Мост Дьявола - Уайт Лорет Энн

– О, теперь ты рассуждаешь в духе сенсуализма[6].

Я широко улыбаюсь и откидываюсь на спинку сиденья.

– Возможно, и так. Он – это отличный материал для подкаста.

Мы проезжаем через мост. Под нами в серо-стальной воде бухты Буррард медленно ползут танкеры. Еще один час езды с многочисленными изгибами и поворотами над водами бухты, и мы будем в Твин-Фоллс. После всех исследований я хочу лично побывать там. Я постараюсь найти как можно больше людей, причастных к тому делу, и побеседовать с ними. Время от времени мы будем возвращаться в тюрьму и задавать новые вопросы Клэйтону Пелли. И мы будем выпускать новые эпизоды.

Я мысленно тестирую идеи сценариев для разных эпизодов. После первого сеанса с Клэйтоном у нас в запасе есть предыдущая беседа с одним из полицейских-ныряльщиков, которые обнаружили тело. Мы провели это интервью в Торонто, прежде чем полетели на запад. Возможно, я начну с находки тела, а потом вернусь к вопросу: кем была Лиина Раи?

Рэйчел

Тогда

– Мою… мою дочь изнасиловали? – Джасвиндер Раи едва может произнести эти слова, но потребность знать перевешивает его страх перед знанием. Они с Пратимой сидят напротив меня на диване с цветочным узором. Люк примостился на маленьком стуле справа от меня; при своих мощных габаритах он выглядел бы комично, если бы не ужасные новости, с которыми мы пришли. Я чувствую, как он поглядывает на меня. Время только перевалило за полдень, но мы устали. По крайней мере, я устала. Мы рано встали и после морга сразу же направились сюда, чтобы лично сообщить причину смерти дочери Раи.

– Да, есть признаки половой агрессии, – тихо говорю я.

– Что значит признаки? – спрашивает Пратима. Ее голос прерывается; она дрожит всем телом, так что шифоновый шарф у нее на голове трепещет над щеками.

– Некоторые… – я откашливаюсь, – …некоторые вагинальные разрывы, указывающие на грубое совокупление.

Пратима закрывает рот ладонью. В ее глазах блестят слезы. Муж кладет руку ей на колено. Его глаза, угольно-черные и свирепые под красным тюрбаном, впиваются в меня. Его лицо искажается от еле сдерживаемой ярости.

– А после этого нападения ее избили дубинкой, ногами и утопили в реке?

– Мы еще не установили точную последовательность, но да, причиной смерти является утопление. Мне очень жаль.

– Значит… это и было мотивом нападения? – спрашивает Джасвиндер. – Изнасилование?

– Сейчас мы прорабатываем эту предпосылку, – говорю я. – С учетом времени суток и того факта, что Лиина была одна и беззащитна, есть вероятность, что преступление было совершено под влиянием момента. Ваша дочь могла оказаться в неподходящем месте и в неподходящее время.

– Но почему, почему? – причитает Пратима. – Почему моя Лиина… как кто-то мог сделать это?

Она начинает раскачиваться взад-вперед. В ее горле зарождается стонущий звук животного страдания. Мое собственное тело инстинктивно отзывается на эту материнскую реакцию. Я не знаю, что бы я сделала, если бы это была моя девочка, моя Мэдди. Я гляжу на обрамленные фотографии, расставленные на каминной полке. Семейные снимки. Прелестная фотография Ганеша, шестилетнего брата Лиины. А вот и сама Лиина, смотрит в камеру с воинственным выражением. Цвет ее лица темнее, чем у родителей. Ее черные глаза близко посажены по обе стороны крупного носа, который занимает доминирующее положение. Родинка на подбородке.

Пратима следует за моим взглядом. Слезы безмолвно стекают по ее щекам, и я чувствую ее невысказанные слова.

Мы должны были лучше следить за ней, быть более строгими и осторожными.

Я ощущаю внезапный прилив вины за свое облегчение, что это не моя дочь лежит в морге. Потому что это с такой же вероятностью могло произойти с Мэдди. Или с любой из местных девочек.

Я снова откашливаюсь.

– Ничего, если мы зададим вам несколько вопросов? Это поможет нашему расследованию.

– Вы найдете того, кто это сделал, – говорит Джасвиндер. Это не вопрос. Я встречаюсь с его свирепым взглядом.

– Да, найдем. Я обещаю.

Люк ерзает на стуле, и я ощущаю его немой укор. Он бы не стал давать обещание, если бы не знал точно, что может сдержать слово. Но что еще я могу сказать этим родителям?

– Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы он получил по заслугам, – говорю я и достаю две фотографии из папки, лежащей у меня на коленях. Я кладу их на кофейный столик и поворачиваю к супругам Раи.

Это глянцевые снимки заляпанных илом рабочих брюк и трусиков, которые ныряльщики нашли рядом с телом.

Мать Лиины придушенно всхлипывает и кивает.

– Да, это вещи Лиины. Трусики… «Фрут оф зе Лум». Куплены в «Уолмарте». Они… они продаются в упаковках по три штуки. Я… – ее голос срывается на рыдание.

– Да, – говорит Джасвиндер, взявший инициативу на себя. – А эти камуфляжные брюки, – Лиина почти постоянно носила их. Ей нравились боковые карманы с клапанами.

– Вы можете описать, какая куртка была на Лиине, когда вы последний раз видели вашу дочь?

Мы еще не нашли ее куртку, о которой говорили все, кто видел Лиину у костра. Дайверы не нашли ее в реке, а криминалисты и поисковые группы ничего не обнаружили на берегах Вайакана.

– Это была большая куртка цвета хаки, – говорит Джасвиндер. – Судя по всему, приобретена на распродаже излишков военного имущества. Множество молний и карманов, какое-то цифровое обозначение на переднем кармане. Эта куртка не принадлежала Лиине. Когда я спросил об этом, она ответила, что одолжила ее.

– У кого?

– Она сказала, что у друга, – говорит Пратима и протягивает руку за гигиеническими салфетками.

– Мужская куртка?

– Я бы сказала, что это определенно мужская куртка, – говорит Пратима. – Она была слишком велика для нее, а Лиина не… не была тщедушной девочкой. Она все время сидела на диете, хотела похудеть. Она… она так гордилась, что сбросила вес… – По щекам Пратимы снова текут слезы, и она утирает их салфеткой.

– У Лиины был ухажер? – спрашиваю я.

– Нет, – немедленно и твердо отвечает Джасвиндер.

Я продолжаю смотреть на него.

– Возможно, какой-то мальчик, которым она интересовалась?

– Нет.

Я киваю.

– Мы нашли в воде рядом с Лииной страницы из дневника и маленькую алфавитную записную книжку, лежавшую в левом набедренном кармане штанов. – Я выкладываю на стол новые фотографии с изображением мокрых страниц и рисунков в записной книжке, в открытом и закрытом виде. Книжка узкая, в голубой пластиковой обложке. – Все было влажным, как и страницы дневника, но в лаборатории работают над просушкой, чтобы сохранить как можно больше записей и чернильных рисунков.

Ее мать наклоняется вперед и берет фотографию со страницами из дневника.

– Да, это почерк Лиины. – Она передает снимок мужу и тянется к фотографии записной книжки.

– Это не ее вещь. Я никогда не видела такой книжки.

– Вы уверены? – спрашивает Люк.

Она кивает.

– Есть мысли, кому она может принадлежать? – спрашиваю я.

В глазах Пратимы появляется странное выражение. Она колеблется, потом качает головой.

– Нет.

– Там есть телефонные номера некоторых детей из класса Лиины, – говорю я.

– Это не ее книжка.

Какой-то момент я смотрю на Пратиму. Она что-то скрывает. Я гляжу на Джасвиндера: его взгляд прикован ко мне. За родительским горем я ощущаю растущую напряженность. Мне становится любопытно.

– Вы уже опознали ключ, найденный в ее рюкзаке, – говорю я. – Ее бумажник и кроссовки «Найк». У вас есть какие-то идеи, кому может принадлежать книга стихов или что значат инициалы А. К.?

– Нет, – отвечает Джасвиндер. – Но Лиина одалживала книги. Она изучала английскую художественную литературу на уровне выпускного класса. У нее был репетитор. Иногда он давал ей книги, как и другие учителя из школы.