Привидения на цыпочках - Валерий Гусев

Дама (Мартышкина) внимательно прислушивалась к разговору. Кошкинд ей весело подмигнул.

– Брат сказал, что у этого полкаша руки коротки. Да я и сам везучий. Вот… А за детишками надо присматривать, они нам могут пригодиться.

– Что вы имеете в виду? – тревожно спросила дама и поправила на груди мобильник.

Кошкинд не ответил. Только усмехнулся…

Кошечка маме очень понравилась:

– Я назову ее Пусси и буду собирать в нее денежки.

– А где ты будешь их брать? – спросил папа. – У меня нет.

– Ну вот, – шутливо обиделась мама. – И помечтать не дадите. А ты чего такой хмурый, отец?

– Да ну их! – сказал папа. – Надоели.

– Кто? – спросила мама. – Деньги?

– Да англичане эти. Прислали по линии Интерпола запрос. Просят помочь в расследовании.

– А что у них там случилось?

Лешка тут же вмешался:

– Наверное, ихний Тауэр скрали?

Тауэр – это такой громадный древний замок. И старинная тюрьма к тому же. Такую штуку «скрасть» – большая проблема. Да и не продать его никому. Только какому-нибудь нашему аллигатору. Это так Алешка с детских лет олигархов называет.

– «Скрали»… – передразнил папа. – Скрали, да не то. У фирмы «Кэт» похитили документацию на производство кошачьих кормов. Даже не похитили, а хитрее сработали: скопировали на ксероксе.

– А как же «Кэт» про кражу узнала? – удивился Алешка.

– А, это интересно. У них, оказывается, на всю секретную документацию имеется специальная форма защиты. Если документ подвергался копированию – на ксероксе, или с помощью фото, или сканированием, то страницы через некоторое время меняют свой цвет. Были белые – стали, скажем, красные.

– Здорово! – сказал Алешка. – Они от стыда краснеют.

– Здорово-то здорово, только служащие фирмы не смогли установить, когда произошло копирование. И кто мог его сделать. Но по некоторым сведениям, сработали наши умельцы. И вот теперь мы должны их разыскать. Послезавтра лечу в Лондон, надо кое-что на месте проверить.

– И я с тобой! – сказал Алешка. – Мне тоже там надо кое-что проверить. Да и соскучился я по Англии. По всяким ледям и джентльменам.

– Ты посмотри на него! – сказал папа маме. – Все у него просто. Сел и поехал. Дружок, это ведь не к бабушке съездить. Документы нужно оформлять, визу…

– Ладно, не поеду, – Алешка махнул рукой. – Но поручение тебе дам.

– Проверить, на месте ли «ихний Тауэр»?

– Я тебе потом скажу, я еще сам не знаю. – Братец на секунду задумался. И без труда перелетел из Лондона в Москву мысленно. – Пап, а кто у нас в правительстве всякие разрешения на стройки дает?

– А тебе зачем?

– А я на него анонимку президенту напишу. Пусть он его посадит.

Папа засмеялся и махнул рукой:

– Ладно, пусть посадит. Кошкин его фамилия.

– Так я и знал! Мне только проверить надо было. А то вдруг Лёвик все мне набрехал…

– Алексей! – оборвала его мама. – Что за слово?

– Ну насвистел. Какая разница!

– Натрепался, – сказал папа и подмигнул Алешке.

– Сказал неправду, – строго сформулировала мама. – А, кстати, что-то его давно не было.

– Потому что ты давно пирожки не пекла.

– А давайте проверим, – предложил я. – Мам, напеки пирожков, а? Или лепешек.

– Присоединяюсь, – сказал папа. – Но вовсе не для того, чтобы Лёвика подманить. Я присоединяюсь из личных соображений.

Мама засмеялась и пошла выбирать место для своей копилки по кличке Пусси.

Глава VII

«Растяжка» в калоше

На следующем уроке литературы тетя Ира сделала вид, что разделяет наши вкусы и пристрастия. И даже довольно остроумно продолжила сказку о колобке:

– И говорит Лиса: «Колобок, Колобок, я тебя съем». «Я сам тебя съем», – ответил Колобок. Ам, и проглотил Лису. И получился не простой Колобок, а пирожок с мясом.

– Как жестоко, – покачал головой Никишов.

– Да, жестоко, – согласилась тетя Ира, – но такова жизнь. Это тебе не созерцательная японская поэзия. Жизнь – это борьба. В основном, борьба за справедливость. И поэтому у каждого борца должен быть внутри свой стержень.

– А вы борец? – спросил Никишов. – За справедливость? Или за пирожок с мясом?

Ну, сейчас тетя Ира к директору побежит…

Не побежала. Внутренний стержень не позволил. Но почему-то тетя Ира бросила на Никишова после его слов странный взгляд. Обиделась за пирожок с мясом? Не похоже. Скорее, она будто хотела сказать глазами: «Ну что ты ко мне цепляешься? Мы ведь должны быть друзьями. И соратниками в борьбе за справедливость».

– А ты, Сережа, мне говорили, хороший спортсмен?

– Хороший, – буркнул Никишов. – Будущий чемпион. Только тренироваться теперь негде. А у нас скоро соревнования с гимназией.

– Почему негде? – наивно удивилась тетя Ира.

Своим удивлением она попала в больное место. И ей тут же обрисовали мрачную картину.

– Какая подлость! – сказала она. – И вы терпите? Да я бы давно взорвала эту стройку к чертовой матери! Ой, извините, не сдержалась.

Нам это понравилось. Наши учителя, конечно, тоже возмущались. Но никто из них не высказывался так горячо и открыто.

– Вы знаете, друзья мои, – стала вспоминать тетя Ира, – когда я училась в школе, у нас был очень вредный учитель рисования. Он был пьяница и все время спал на уроках. А чтобы мы ему не мешали, он заставлял нас рисовать его портрет. Пока он спит.

– Представляю, – усмехнулся Никишов.

– Вот именно! А он собирал наши рисунки, показывал их завучу и жаловался, что мы рисуем на него злые карикатуры.

Что-то мне ее история напомнила. Какую-то книгу. «Республику ШКИД», кажется. Или я путаю? Но какое-то неясное еще подозрение запало мне в душу.

– Вот гад! А вы терпели?

– Ничего мы не терпели! – Тетя Ира даже раскраснелась от воспоминаний. Глаза ее сверкали, как сережки в ушах. – Я организовала группу протеста. Мы поборолись-поборолись и добились, что его выгнали. А вы, – тут она нахмурилась, – вы, друзья мои, все терпите.

– И ничего не терпим, – вскочила Ленка Огурцова, симпатичная, но глупая девочка. – У нас тоже есть группа протеста. Непримиримые! И мы тоже боремся!

– Плохо боретесь! – Тетя Ира хлопнула кулачком по столу. – Вам, наверное, не хватает активности. Настоящая борьба должна быть неустанной. Только тогда она приведет к победе. Вашим непримиримым нужен хороший главарь.

Тетя Ира сказала это так, будто предлагала себя на роль хорошего главаря. Но она имела в виду совсем другое.

– Вот, например, Сережа Никишов. Он вполне может возглавить ваше стихийное движение. И поэзию любит, и спортом занимается.

Тут по классу побежали смешки и шепоток. Начались всякие ужимки и переглядки.

– Понятно, – усмехнулась тетя Ира и раскрыла журнал.

И с этого урока у нее установились хорошие отношения с Серегой. Он больше не донимал тетю Иру японской поэзией, а она не пыталась изменить то, что вложил в нас и привил нам Бонифаций.

– А Ирка – ничего, – сказал мне как-то Никишов. – Боевая.

Однажды после уроков я увидел, как они шли вместе к метро и что-то горячо обсуждали. Но потом Серега спустился в переход, а тетю Иру подхватил черный «Мерседес». И умчал в неизвестном направлении. Странно, но машина (а таких в городе сейчас полно) показалась мне знакомой. Не цветом, не формой кузова, а чем-то еще, какой-то мелочью, которую я уже видел. И видел совсем недавно.

Почему-то этот пустяк испортил мне настроение. Бывает, конечно, пытаешься что-то вспомнить – и никак не получается. Злишься на себя, копаешься в памяти. Но здесь нечто другое возникло – какая-то неосознанная тревога. Которая вот-вот перейдет в откровенный страх.

Почему?

И вдруг через несколько дней оказалось, что встревожился я не напрасно. Правда, произошедшее никакого отношения к тете Ире и «Мерседесу» не имело. Просто Никишов явился утром в школу с громадным фингалом под левым глазом. Накануне вечером его встретили возле подъезда какие-то парни. Их было двое. В черных куртках и спортивных штанах. Разговор был очень короткий.

Один сказал, ткнув себя в грудь:

– Я – Джин, а он – Тоник, – и показал пальцем на второго амбала. – Мы джин с тоником. А ты? Ты Никишов?

– Никишов.

– Непримиримый?

– А вам-то что?

Сокрушительный удар.

– Если еще раз покажетесь на стройке, будете всем классом хромать всю оставшуюся жизнь на все ноги.

Но Никишов не испугался, у него есть стержень. «Мушкетеры» и раньше всегда держались вместе, а теперь и вовсе стали неразлучны. И не расставались с крепкими дубовыми палками, которые сперли из спортивного зала.

– Интересно, кто же меня выдал? – задумчиво произнес Никишов.

– Я говорил, что нельзя связываться со строительной мафией. Она самая большая, жестокая и опасная.

Никишов мотнул головой:

– Ты, Димон, слишком добродушный. А я – нет. То есть не слишком. И мне теперь нельзя отступать.

– Да, – согласился с ним Сельянов, – с таким фонарем – только вперед.