Последнее отступление - Исай Калашников

— Во-во, тебя надо с Лесовиком спарить, с Захаркой! — тыкал Клим пальцем в сторону Терехи.

— Ты почему больше всех кричишь? — спросил Никанор. — Умней других, что ли? Например, такое дело. В писании сказано: нет власти, аще не от бога. Большевики с богом не в ладах. Разве ж господь дозволит им народом править?

Тимоха Носков хрипло засмеялся:

— С уставщиком сегодня умственную беседу вел. А я тебе скажу, чего и уставщик не знает. Сейчас везде революция. Там — тоже, — Тимоха поднял руку к потолку. — Богу не до нас, надо пользоваться.

— Не богохульствуй!.. Говори нам, Павел Сидорович, как ты об этих делах мыслишь, — попросил Никанор.

— Как я мыслю? — Павел Сидорович прищурился, шевельнул клочковатыми бровями. — Я мыслю, нам нужен Совет. Своя власть нужна.

Он говорил медленно, осторожно подбирая слова, знал: мужики взвешивают каждое слово в своем уме, повернут так и эдак, прежде чем примут какое-либо решение.

— У вас много всяких сомнений. И хотя мы не раз говорили с вами об этом, я повторяю: власти Советов нельзя не верить, потому что она — вы сами. Кто будет в нашем Совете? Те, кому вы доверяете.

Мужики, вроде бы соглашаясь с ним, кивали головами, но, когда дело дошло до решения — быть или не быть Совету в Шоролгае, — Тереха Безбородов, неловко усмехаясь под взглядом Павла Сидоровича, сказал:

— Все это так. Но обождать надо. Поглядим, как дальше дело пойдет, а то нарвешься…

Остальные мужики, кроме Тимохи и Клима, согласились с ним. А Клим стучал кулаком по столу:

— Дурачье!

Когда выходили из зимовья, Тереха сказал Павлу Сидоровичу:

— Непривычное это дело для нас, о власти думать. И тяжело и страшновато… Но мы обмозгуем как следует и если пойдем — без поворотов.

Павел Сидорович стоял на крыльце, поеживался от холода, смотрел, как уходят мужики — один за другим, след в след, — и думал: ему снова придется ходить из дома в дом, убеждать, спорить, доказывать.

Захар со дня на день откладывал свой отъезд. Он понимал, что загостился, а уехать не мог. Едва начинал собираться, Дугар, Норжима и Базар упрашивали, чтобы остался еще дня на два, на три. По правде говоря, Захару и самому не очень хотелось так скоро покидать гостеприимный кров Дугара.

Ему нравилось сидеть рядом с Дугаром, смотреть, как он работает. Покуривая короткую изогнутую трубку, Дугар постукивает молотком, пилит серебряные пластинки небольшим граненым напильником, царапает острым шилом, и на их поверхность ложится нить узоров, растягивается цепочка орнамента.

— И чудодей же ты, паря! — восхищался Захар.

Дугар посмеивался, не отзываясь на похвалу. Он и сам знал, что делает хорошо. Плохому мастеру заказывать не станут. А к нему люди приезжают издалека, просят сделать оправу для ножен, для кошельков под трут и огниво. Почти у каждого богатого скотовода на кушаке ножны работы Дугара.

— Самустил ты меня своими ножами. Очень уж отменная работа, — сказал Захар. — Дома у меня есть серебряные полтинники, берег на черный день. Сделай ты мне ножик. Можно сделать с полтинников-то?

— Можно и с полтинников. Было бы серебро. — Дугар поднялся, проковылял на костылях к деревянному сундуку. Достал из него что-то завернутое в тряпку, подал Захару.

— Вот возьми. Тебе мунгу[7] тратить совсем не надо…

Захар развернул тряпку и обомлел. В руках у него был нож, да такой, какого он еще не видел у самых знатных бурят. Узкая рукоятка, набранная из коры березы, была гладко отполирована, казалась вырезанной из цельного куска неведомого слоистого дерева. На лезвии с голубым отливом — ни одной царапинки. Но самым ценным, конечно, было чеканное серебро на конце рукоятки и ножнах, обтянутых черной замшей, и цепочка, набранная из мелких двойных колец. Серебро покрывали узоры.

— Это ты делал? — спросил Захар. Он видел, как работает Дугар, но все же не думал, что его мозолистые руки, с обломанными ногтями на кривых пальцах, могли нанести на металл такие узоры, рисунки, линии, словно набросанные остро отточенным карандашом.

— Целый год делал, — ответил Дугар. — Тихо делал, для сына старался. Но ты как большой родня мне — шибко радостно отдаю.

Захар поднял нож за цепочку и протянул Дугару.

— Не могу, не возьму. Пускай Базар носит. Он молодой, ему пофорсить охота. Ты мне сделай попроще.

— Бери, бери, зачем пустой разговор. Сыну буду делать другой. — И как Захар ни отнекивался, нож пришлось принять. Дугар повесил его Захару на пояс, посмотрел издали, прищелкнул от удовольствия языком:

— Хорошо!

Понравилась Захару семья Нимаевых. Вечерами Норжима и Базар учили его говорить по-бурятски. Захар повторял, безбожно коверкая слова, и брат с сестрой покатывались со смеху. Он тоже добродушно посмеивался.

— Мы тебя не отпустим, пока не съездишь с Базаром в степь на охоту, — сказал ему Дугар. — Мой парень любит лисиц гонять. Ты тоже охоту любишь…

— Поедем! — подхватил Базар. — Лисица теперь мышкует, самая пора для охоты.

Захар не устоял перед соблазном и рано утром отправился с Базаром. Целый день гоняли по степи лисиц. Базару удалось одну подстрелить. Пламенно-рыжая, с длинным пушистым хвостом, она лежала поперек седла. Чуть ниже ее остренького уха чернела рана, из нее на снег падали капли теплой крови. В шерсти хвоста запутались былинки, колючки репейника. Базар гладил лису рукой, и глаза его сияли счастьем.

— Вот она! — выкрикнул он. — Не ушла. Куда от Базарки уйдешь, он знает все, что лиса думает. Теперь вторую будем искать. Найдем — ты убивать будешь.

Захар отрицательно покачал головой.

— Домой надо. Видишь, погода меняется, пурга будет. Хватит, Базар, какая охота в пургу-то!

— Какой пурга? Ветерок… Поедем! Я убил, ты — нет. Нехорошо. Мой батька будет ругаться. Плохо водил гостя на охоту, скажет.

— Ничего он не скажет, поедем домой.

— Поедем, — неохотно согласился Базар, лицо его поскучнело. — Беда худо вышло.

У юрты они еще издали заметили кошевку и рядом с упряжкой оседланную лошадь. Базар, вглядевшись, побледнел.

— Еши с Цыдыпом. Замучили батьку — убью! — Он вложил в ствол ружья патрон и галопом поскакал к юрте.

Захар не отставал. У двери Базар на всем скаку спрыгнул с лошади и ворвался в юрту. Захар привязал лошадей и поспешил за ним.

В юрте было полно табачного дыма. Дугар и два его гостя сидели на полу, поджав под себя ноги, и курили трубки. Между ними стояла бутылка водки, тарелка с мясом, стопка пресных лепешек.

— Опусти ружье, сын. Эти люди — самые уважаемые в улусе. Они приехали просить у нас с тобой прощения, — проговорил Дугар, увидев сына. По тому, как он растягивал слова и размахивал трубкой, Базар понял, что отец уже выпил. Вынув из ствола патрон, он повесил ружье на стену. Еши и Цыдып усадили его рядом с собой. Дугар подвинулся, дал место Захару. Еши разлил по чашкам водку.

— Не сердись на нас, Базар. Мы были виноваты, ты тоже виноват. Все погорячились. Забудем старые обиды и не станем наживать новых.

Все, кроме Базара, выпили. Он же не прикоснулся, нахмурил широкие брови, с неодобрением посмотрел на отца. С каких пор Еши, жирная свинья, и Цыдып, тощий шакал, стали искать дружбы бедного пастуха? С каких пор они стали так легко забывать обиды? Уж не готовят ли они исподтишка какую-нибудь пакость?

— Почему не пьешь? Старших уважать не хочешь? Или все еще сердишься? — Цыдып пододвинул Базару кружку.

— Я не пью. Не хочу…

— Значит, сердишься. — Цыдып заерзал на месте. — Пей, говорят тебе!

— Что ты лезешь к парню? Сказал не пьет и весь разговор тут. Отцепись! — Водка была крепкой, Захар захмелел. Здоровой рукой он облапил Еши за шею. — Жиру у тебя, паря!.. У жирных, слыхал я, сердце доброе. Правда, видно. Вот ты приехал прощения выпрашивать… Ты нехитрый, толстые они все простые.

Еши попробовал увернуться от Захара, но он не отпускал.

— Не вертись, не вредничай. Думаешь, поставил водку на стол, так и хорохориться можно? Мужицкое дружество на водку не продается.

«Белоглазый шутхур!»[8] — ругал про себя Захара Еши. Он успел помириться с Дугаром, пока тот был один. Он клялся ему, что приезжали тогда без злых намерений. Во всем виноват Базар. Ох, этот Базар! Не уважает старших, не ценит добра. Они, Еши и Цыдып, всегда считали Дугара своим лучшим другом. У них нет зла на него. Они приехали сюда, чтобы дружеской беседой разогнать туман недоразумения. Друг всегда готов поделиться с другом. Они привезли ему стегно конского мяса и туес масла.

Еши и Цыдып надеялись, что разговор с Базаром будет еще проще. Однако все оказалось иначе. А тут еще этот русский сует свой нос в чужие дела. Не дает слова сказать против Базара…

Еши и Цыдып уехали ни с чем. Примирение с сыном Дугара не состоялось. Просьба Доржитарова была выполнена лишь наполовину. Еши теперь понял мудрость его совета. Пастухи ждут, когда он притянет Дугарку с сыном к ответу. А он предложил им мир. Из улуса в улус пойдет молва о доброте Еши. Но до чего же противно выпрашивать прощение!