Лестница в небеса. Исповедь советского пацана - Артур Болен

«Безобразие», – скажет кто-то. А мне кажется, что деды, увидев эту картину, обрадовались бы. Потому что это тоже был парад Победителей, четверть века спустя после Победы….

Признайтесь, многие из вас были способны на такие восхитительные детские глупости? А у меня было! Бе-бе-бе!

Надо признаться, что с самого начала наш отряд стало кренить куда-то не туда. Внешне все было пристойно. Как и вся страна, мы рапортовали на своих сходках о каких-то мифических успехах, еще больше любили порассуждать о высоких помыслах, но по-настоящему возгорались только, когда возникало какое-нибудь сомнительное дельце.

Начать хотя бы с того, что мы отлили себе из свинца кастеты и свинчатки. Идея пришла, когда мы собрались на моей кухне после уроков, чтоб сочинить клятву верности и подписаться под ней кровью. Клятва была образцово-каноническая. Тут было и про страшную кару, если кто-то предаст, а именно: «Да будет проклят и он, и его сыновья, и внуки до седьмого колена», и про презрение товарищей, которые никогда не подадут «ему» руки…

– И плюнут ему в лицо! – вошел в раж Тимка.

– Записал, – пробормотал я, склонившись над листком и высунув язык от усердия.

– И плюнут ему на могилу! – с жаром подхватил Матильда.

– На какую могилу? Мы же еще маленькие? Еще неизвестно, кто на чью плюнет.

– А мы убьем предателя, вот и все. Смерть предателям! – не унимался Матильда. – Нельзя прощать!

– Хорошо, записал. И на могилу… плюнуть… Да вот что еще: беспрекословное подчинение старшим по званию. А то развели анархию. Пишу?

– Пиши, – вздохнули подчиненные.

Теперь требовалась кровь. Я долго искал иголку, а когда нашел, Тимка вдруг всполошился, заявив, что она отравлена микробами. Пришлось зажигать газ и калить иголку на огне. Она устрашающе покраснела, и мы сунули ее под воду из крана.

– А вода грязная! – не унимался Тимка. Мы внимательно посмотрели на него.

– Ладно, это я так. Зараза к заразе не пристает, как говорит мой брат.

Колол командир, то есть я. Все выдергивали руку и шипели, как змеи. Зашипел и я, когда, зажмурившись, ткнул себе в подушечку пальца иголку. После кровавой процедуры мы даже как-то зауважали себя. Все-таки недаром именно кровью скрепляется каждый тайный союз. Китыч так и этак разглядывал уколотый палец, любовался им, хвастался.

– Из меня больше всех вытекло! Смотрите, какая дырка!

Эта клятва до сих пор (!) хранится у меня в дневниках, и следы крови на листке, выдранном из блокнота, видны отчетливо. Они и теперь сохранили темно-красный цвет. Видимо, сам кровавый ритуал тогда и подтолкнул наши мысли в соответствующем направлении. Без оружия было никак.

«Плевательные» трубки, которые больно стреляли горохом, серьезным оружием назвать было трудно. Настоящих пистолетов у нас пока не было, хотя в планах значилось выезд в пригороды по местам боевой славы – там можно было откопать не только пистолет, но и целую гаубицу…

Ножи вспарывали карманы и проваливались в ботинки в неподходящий момент. Кастеты! Это было заманчиво. Китыч сказал, что кастетом можно убить человека, если как следует потренироваться. Это вдохновляло. Нужен был свинец, но мы нашли его на удивление легко, на следующий же день: на свалке, которая разделяла (и до сих пор разделяет!) улицу Народную и лес. Литейную мастерскую оборудовали опять же на моей кухне. Китыч изготовил из хлебного мякиша формочки и вот она – первая плавка! Хлебушек не подвел. Серебряная тяжелая, горячая жидкость наполнила лепнину. Мы заворожено молчали, глядя, как на наших глазах выковывается новое чудо-оружие.

– А с шипами? – благоговейно вымолвил Тимка.

– Можно и с шипами – отозвался Китыч. – Только это сложнее. Ничего. На первое время и так сойдет. Тут главное удар поставить. Если по темечку со всей силы ударить, то и без шипов – копыта откинет.

«Копыта откинет» – это, конечно, враг. Бабульки-бабульками, а какой же тимуровец без Мишки Квакина? Врагов явных не было, и мы их назначали. Во дворе бесцельно болтались десятки бездельников нашего возраста, было из кого выбирать. В плохиши мы назначили Сашку Пончика, Андрюху Рыжего и Серегу Сергеева. Сашка Пончик был веселый, пухлый (оттого и Пончик) крепыш, карликового роста, но невероятной силы. Он не раз доводил меня до слез своими анекдотами, сочинял небылицы на ходу и часто сам в них верил. Про Андрюху Гердта я уже упоминал. Наперекор своему младшему брату, который был зубрилой и гордостью мамы, Андрюха Рыжий маму расстраивал, кажется, еще в утробе, а когда появился на свет – сделался сплошной ходячей проблемой. Он умел только разрушать и портить. Любой порядок, любое благообразие вызывало в нем протест, и он не успокаивался до тех пор, пока не вносил в раздражающую его гармонию диссонанс и разложение. В нем был талант хулигана. Возможно, в 17-м году из него получился бы не плохой комиссар революции, но в сытые, спокойные застойные годы он был обречен вести бессмысленное, вредное для всех существование. Сергеев был среди этой троицы самым безобидным; он до самой армии фанатично тащился от индейцев и носил в пшеничных кудрях голубиные перья, называя их ястребиными. Все трое были старше нас на целых три класса и уже курили. Вообще-то этого уже было достаточно, чтоб отлить кастеты и наточить ножи, но водился за ним грешок более тяжкий – они фарцевали.

В ту пору фарцовка процветала в центре Ленинграда, но Народная и тут отличилась: за приличные деньги у «спекулей» достать можно было все – джинсы, духи, пластинки, сигареты… У малышни в основном спрос был на жевательную резинку. Самой популярной жвачкой были финские мятные подушечки. Они шли по рублю за упаковку. Я сам покупал у Пончика несколько раз и жевал каждую подушечку по несколько дней, делясь на несколько минут только с Китычем, жевал до полного исчезновения аромата, а иногда и до полного разложения консистенции. Все-таки это было лучше, чем тискать зубами пробки от одеколона, которые нужно было сначала варить в ковшике три часа, чтоб размягчить и отбить невыносимый запах парфюма. Сашка Титов умудрялись жевать даже смолу, которой было в избытке на асфальтном заводике, неподалеку от свалки. До сих пор не понимаю, что необыкновенного и желанного мы находили в жвачке.

Учителя объявили ей бойкот! Как-то все младшие классы выстроили на линейке. Директор школы торжественно объявила нам страшную новость. Оказывается, проклятые буржуины выдумали новую пакость, чтобы извести советских мальчиков и девочек. В бессильной злобе они начали изготавливать специальные жвачки, начиненные смертельным ядом! И раздавали их бесплатно у нас