежок и воздух, мы чуть ли не в обнимку отправились по пустеющим улицам в сторону моего дома и говорили без умолку о всякой беззаботной всячине, даже дурачились, хохоча и швыряясь снегом. А чуть позже, у моего подъезда, стали прощаться, без обид и чуть ли не чопорно.

– Не следует гнать лошадей? – спросил Аркадий, проницательно уловив мое нежелание видеть его сегодня в своей постели.

– Не сегодня, Аркаша, ладно? – попросила я. – Ты не обидишься?

– Нет так нет, – пожал он плечами. – Перенесем на будущее? Буду надеяться, что на ближайшее...

В ответ и в подтверждение я поцеловала его, а он ответил так искусно и энергично, что я чуть было не изменила своего решения, с трудом удержалась, чтобы не пришпорить нашу «пару гнедых», едва не взяла его за руку для того, чтобы втащить на свой этаж и не потребовать повторения в более подходящих не только для поцелуев условиях. А когда он, погладив меня замерзшими пальцами по щеке, махнул на прощанье рукой и пошел, не оглядываясь, к углу дома, ругнула себя за свою строгую последовательность и неспособность легко отказываться от заранее намеченных планов.

Глава 4

Как бы там ни было, на свое отражение я взглянула честными глазами, едва зажгла свет в прихожей. И Татьяна из зазеркалья ответила мне взглядом, полным одобрения. Как-никак устояла я перед соблазном, вернулась одна и в полной готовности сдержать свое, данное себе обещание – пораскинуть мозгами и привести в порядок все собранные за день факты, оценить их, каждому найти свое место и увязать друг с другом, насколько это возможно. Короче говоря, всласть проанализировать сложившуюся ситуацию. Анализ же, как обычно, должен был обозначить предстоящие цели и высветить план действий хотя бы на ближайшее время.

Убрав плащ в шкаф, я прошлепала на кухню, поставила чайник и глянула через окно на улицу. Отсветы фонарей бело-желтыми искрами застревали в морозных узорах по краям стекол и при каждом моем движении переливались в них тусклой радугой. Из открытой форточки тянуло бодрящим сквознячком и слабо, как из невообразимой дали, доносился грохот трамвая, проезжающего перекресток за квартал отсюда.

Где-то там, за окном, был сейчас Аркадий, шел под фонарями по ночному городу и шум трамвая, наверное, слышал тоже.

Меня остро охватило вдруг чувство одиночества, и я еще раз отругала себя за неуступчивость. Что в результате – никому в эту минуту нет до меня дела. Даже Трегубов уже успел, наверное, переключиться мыслями на другое, на того же Вадима, например, и прокручивает в голове его слова, заставившие его, взрослого мужика, умолкнуть перед бандитом, как мальчишку, пережевывая каждое по нескольку раз.