Земля призраков - Эрин Харт

— Это моя гипотеза. Такой чистый срез шеи! Можешь сам посмотреть. — Нора вытащила из сумки скоросшиватель с фотографиями и протянула его Робби. Тот слегка побледнел, но взял папку. Ей доставило удовольствие любопытство, с которым он устремил глаза на лицо рыжеволосой девушки.

— И никаких признаков тела?

— Никаких. Ты не поможешь нам, Робби? Узнай о женщинах, которых казнили этим способом, а еще — почему.

— О каком периоде мы говорим?

— Это проблема, — сказала Нора. — Мы точно не знаем.

— Вероятно, последняя пара тысячелетий, — уточнил Кормак. Робби вгляделся в них поочередно, словно решая, кто выступил убедительнее.

— Черт, уверен, — сказал он, возвращая фото Норе, — ничего более интересного за последние месяцы я не видел.

— Спасибо, Робби. Ты прелесть.

— Ну, прибавь что-нибудь. Например: ты чуток привлекательнее, чем другие.

— О, я не знаю, — ответила она. — Все, что тебе понравится.

— Нам лучше начать, если мы вообще собираемся играть, Робби, — заметил Кормак и повернулся к ней. — Вы не послушаете несколько мелодий?

Нора заколебалась:

— Я только на минутку…

— Оставайся, Нора, — попросил Робби.

— По крайней мере, позвольте мне угостить вас выпивкой, — сказал Кормак. В его серьезных глазах отразились охватившие его чувства, и краем глаза она видела, что Робби молчаливо одобрил: «Давай».

— Хорошо, — сказала она. — Спасибо.

ГЛАВА 8

В ожидании начала вечеринки Кормак устроил Нору на скамье у окна, как раз рядом с Робби, где она находилась в кругу музыкантов. Вечерний репертуар состоял из рилов, рилов и снова — рилов, лишь иногда прерываемых джигой или хорнпайпом. Он обрадовался, что Нора решила задержаться ради музыки. Играя и чувствуя, как десятки ног справа и слева от него отбивают ритм, Кормак заметил, что Нора непреднамеренно, хотя и медленно, покачивается в том же темпе. К концу вечера, когда мелодии смолкли и музыканты дружно приникли к пиву, он увидел, что Робби искоса на нее смотрит.

— Вы не споете нам, доктор Гейвин?

Нора отпрянула с отстраняющим жестом.

— Нет, у меня не получится. Забудь об этом, — ответила она.

Кормак и не догадывался, что Нора была певицей. Но отказ был вполне ожидаем. Уговоры застенчивого певца — часть традиции. После нескольких ободряющих слов, произнесенных Робби, и призывов остальных музыкантов она уступила. Для храбрости сделала небольшой глоток виски и подалась вперед, пробуя голос и стараясь взять верную высоту. Когда Нора подняла голову, глаза ее были закрыты.

Как встретил любовь свою, счастлив был я,Не знавший любви и разлуки, любя.Но слишком свободу ценил я свою,Хотя повторял, что всегда рад тебе.

Кормака ошеломил низкий голос, мягко изливавшийся из уст Норы. Ее голос слегка дрожал от волнения, глаза мерцали под веками, все это было непереносимо захватывающе. Он закрыл глаза и услышал: тревога Норы улеглась, и она расслабилась. Повествуя простенькую историю о любви и неверности, песня набирала силу и страсть могущественного заклинания.

Прощай, дорогая, я должен уйти,Коль в этой стране мне нет больше пути;Но мысли и сердце храпи для меня,Не отдавай никому…

Ах, эта бедняжка, стоит она тут,С щеками как мел, по ним слезы текут;Ах, Джэми, я сердце тебе отдала,Сказав, что всегда тебе рада…

Да, девушке лучше любви не встречать, Невинности лучше ей не потерять;Избавлена от прискорбной судьбыТа, что в любви не призналась [6].

Когда она закончила, наступила короткая тишина. А затем — шквал одобрения музыкантов и даже тех завсегдатаев паба, кто обычно шумит во время исполнения. Кормак сидел позади всех и увидел: открыв глаза, Нора словно бы пробудилась ото сна и оказалась в комнате, полной уставившихся на нее людей. Она казалась изумленной и немного смущенной — восхищенные лица, протянутые к ней благодарные руки. Она взглянула на него, но Кормак был не в состоянии двигаться или говорить.

— Извините, время, — сообщил бармен, перекрикивая гам. — Допивайте, дамы и господа. Извините, время.

Как обычно, вечер завершился до обидного быстро. Ибо все, казалось, были в настроении еще поговорить и посмаковать последнюю пинту. Наконец толпа стала рассеиваться, и Кормак сумел пробраться к Норе сквозь шумную давку у стойки.

— Подождите, — попросил он. — Позвольте мне пройтись с вами до вашей машины.

Днем Стоунибэттер — людная улица с десятками различных предприятий и заведений. Ночью фасады магазинов плотно закрыты цельнометаллическими щитами. Контрастируя с разбросанным мусором, они делают эту часть города похожей на зону боевых действий. Пока они медленно шли по пустынным улицам, Кормак теребил деревянный футляр с флейтой, зажатый под локтем, и время от времени искоса поглядывал на спутницу.

— Песня была потрясающей, Нора.

Она улыбнулась:

— Спасибо. Я немного нервничала.

— Где вы научились петь?

— Я не знаю. Вероятно, прослушивая записи.

— Вы шутите.

— Куда уж! Испытывали ли вы когда-нибудь чувство, что именно эту мелодию вы страстно ожидали услышать? Я не знаю, в чем секрет старинных песен. Может быть, их простота, или то, что они такие грустные и правдивые. И я люблю песни, которые звучали из поколения в поколение. Они как будто бы наделены самостоятельной жизнью. Не могу объяснить. В любом случае, вот моя машина.

Она открыла дверь маленькой дистанционкой, а затем повернулась к нему. Оба заговорили одновременно:

— Я бы хотела попросить вас…

— Если вы все еще заинтересованы…

— Я собиралась спросить вас, не решились ли вы вернуться в Данбег, — сказала она.

— Это как раз то, о чем я вам говорю. Я еду туда. Я позвонил Хью Осборну сегодня вечером. У меня осталась пара дел на завтрашнее утро, а после полудня я отправляюсь.

— И вы нашли помощника?

— Я полагал, что у меня есть доброволец. Если вы не изменили решение…

— О нет, вовсе нет. Завтра мне придется доделать работу в лаборатории, но, вероятно, смогу приехать к шести. — Она замолкла и взглянула на него в упор: — Спасибо, Кормак.

— Не за что. Спасибо вам за песню.

Легкий порыв ветра бросил волосы Норы на глаза. Кормак автоматически поправил непослушную прядь, позволив своим пальцам задержаться на мягком изгибе ее щеки. Он испугался, когда она резко увернулась.

— Нет, — попросила она. — Пожалуйста, не надо.

— Извините, Нора…

— Это не из-за вас, Кормак… пожалуйста, не думайте так. Просто… просто из-за того, что я трусиха. — Она с трудом подняла на него глаза. — Надеюсь, вы все не против, чтобы я вам помогала.

— Да, конечно.

Еще мгновение она задумчиво вглядывалась в его лицо, затем забралась в машину и уехала по пустынной улице. Кормак быстро вернулся к собственной машине, сознавая, что причин питать надежды нет. Он получил отпор. Но ему посчастливилось услышать, как Нора вновь произнесла его имя — дважды.

КНИГА ВТОРАЯ

РАНА ЗА РАНОЙ

Рана за раной следует, и чаша страданий уже полна. Те немногие католические семьи, что остались, были недавно лишены Кромвелем всего недвижимого имущества и вынуждены покинуть свои родные поместья и удалиться в области Коннота.

ГЛАВА 1

Когда Кормак пересек границу Голвея в Портумне, длившаяся весь день морось превратилась в проливной дождь. Дороги и канавы расплывались бледными серо-зелеными пятнами. Плохая видимость в сочетании с равномерным стуком дворников и неровной дробью дождевых капель о крышу машины начинала действовать на нервы. Путешествие почти закончилось, сказал он себе, осталось проехать десять миль. Всю эту поездку его изводили запоздалые размышления, ибо мотивы, по которым он связался с Осборном, были исключительно личными — он получал шанс провести побольше времени с Норой Гейвин. Но сожалеть о чем-то было уже поздно.

Минула не одна неделя со смерти Габриала, а он все еще ощущал беспокойство, неспособность сосредоточиться. Он не мог забыть руку старика, неподвижно лежавшую на блокноте. Когда санитары забрали тело Габриала, Кормак еще долго вглядывался в чернильное пятно, залившее последнюю запись. Из всех врезавшихся в память деталей его преследовала именно эта. Страдал ли Габриал? Успел ли понять, что происходит, или инсульт мгновенно «выключил» его сознание?

Обследовав вместе множество захоронений, они ни разу не дерзнули затронуть тему собственной смертности. Габриал, должно быть, размышлял о ней. Напряженно изучая бренные останки, он не мог не задумываться о собственной скоротечности. И все же они никогда об этом не говорили. Должно быть, Габриал поделился какими-то мыслями со своей женой: его кремировали без всяких религиозных обрядов, состоялся лишь небольшой вечер памяти в их доме, в Дублине. У Мак-Кроссанов не было детей, но, сидя в гостиной среди соседей старика, старых школьных товарищей, коллег из университета, друзей Эвелины Мак-Кроссан из писательского и издательского мира, Кормак понял, сколь узок его собственный круг общения.