За Нарвскими воротами - Наталия Силантьева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так под утро лежала и думала Лера – и окончательно решила попробовать тот вариант, который предлагал Лёша. Самое главное, что теперь она не одна, что Лёша сумел отбросить все собственные трусливые мыслишки и готов помогать ей. А вдвоем всегда легче – вдвоем можно горы сдвинуть.
В конце концов Лера встала, приняла снотворное и спокойно проспала уже до самого утра. За завтраком ей ни о чем не хотелось разговаривать – всё еще сказывался шок от вчерашнего, но решение было уже принято, и она без лишних объяснений согласилась пойти в прокуратуру.
***
Чтобы добраться до прокуратуры, надо было выйти на проспект Стачек и ехать на троллейбусе или на маршрутке. Всю дорогу они молчали – Лёша был доволен тем, что Лера согласилась ехать, и продумывал дальнейшие шаги, а Лере ни о чем говорить не хотелось. Люди в маршрутке поглядывали на Леру – кто с ужасом, а кто и с жалостью. Это тяготило ее, но она старалась не обращать на них внимания.
Они вышли на остановке и пошли по улице, параллельной той, где находилась прокуратура, – так можно было быстрее пробраться к ней дворами. Это был квартал тех самых разноцветных немецких особнячков, которыми всегда любовалась Валерия. Но сейчас ей было не до архитектурных стилей. Они торопились, шли, не оглядываясь по сторонам, хотя, может быть, и стоило посмотреть внимательнее – после недолгой оттепели вчера снова ударил мороз, и с крыш плотно сгрудившихся домиков свисали опасного вида сосульки – предмет уже не одного судебного разбирательства между пострадавшими пешеходами и городскими властями.
Было уже за полдень, солнце светило так же ярко, как и в тот день, когда Лера встречалась в кафе с Русланом. С тех самых пор Лера не ходила так далеко и теперь, подходя к прокуратуре, почувствовала, что уже устала. Сердце у нее заколотилось сильнее – от утомления и от страха. Хотя решение ее было твердо, где-то в глубине души всё-таки оставались сомнения. «Что-то теперь будет, не сделать бы еще хуже», – промелькнуло у нее в голове, когда они уже подходили к прокуратуре.
Прокуратура располагалась в желтом трехэтажном здании той же немецкой постройки; потрескавшаяся деревянная дверь была распахнута настежь – заходи кто хочешь, да и внутри помещение сильно напомнило проходной двор. Никаких мер предосторожности не было, только окна на лестнице были затянуты аккуратными белыми решетками. Это был бывший жилой дом, в котором когда-то находилось несколько коммунальных квартир. В 90-х годах дом расселили и после косметического ремонта и незначительной перепланировки перевели сюда районную прокуратуру.
Они поднялись на второй этаж по выщербленной каменной лестнице, на одной из ступенек которой красовалась надпись, оставшаяся здесь со времен жилого периода дома. Надпись сообщала, что такого-то числа такого-то года некого Макса провожали отсюда в армию. Кстати, старожилы прокуратуры, знавшие историю этого дома, рассказывали, что этот Макс попал в одну из горячих точек, где и погиб.
В маленьком холле перед кабинетом следователя почти никого не было. Только сидел пригорюнившись один совсем молодой паренек, избитый почти так же сильно, как Валерия, – всё лицо его было какого-то фиолетово-желтого цвета, как бывает на одной из стадий заживления гематомы.
Из холла они сразу зашли в кабинет – крохотную комнатку с одним окном, в которой с трудом помещались стол следователя и два стула для посетителей.
Следователь уже знал от Лёши, что произошло, но даже он был поражен видом Леры. Лёша, заметив его реакцию, торопливо заговорил своим прежним бодрым тоном.
– Вот, Сергей Александрович, привел потерпевшую.
– Да, вижу, – помедлив, ответил тот. – Ну что ж, рассказывайте всё, как было.
Лера начала рассказывать – сначала неохотно, просто по необходимости, с трудом подбирая слова. О своей прежней жизни ей говорить не хотелось, поэтому она опустила всю предысторию и начала сразу с того, как однажды попала с дозой в отделение милиции. О своих отношениях с Лёшей и о том, что именно он ее тогда вытащил, она вообще говорить ничего не стала – если нужно, Лёша сам всё объяснит так, как ему будет лучше. Она сжато, кратко, в самых общих чертах рассказала всю историю своего знакомства и последующего общения с Русланом: как тот шантажировал ее и заставлял продавать героин. Говорить о вчерашнем кошмаре ей было очень тяжело. К тому же, видимо, из-за сотрясения мозга у нее, правда, в легкой форме, стало проявляться что-то вроде синдрома Корсакова – частичной потери памяти на недавние события. Всё, что было до вчерашнего дня, она помнила очень хорошо: четко описала, где и сколько раз они встречались с Русланом, сколько героина она для него продала, сколько выручила денег и так далее. Но как только рассказ дошел до вчерашней роковой встречи, в ее обычно такой цепкой памяти вдруг обнаружились какие-то странные провалы. Лера не могла сейчас точно определить время, когда она столкнулась с этой компанией, забыла даже, для чего вчера вышла из дома. Дело даже дошло до того, что она засомневалась в том, что их было трое. Но тут вмешался Лёша – он испугался, что Лера может сказать что-то не так, и быстро подсказал ей слова из ее собственного вчерашнего рассказа. Впрочем, как только Лера заговорила о вчерашнем, он тут же предъявил и медицинскую справку, которую еще вчера благоразумно припрятал к себе в сумку, – подальше от Леры, которая вообще относилась к документам несколько пренебрежительно.
По ходу рассказа Лера, к своему удивлению, обнаружила, что, несмотря на провалы в памяти, ей становится всё легче и легче говорить. Начинала она этот разговор с явной неохотой – она всё еще не верила в Лёшину затею и пришла сюда только потому, что надо было хоть что-то предпринять. Первые несколько минут ей даже не хотелось смотреть в глаза собеседнику, и она чисто автоматически пересказывала события, уставившись в заднюю панель монитора на столе следователя. Но постепенно рассказ увлек ее, она чуть-чуть ожила и подняла глаза на Сергея Александровича. Тут она почувствовала человеческий контакт и сразу заговорила естественней.
Следователь был довольно плотный, коротко стриженный человек лет тридцати пяти с проницательным взглядом больших и круглых, как два лесных озера, темно-синих глаз. В его взгляде
