Бессемер - Михаил Лесников

«Я знал, что завтра я простым поворотом крана вдохну дыхание жизни в это чудовище и разнообразные комбинации механизмов преисполнятся движенья и попробуют заменить своей работой человеческий труд и разум в производстве материала, который в течение сотен лет как в Китае и Японии, так и в Германии, всецело зависел от искусства человека и его ума, воспроизводящих его замечательную тонкость и красоту».

Ожидания вполне оправдались.

С оглушающим визгом посыпался дождь тончайшей медной стружки, в виде мельчайших тонких игл, переплетающихся в сплошной, блестящий колючий войлок, передающийся механически по полотну в прокатные валки, откуда полилась блестящая лента, цельная на вид, а на самом деле состоящая из бесчисленного количества отдельных частиц, все больше и больше превращающихся, по мере прокатки, во все более и более утончающиеся пленки. Они рвутся на мельчайшие частицы и золотым водопадом падают в полировальный барабан, снова подбрасываются вверх и снова падают, и так тысячи раз, дробясь и шлифуясь друг о друга, а затем легкая струя воздуха, развевая золотую пыль, сортирует ее: откладывая крупные частицы ближе к вентилятору, а чем мельче, тем дальше и относя самую тонкую пыль в самый далекий конец длинного, покрытого черной клеенкой стола, в шелковый мешок. Та медь, которая тут собиралась, стоила в двести раз дороже своей первоначальной цены.

Нелегкой задачей было получить различные оттенки цвета порошка. Это было достигнуто подбором различных сплавов и химической обработкой порошка. Но тут Бессемер мог себя чувствовать в родной стихии, недаром же он, чуть ли не двадцать лет занимался отливками из цветного металла. Лучшим материалом оказалась русская медь. В автобиографии Бессемер признался, что переплавил на своем веку не одну сотню мешков русских копеек.

На том же участке, на Бакстер Стрит, рядом с секретной мастерской, где вырабатывался порошок, была устроена небольшая медно-литейная. Тут, лет десять спустя, будет производить Бессемер свои опыты по превращению чугуна в железо и сталь.

Нечего и говорить, что новый товар быстро пошел в ход, хотя кое-кто из потребителей упорно держался прежних поставщиков, даже и не подозревая, что иногда эти поставщики просто перепродавали бессемеровский фабрикат.

Импортеры скоро почувствовали неприятного конкурента, самым безбожным образом сбивающего цены. Уничтожить его было нельзя, значит надо было с ним договориться. В один прекрасный день к нему явилась делегация москательщиков-оптовиков. Соглашение состоялось. Бессемер отказывался от розничной продажи, а они закупали у него весь товар. Рынок был завоеван. Изобретение действительно оказалось «полным коммерческим успехом».

Юнг вероятно с удовольствием потирал руки, недаром верил он в бессемеровские таланты и не зря вложил он деньги в предприятие: дело приносило в течение многих лет тысячи фунтов барыша. Порошок обходился Бессемеру в пять шиллингов шесть пенсов за фунт, а за ту же цену продавался пузырек золотой краски, на который шла всего одна шестнадцатая фунта порошка.

В первый же год было продано 80 тысяч пузырьков.

Так продолжалось около двух десятков лет, но лет через двадцать эта «золотоносная жила» стала иссякать. В Америке открыли способ производства порошка механическим способом, несколько сходным с бессемеровским. Всякий желающий мог теперь прочитать подробное описание этого американского способа в вышедшем в 1861 г. пятом издании «Словаря ремесел, мануфактур и горного дела» — д-ра Юра. К этому времени фабрика и для Бессемера уже потеряла прежнюю цену, но до этого момента изобретение и доходы с него сыграли большую роль в его жизни и деятельности.

«Большие прибыли от этого дела не только дали мне средства, чтобы пользоваться всеми разумными удовольствиями, но, что было гораздо более важным для меня, они снабжали меня средствами, нужными для непрерывной деятельности моих изобретательских способностей. Мне не нужно было прибегать к помощи капиталистов, чтобы покрывать большие расходы по получению патентов и производству опытов при моих слишком многочисленных изобретениях».

Можно было теперь зажить пошире, завести выезд, а скоро затем приобрести и пригородную дачу под Лондоном в Хайгете и создать там полную иллюзию деревенского помещичьего житья. «Я построил там большую оранжерею, завел коров и шотландских пони, играл в крикет по летним вечерам... Я назвал эту дачу в Хайгете «Чарлтон-гаус».

А что получили трое родственников, трое Аллэнов, так верно хранившие несколько десятков лет драгоценную тайну?

Джон умер несколько лет спустя. С Уильямом мы еще встретимся позже, он будет директором Бессемеровского завода в Шеффильде. А Ричард до конца остался на Бакстер Стрите. Когда доходы от изобретения нового способа выработки стали сделали ненужной для Бессемера бронзовую фабрику, он «имел чрезвычайное удовольствие подарить ее Ричарду Аллэну, который так верно и успешно, в течение больше тридцати лет хранил секрет, за который, как ему вероятно хорошо было известно, он в любой момент мог бы получить несколько тысяч фунтов». Но ведь этот великодушный подарок был сделан тогда, когда за фунт порошка платили уже не восемьдесят, а всего только два с половиной шиллинга, и ничего кроме убытка производство принести не могло.

Сомнительно, выручил ли бы счастливый обладатель, Ричард Аллэн, теперь за всю фабрику такую же сумму денег, какую он мог бы выручить много лет назад за продажу секрета.

Итак, теперь Бессемеру вволю можно заняться изобретательством.

За время с 1843 по 1853 год включительно он взял 27 патентов.

Стекло и сахар — вот две области производства, которые тогда главным образом интересуют его, но они не захватывают всецело ни его внимания, ни его творческих способностей. В списке патентов вдруг совершенно неожиданно мелькнет патент «на производство непромокаемых тканей» (от 18 июня 1853 года) или на «производство лаков и красок» (15 мая 1849 года) или тут же рядом «на способ подъема воды» (23 июня 1849 года) — дело идет о центробежном насосе, наконец несколько патентов на усовершенствования в железнодорожном транспорте.

Бессемер еще в 1846 году первый предложил соединять вагоны «гармониками» для безопасного перехода на ходу поезда из вагона в вагон — изобретение, вошедшее в железнодорожную практику лишь много лет спустя.

Бессемер один из первых (еще в 1853 году) предложил систему одновременного торможения каждого колеса поезда, при помощи, — как он называл, — «гидростатического тормоза», где тормозные колодки нажимались на колеса давлением воды, регулируемым с паровоза машинистом. Это предложение «пришло, — как признает Бессемер, — раньше времени и ни одной железнодорожной компанией принято не было».