Аль-Амин и аль-Мамун - Джирджи Зейдан

Увлеченная рассказом, она уже забыла о своем желании узнать, кто же эта девушка, приехавшая с матерью Джафара. Но теперь, когда рассказ был окончен, Зейнаб вновь устремила на нее полный любопытства взгляд, и только стеснительность мешала ей прямо задать вопрос молодой гостье.

Дананир догадалась о желании своей госпожи, она сама еще более жаждала разгадать этот секрет, и во время рассказа украдкой бросала взгляды на девушку в надежде понять хоть что-нибудь по выражению ее лица, но все было тщетно. Тогда, набравшись терпения, она решила подождать окончания истории.

Солнце уже почти скрылось. Дананир велела слугам зажечь свечи, стоявшие на подставках вдоль стен залы. Свечи эти были изготовлены таким образом, что воск в них был смешан с благовониями. Когда свечи загорелись, зал наполнился ароматом ладана.

Дананир сидела молча, размышляя, зачем же все-таки, после стольких лет отсутствия, пожаловала сегодня к ним мать Джафара.

— Твой рассказ, госпожа, просто за душу хватает, — наконец прервала она молчание, — но ты не сказала, где ты скрывалась все эти годы, — ведь никто ничего не знал о тебе.

— Скрывалась! — горько вздохнула мать Джафара. — Уж лучше бы мне было похоронить себя заживо! О, почему я не умерла десять лет тому назад, тогда бы не узнала я страданий и горького унижения! Ты же помнишь, Дананир, кем я была в доме Джафара!.. — она закашлялась.

Дананир поспешила перевести разговор на другую тему.

— Да, госпожа, — обратилась она к Зейнаб, — уж я-то лучше, чем кто другой, знаю, какова была эта женщина в дни ее величия. Помню праздник жертвоприношения в доме ее сына Джафара много лет назад; тогда четыреста невольников и невольниц находились у нее в услужении!..

— И я еще считала, — перебила ее Аббада, — что сын недостаточно ко мне почтителен! Зато в дни страшных бедствий я не имела не то что дома — двух шкур овечьих, чтобы на одну лечь, а другой прикрыться! Но все это сейчас не важно, куда важнее дело, с которым я пришла к вам сегодня. Но, верно, я утомила своей исповедью госпожу нашу, Умм Хабибу?

Зейнаб к тому времени прониклась уважением к Аббаде, перестав замечать ветхое платье женщины — так люди всегда судят о собеседниках по одежде и украшениям, прежде чем не узнают по разговору их истинных достоинств, — и почтительно обратилась к гостье:

— Ради бога, моя госпожа! Располагайся у нас, как тебе будет удобно, без всякого стеснения. Ты будешь иметь все, в чем нуждаешься. Мама, — обратилась она к Дананир, — дай же ей все, что необходимо!

Аббада встала и поцеловала Зейнаб:

— Спасибо тебе, госпожа, за твою доброту. Но дело, с которым я пришла, для меня важнее крова, который ты так милостиво предлагаешь. Хотя я ни того, ни другого не заслуживаю…

— Говори, — вмешалась Дананир, — ведь сказала же наша госпожа, да хранит ее господь, что будет тебе дано все, что пожелаешь.

— Ты спрашивала меня, Дананир, почему я скрывалась вдали от Багдада все эти годы? Но как могла я жить в городе, где видела труп моего сына, выставленный на мостах?! Ведь они разрубили тело пополам и распяли обе части на двух мостах, а голову выставили на третьем, так, чтобы видели это все проходившие мимо утром и вечером. Разве не провисел труп моего Джафара больше двух лет, пока халиф не изменил своей воли и ни повелел в 189 году хиджры сжечь его? Словно почуял опасность и сбежал с того дня в Ракку, где и жил до этого года, пока не ушел в хорасанский поход! Представь, каково мне было оставаться в столице? Соглядатаи не дремлют, а халиф приказал всех убивать, кто добром Бармекидов помянет. Да меня бы на клочки разорвали, если бы узнали, что я здесь! Смерти я не боюсь, она легче многого из того, что я испытала, но я должна жить ради этой девушки, — Аббада указала на свою спутницу, и взоры Зейнаб и Дананир обратились на нее.

Глава 13. Спутница Аббады

Под их взглядами девушка смутилась: на ее щеках вспыхнул румянец, в темных глазах блеснули слезы, и она еще больше потупилась.

— С самых первых минут, как вы пришли, смотрю я на эту красавицу, — сказала Дананир, воспользовавшись наступившим молчанием. — Все стараюсь вспомнить, где я ее прежде видела, да не могу. Видно, ошиблась я…

— О вот уж поистине, девушка эта — дочь горя и дитя несчастий! — со вздохом сказала Аббада. — Никто в Багдаде, кроме меня, ничего о ней не знает. Боясь за ее жизнь, я скрыла ее от всех. Она — единственное, что еще связывает меня с этой жизнью. Сейчас впервые за много дней мне хочется вслух произнести ее имя. Нас никто не подслушивает?

— Тебе нечего остерегаться, — успокоила ее Дананир. — Ты сама видишь, как милостива к тебе наша возлюбленная госпожа. Да и разве возможно после того, что ты здесь рассказала, не проникнуться к вам сочувствием? Говори же, не бойся, а затем проси, что тебе нужно, и просьба твоя будет исполнена.

Аббада вздохнула и поправила покрывало на голове.

— Эту несчастную зовут Маймуна, она — дочь убитого визиря, сына моего, Джафара, — тихо сказала она.

Дананир вздрогнула и вновь устремила взгляд на девушку, пытаясь узнать ее, но тщетно.

— Нет, я не могу ее припомнить, — призналась она.

— Так оно и должно быть, — согласилась Аббада, — Маймуна родилась после того, как ты ушла из нашего дома в дом сына халифа, аль-Мамуна. И счастье твое, что ушла, ведь дом этот — в прежние времена убежище просящих, обитель странников, приют гонимых — сделался вдруг проклятием для своей семьи, а одно упоминание о нем стало причиной несчастий его друзей и близких… — Старуха вновь разразилась рыданиями. Затем, вытерев глаза краем покрывала, она продолжала:

— Так вот, внучка моя родилась после того, как ты уехала. А когда убили ее отца, она была совсем еще маленькой. Случилось, что в тот злосчастный день она находилась с невольницей в нашем имении близ Багдада, а когда ар-Рашид его захватил, невольница бежала с девочкой в глухую деревню. Там они и жили, пока мне об этом не стало известно, тогда я поехала за внучкой и увезла ее еще дальше от Багдада. Потом мы переехали в аль-Мадаин, где остановились у совсем чужих людей — очень они нам помогли, дай бог им здоровья! — и прожили мы там многие годы в тишине и спокойствии. И вот послал нам господь человека, прежде нам неизвестного, который стал относиться к нам заботливей, чем родной отец, и ласковей, чем брат. Познакомились мы несколько лет назад: жил он в доме по соседству с нашим. Чужой человек, неведомо какого роду и племени, — ну, да милость божия всегда изливается невесть откуда! Вот стал он заходить к нам и расспрашивать, в чем мы нуждаемся, а после все нам приносить. Денег при этом не брал и благодарностей наших не желал слушать. Так и поддерживал он нас все это время, а мы не знали, кто он, и нам уже казалось, что это небесный посланник, который несет милость господню, нами незаслуженную.

Слушая рассказ Аббады, Дананир время от времени смотрела на девушку, любуясь ее красотой, но, увлеченная историей, не обратила внимания, что та при упоминании о добром незнакомце прикрыла лицо покрывалом, иначе, заметив, как вспыхнул румянец на щеках юной гостьи, Дананир легко догадалась бы, что таилось у нее на сердце.

— Воистину, мир не без добрых людей, — заметила Дананир, восхищенная поведением незнакомца. — Подобное благородство присуще только Бармекидам. Вы так и не узнали, кто же ваш благодетель?

— Нет. Похоже, он перс по происхождению. В аль-Мадаин он приехал недавно, а прошлое свое тщательно скрывает. У себя дома он запирается на все запоры и может по целым дням не показываться на люди. Потому и пошли о нем разные толки: одни говорят, что он колдун, алхимией занимается, другие — что он богач и прячет в своем доме несметные сокровища, которые там же и нашел, поскольку дом этот построен на развалинах дворца шаха Шапура[38]. До того, как был основан Багдад, сам халиф аль-Мансур жил в нем.

— А как зовут вашего благодетеля? — спросила Дананир.

— Его зовут Бехзад аль-Джундишапури.

Тут Зейнаб встрепенулась, вспомнив хорасанского лекаря, который, как ей было известно, жил также в аль-Мадаине.

— Наш лекарь, по-видимому, его знает, он ведь часто бывает в аль-Мадаине, — сказала она. — Может быть, сегодня вечером он приедет, вот тогда мы его и спросим!

— Вряд ли кто-нибудь знает его, — усомнилась Аббада. — Но кем бы ни оказался наш благодетель, он заслуживает всяческих похвал. Может быть, это господь хочет с его помощью воздать нам за вынесенные страдания? Хотя пути судьбы никому не ведомы и пока она лишь преследовала нас. С тех пор как закатилась наша счастливая звезда, не успели мы только насладиться минутным покоем, как на нас обрушивается новое несчастье.

— Что это значит? — спросила Дананир.

— А то, что стоило нам подумать, что люди забыли о нас, как вновь столкнулись с их злобой и ненавистью.