Високосный год - Юрий Тарасов

— И что мне предстоит делать? Мучать невинных, пытать адским огнём, чтобы потом и самому в нём сгинуть?

— Слушая твои речи, богослов, я начинаю сомневаться в правильности своего выбора. Не разочаровывай меня, если хочешь спасти свою жену.

— Нет, нет… Я на всё согласен. Что я должен сделать?

— Вот это деловой разговор. Потребуется лишь одно — помогать нужным людям в исполнении их желаний.

— Ты шутишь?

Глаза Сэттэра сверкнули и наполнились странным свечением:

— Скажи мне, Андрей, похож ли я на шутника? Или ты думаешь, что разговор наш носит шуточный характер? Сейчас я напомню тебе, с кем ты сидишь за одним столом!

В тот же миг из ниоткуда в полупрозрачном воздухе проявилась она — его маленькая Лена. Но леденящий, жуткий ужас вызывало это зрелище: она безвольно болталась под потолком, со сваленной набок головой, её босые ноги судорожно тряслись, изо рта и из носа вытекала вода, волосы вперемежку с водорослями плавно витали в воздухе, будто она по-прежнему была под водой, глаза полузакрыты, а кожа стала синего цвета.

Андрей не выдержал этой муки и закричал:

— Я всё понял, достаточно! Молю тебя — прекрати!

— Что ж. Ответь мне, богослов, принимаешь ли ты моё предложение?

— Да! Да! Да! — трижды выкрикнул Андрей и крепко зажмурил свои глаза. Сэттэр вновь щёлкнул пальцами, и страшная картинка растворилась в воздухе.

— Теперь ты служишь мне! — громко произнёс Сэттэр.

— И для этого я приоткрою тебе истину, необходимую для такой службы. Ты будешь знать абсолютно всё о том, в чьи глаза посмотришь. Ты будешь видеть каждую мысль и причину каждого поступка любого человека. Видишь, богослов, желания имеют свойства сбываться. Вот только способы для этого придуманы разные. Твоим проводником в мир истины стала любовь. Какая поразительная метаморфоза, — он поднял со стола яблоко и протянул его Андрею:

— Кусай! — Андрей послушно надкусил его, и в тот же миг оно стало чёрным и гнилым.

— Да будет так!

Глава 11. Патологоанатом

В патологоанатомическом отделении «НИИ СП им. Н. В. Склифосовского» в это январское утро было много работы. Оно и понятно — страна весело и с задором отметила длительные новогодние каникулы. И, естественно, не все отмечающие смогли трезво оценить свои силы по такому простому и общеизвестному критерию как допустимое количество алкоголя в один праздничный день. Поэтому теперь их тела оценивали другие люди и по другим общеизвестным критериям, таким как рост, вес и окончательный возраст.

— Семёныч, принимай еще одного! — громко прокричал большой санитар и подвёз каталку с нашим обездвиженным героем к недовольному патологоанатому. Семёныч молча указал рукой в дальний угол холодного и серого помещения, такого же серого, как и пропитое лицо уставшего от жизни Семёныча. Санитар бодро подтолкнул каталку и широким шагом вышел из морга.

Когда дверь закрылась, Борис Семёныч открыл стоящий на полу ящик и достал бутылку с прозрачной жидкостью. Доверху наполнив ею граненый стакан, он опытнейшим залпом осушил посуду, громко выдохнул и прислонил грязный рукав к лицу. Глаза его немного приоткрылись, и серое лицо приобрело новые, более яркие, оттенки. Расширив таким нехитрым способом свои забитые холестерином сосуды, он ловко просунул руку во внутренний карман Гошиной куртки, где ровным счётом ничего не обнаружил. Он знал, что работать ему здесь осталось недолго, потому как пристрастие к алкоголю в паре с привычкой шарить по карманам своих покойных соотечественников давно были известны руководству медучреждения. Так что его увольнение было делом короткого промежутка времени.

— Да когда ж вы кончитесь, окаянные, — рявкнул он и снял простынь с вновь привезенной каталки. Затем, бегло изучив тело, обнаружил на груди серебряный крестик на серебряной же цепочке.

— Тьфу ты, опять серебро, — и с этой фразой Борис Семёнович ловко стянул цепочку с шеи усопшего. — Тебе уже ни к чему, а мне твой сын Божий ещё службу сослужит.

— Сослужит, сослужит. Теперь точно сослужит, — внезапно произнёс строгий мужской голос. По спине Семёныча пробежал даже не холодок… Всю спину его накрыла могильная сырость и застыла почему-то в области почек. Он медленно обернулся.

— В-вы кто и как сюда пробрались? — заикнувшись, спросил врач, и лицо его стало серее прежнего. Ему подумалось, что у него началась белая горячка.

— Я близкий друг Георгия, чьё украшение ты только что бесстыдно стянул, — произнес незнакомец уверенным голосом, сидя на стуле и закинув нога на ногу.

— Простите, конечно, я не знал, что Георгий… но я на сохранение, так сказать, для родственников… — неуверенно пробормотал ещё более посеревший патологоанатом.

— Вот ты и встретишься скоро со всеми своими родственниками. Покойными родственниками! — грозно произнес незнакомец. При этом светильники, висящие под потолком, резко померкли, и застывшие до этого тени вдруг ожили и, окончательно почернев, потянулись к испуганному патологоанатому. На мгновение темнота накрыла всё помещение, а в следующую секунду в четырёх углах загорелись факелы. Теперь это было вовсе не современное патологоанатомическое отделение, а старинная темница, стены которой были сложены из пожелтевшего камня. Никаких окон и дневного света. Только угнетающий полумрак и бегающие языки пламени в углах устрашающего помещения. И лишь в центре по-прежнему стоял стол с трупом молодого мужчины.

— Да что вы себе позволяете, в конце концов? И что это за фокусы вы тут вытворяете? Ну, взял один раз! Ошибся, с кем не бывает? Что вы мне угрожаете? — пытаясь придать себе уверенности, возмутился Семёныч. Но по всему было видно, что его охватил непередаваемый ужас.

— Ошибся, говоришь? Ты, паскуда, когда хирургом в частной клинике работал, сколько раз с пациентов требовал деньги сверх указанной в прейскуранте стоимости? И всё мимо кассы, себе в карман! Чтобы всё прошло «гладко и без последствий»! Это что же получается: если бы кто-то из этих напуганных тобой людей отказался платить тебе лично, и это помимо официальной платы, то ты бы и работу свою сделал абы как?! Тяп-ляп и готово? А потом этих же прооперированных пугал неуточненными смертельными диагнозами и брал с них ещё больше за дорогостоящие «стопроцентные» анализы! Всё план выполнял?! — сверкая глазами в темноте, продолжал незнакомец.

— Пора-а, пора тебе лично побеседовать с Гиппократом.

— Вы из органов?! Меня же уволили из этой клиники, я теперь вот, в морге… я же всё осознал, — неуверенно ответил Семёныч.

— Да нет, Глущенко Борис Семёнович, ничего ты не осознал. Наверное, и не помнишь уже, сколько денег брал с испуганных людей? А я тебе напомню.