Колыванский муж - Николай Лесков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аврора показала пальцем на офицера и проговорила:
– Он будет называть своего третьего сына Никиткой!
– И прекрасно! – воскликнул барон. – А ты, Аврора, в самом деле остаешься здесь, с нами, с кузиной и с тантой?
– Да, Onkel, я буду жить с Tante и с Линой.
– И пробудешь все время, пока он возвратится?
– Да, Onkel.
– Милое дитя! А ты сама… Думаешь ли ты когда-нибудь о себе?
– Что думать, Onkel! – это вредно.
– Ты разве до сих пор никого особенно не любишь?
– Ай-ай! к чему вам знать это, Onkel?
– Прости. Я думал, ведь и тебе пора. Года идут.
– О, не беспокойтесь, Onkel! Моя пора любить уже настала, и я с нее собираю плоды.
– Ага! Что же дает тебе эта любовь?
– Удовольствие видеть счастие тех, кого я люблю, Onkel!
– И этого с тебя разве довольно?
– Этого?.. Этого много, Onkel. Это только стоит начать – и потом это никогда не окончишь!
Старик покачал головой и сказал:
– Да, ты найдешь себе роль в жизни, Аврора.
Глава шестнадцатая
И она действительно ее нашла.
Со времени описанного происшествия минуло пятнадцать лет. Я заехал в Дрезден навестить поселившееся там дружественное мне русское семейство и однажды неожиданно встретил у них слабенького, но благообразнейшего старичка, которого мне назвали бароном Андреем Васильевичем. Мы друг друга насилу узнали и заговорили про Ревель, где виделись, и про людей, которых видели. Я спросил о Сипачеве.
– Ну да, да, да!.. Как же!.. Он здесь, был здесь… здесь.
Андрей Васильевич говорил так же ласково и мягко или даже еще мягче, и теперь он даже одет был во все самое мякенькое.
– «Был», – а где же он теперь?
– Он умер, но умер здесь. Ведь здесь его семейство, и здесь его похоронили. Перст Божий! Аврора ему поставила очень хороший памятник на большом кладбище. Вы можете видеть. У них реестр. Спросите: «где контр-адмирал Сипачев», – сейчас укажут.
– А он уже был контр-адмирал?
– Как же! Как же!.. Разумеется, чин дали к отставке. Прекрасно сделал кругосветное плавание и прекрасно кончил весь круг своей жизни. Аврора получает пенсию и много пишет сама на фарфоре. «W» и «R» внутри буквы «А» – это ее монограмма. Ей очень хорошо платят, но у нее ведь немало детей. Старшая дочь уже помогает Авроре.
– Позвольте, – говорю, – я не все понимаю: сколько помню, имя его жены – Лина.
– Ах, вы еще про ту старину! Лина давно умерла, и мать ее, баронесса, сестра моя, тоже умерла. А когда Лина умирала, она взяла мужа за руку и сказала: «Ты не плачь, я не боюсь умереть, я боюсь только за тебя и детей. А чтобы я не боялась отойти к Богу с покойной душой, дай мне слово непременно жениться на Авроре». И он, чтобы не огорчать кроткую Лину, дал ей это слово. Тогда она позвала Аврору и сказала: «Облегчи мне уход мой отсюда: подай ему руку и сохрани его и моих детей». И Аврора подала ему руку. Все так и сделалось, как просила Лина. Но вы знаете, там… у нас это было нельзя, потому что, когда он еще не был христианином, он был два раза женат, Лина была его третья жена, и хотя один брак его совсем не был браком, но тем не менее ему жениться на Авроре было невозможно. Тогда Аврора сказала: «Пойдем отсюда», и они продали все там, и пришли сюда, и купили все здесь. Их благословил пастор, у них миленький дом, сад, и мастерская, и печь для фарфора. Перевели сюда его пенсию, и после того, когда Аврора стала его женою, у них было три дочери, и все одна другой лучше. Они прожили в счастье одиннадцать лет.
Мне стало скучно, и Аврора мне написала: «Onkel, приезжай и ты», и я у них жил и живу. Теперь я и совсем остался здесь, при них, потому что один я только мужчина. Надо всегда быть готовым в помощь друг другу, и перст Божий мне так указал.
– А где же его сыновья? Ведь им, я думаю, надо отбывать воинскую повинность в России?
Барон покривился и сказал:
– Нет, им, я думаю, это не надо. Они ведь совсем… Все ихнее теперь здесь… И мать – эта Tante Aurora. Она ведь их воспитала и очень их любит, и они ее любят, а Аврора Россию не любит.
– Да за что она ее так – не любит?
Адмирал пожал недоуменно плечами и молвил:
– Наверно не знаю, но думаю так, что… Аврора ведь очень определенная… и она боится всего неопределенного. Мать… и детей любит, а там выходит все… что-то неопределенное.
Иван Никитич погребен в Дрездене не на русском кладбище; он, как бычок, окончательно отмахнул головою и от Москвы, и от Калуги, и кончил свой курс немцем.
Впервые опубликовано – «Книжки недели», 1888.Примечания
1
Нет! (нем.).
2
Дядя (нем.).
3
Гулянье (франц.).
4
Он пришел… ах! (нем.).
5
Ах! Он пришел! (нем.).
6
Тише, папа (нем.).
7
Тише, Фриде, папа: он пришел! Тише, Воля, папа! (нем.).
8
Имя, отчество и фамилия этого с натуры воспроизводимого мною лица в действительности были иные. Имена лиц, которые будут выведены далее, я все заменяю вымышленными названиями в соответственном роде. (Прим. Лескова.).
9
Ах, боже! Ах, Господи Иисусе! Ах, небо! (нем.).
10
Ах, боже мой! (нем.).
11
Страшная история! (нем.).
12
Добро пожаловать (нем.).
13
Боже! О боже! (нем.).
14
Очень сильный мальчик (нем.).
15
«Верю, потому что абсурд» (лат.).
16
Преждевременные роды (франц.).
17
Ответ (нем.).
18
Иоганны (нем.).
19
На лоно природы (нем.).
20
Жертва (франц.).
21
Иоганн (нем.).
