Пещера Батикава - Герцель Новогрудский

Мать кивнула:

— Ладно, скажу.

— Сегодня пусть.

— Ладно.

Мальчик взялся за щеколду калитки.

— До свидания.

— До свидания. Сестре передай: поздравляю, мол.

— Спасибо.

Калитка скрипнула. Мальчик ушел.

В последнее время это бывало не часто: Леша поспел к обеду.

Поплескался под рукомойником и с влажным лицом, на котором было явственно видно, каких пределов достигло сегодня Лешино стремление к чистоте, сел за стол.

Мать щедрой рукой положила в тарелку каши, залила молоком, протянула сыну.

— Тут приходил мальчик Горишиных. Книгу ты, что ли, взял у него.

Леша насторожился.

— В очках такой?..

— В очках, — кивнула мать. — Он чего-то говорил мне, только я в толк не взяла. Про драчунов этих французских… Кончил, говорит, книжку, продолжение, говорит, нужно, а не дает библиотекарша, другую книжку требует, у тебя которая.

Костя посмотрел на мать с веселым недоумением.

— Про каких французских драчунов, мать?

— Не знаю. Хорошие, говорит, не хулиганы… Только как же не хулиганы, если дерутся?

— Да это «Три мушкетера», — пояснил Леша. — Я бы сам прочитал, только времени нет. — Последовали вздох, пауза и фраза, обращенная к матери: — Не занесу ему книгу. Самому нужна.

Мать таких вещей не терпела.

— Это как так — самому нужна? Взял?

— Взял.

— Значит, обязан вернуть. Человек тебе одолжение сделал, а ты подводить?

— Ну да, одолжение… — Вспоминая встречу с очкастым, Леша потрогал подбородок. — За такое одолжение…

Костя прервал его: нужно пойти вместе с мальчиком в библиотеку и там попросить, чтобы книжку о кукурузе переписали с него на Лешу. Вот и все. И спорить будет не о чем.

Что ж верно, Покончив с обедом, Леша отправился на другой конец станицы, в Зуевку. Горишины жили там. Мать объяснила Леше, как их найти: дом угловой, рядом с керосиновой лавкой.

Приземистый, крытый розовым шифером дом Горишиных выходил прямо на улицу. Леша поднялся на крыльцо и услышал за дверью странное гудение, будто пчелы роятся.

Постучал.

Никто не ответил.

Постучал еще. Гудение прекратилось, и за дверью раздался четкий мужской голос:

— Звонить надо!

И снова загудело.

Леша растерялся: как звонить? Может быть, это не ему сказано?

Нет, ему. На притолоке справа Леша увидел розетку электрического звонка. Сверху полукружием шла надпись: «Нажмите кнопку».

Нажал. Первый раз в жизни. В скольких домах бывал, нигде не видел электрических звонков. Здорово устроился очкастый!

Над дверью что-то тренькнуло. Тут же вслед за треньканьем четкий голос сказал:

— Войдите.

Леша толкнул незапертую дверь, переступил порог. Гудение зазвучало явственней. Гудела щетка-пылесос. Ее держал плотный, круглолицый, круглобровый, румяный человек, с волнистыми, разделенными на косой пробор волосами и пышненькими аккуратными усиками под толстеньким, слегка вздернутым носом. Задрав ногу на стул, человек водил взад-вперед по брючине гудящим аппаратом.

Пылесосы для Леши не новость, но в действии электрическую щетку он видел впервые. Это было интересно. Леша внимательно следил за человеком, извлекающим пыль из брюк самым усовершенствованным способом.

Человек не торопясь закончил чистку, отключил щетку, намотал провод на рукоятку и только тогда холодно посмотрел на Лешу.

— Тебе Геннадия? Нет Геннадия.

— А вернется скоро?

Курчавый вскинул к глазам руку с часами. Жарко блеснула металлическая браслетка.

— Через сорок минут. Выполняет мое поручение.

— Вы ему передайте: был Брагин, со Степной который, у которого книжка. Завтра, как откроется библиотека, буду там. Пусть тоже приходит.

— Как откроется… — В голосе курчавого прозвучала строгость. — Когда откроется? В котором часу пополудни? Какая библиотека?

— В шесть пополудни, — оробев, произнес Леша. — Детская.

— Так и сказал бы. Коротко и ясно. Без тумана. У тебя все?

— Ага.

— Можешь быть свободен.

День выдался серенький. Временами начинал накрапывать теплый дождик и сразу переставал. В такие дни сорняки почему-то лезут из земли с особенной силой. Только пропололи, глядишь, опять надо браться за тяпку.

Но зато и кукуруза гнала. Прямо на глазах. Верхние листья уже поднимались над головой Пятитонки. А Пятитонка среди трех приятелей был самый высокий.

Укрывшись от дождя в пещере, Леша, Валька и Пятитонка рассуждали о необыкновенной рослости древнего злака. Ребята не знали, то ли радоваться, то ли нет. Их кукуруза очень отличалась от той, которую нашли в Батикаве. По словам Леши, проглотившего за последнее время полдюжины научно-популярных книг, ученые сумели установить, как выглядела кукуруза в Южной Америке за тысячи лет до нас. Она была вначале очень низкорослой — с метр высоты, и початки были маленькие — с палец.

— А тут смотрите какая!..

— Может, сорт другой, — предположил Валька.

— Наверно, — согласился Леша. — Их знаете сортов кукурузы сколько? Двенадцать тысяч девятьсот шестьдесят четыре. Точно подсчитано. В Ленинграде. Там есть институт, в нем все семена всех растений мира. Сто пятьдесят тысяч образцов.

Пятитонка потянулся рукой к макушке, но был вовремя остановлен строгим взглядом приятелей.

— Как же с ними не запутаются? — спросил он. — Ведь сто пятьдесят тысяч…

— А как в библиотеках не путаются? — вопросом на вопрос ответил Леша. — Вон в Ленинской библиотеке в Москве почти двадцать миллионов книг, и ничего, какую кому нужно, такую дают.

— Так то книги, — возразил Валька, — а то — семена. Разница! Книгу занумеровал, поставил на полку, и все. А семена?..

— И семена нумеруют. Их в железных ящичках держат, с решетками, чтобы мыши не добрались и чтобы воздух проходил, для вентиляции… — Леша что-то вспомнил, оживился, глаза загорелись. — А молодцы все-таки наши ученые, такие герои!

— При чем здесь герои?

— При том, что во время блокады спасли всю коллекцию семян. Сами ходили голодные, умирали с голоду, но не тронули ни одного зернышка. И никому не дали тронуть. Берегли для будущего, для мирной жизни, чтобы потом можно было выводить новые сорта. Скажешь, не герои?

Валька молча кивнул. Спорить тут было не о чем.

Молчание нарушил Пятитонка.

— Слушайте, ребята, — сказал он. — Надо будет послать в Ленинград и наш сорт. Пусть он будет у них двенадцать тысяч девятьсот шестьдесят пятый.

— Главное — сорт-то совершенно особенный, — сказал Леша. — У индейцев древняя низкорослая была, а у нас вон какая! Это же очень важно.

Решили: как только урожай древней кукурузы будет собран, первым делом образцы семян пошлют в Ленинград, в Институт растениеводства. Тамошние ученые заслуживают такого подарка.

Дождь перестал. Мальчики вышли из пещеры, взялись за тяпки. Вон пырей, и вон, и вон.

Выдернув сорняк, Леша любовно посмотрел на стебель молодой кукурузы. Ну до чего хороша! Ровная, стройная, с острыми ярко-зелеными, блестящими листьями, с сияющими, как бриллианты, капельками влаги, с…

Леша присмотрелся внимательней и тихо свистнул. Вот это новость! У основания листа копошились жучки — небольшие, черненькие и очень хлопотливые. Сообразуясь с какими-то своими делами, они жизнерадостно сновали в разные стороны.

Леша осмотрел другое растение. Та же картина. И тут, в том месте, где листья прилегают к стеблю, копошились жучки, в точности похожие на тех, что сновали рядом.

Вальку заинтересовали непонятные действия друга: что он рассматривает?

Подошел, увидел насекомых и отнесся к ним вполне равнодушно.

— Ну букашки, — сказал он Леше. — Чего ты уставился?

— «Ну букашки»!.. — передразнил Леша. — А какие они, знаешь?

— Чего их знать! Обыкновенные, безобидные.

— Это для нынешних растений они, может быть, безобидные, а для нашей древней как? Наша, может быть, к ним не приспособилась, их в те времена, может быть, даже не было.

Валька шмыгнул носом. Если жучки нынешние, а кукуруза древняя, то в самом деле получится не то.

Подошел Пятитонка, посмотрел и заключил:

— Обобрать надо.

— Как?

— Руками… — Пятитонка вскинул глаза к небу, стал подсчитывать. — Если как следует взяться, за день управимся.

— Да? А ты попробуй… — Валька сунул большой и указательный пальцы в основание кукурузного листа, попытался ухватить копошившегося там жучка. Пальцы не достали.

— Тогда, может быть, их выдувать?.. — задумчиво протянул Пятитонка. — Резиновой грушей. В аптеке продаются. Недорого. Двадцать шесть копеек штука… Три штуки — семьдесят восемь копеек. Если семь поллитровых бутылок сдать, даже сдача останется.