Склеп, который мы должны взорвать (СИ) - Вагнер Лара

******

День все же прошел не совсем зря, хотя оставил чувство неудовлетворенности. Если бы у меня сейчас было бы прежнее, неведомое мне тело, я бы полночи проворочался с боку на бок… Население подвала, между тем, готовится отойти ко сну. Кто-то на пару с собутыльником допивает сомнительное пойло, кто-то что-то дожевывает… В углу две старухи бранятся… Одна из бомжих бросает в пространство:

— Да заткнитесь вы! Колода, кажись, померла…

Таинство смерти произошло незаметно для окружающих. Никто не проявляет особого любопытства. Николай подходит к матрасу, на котором в прежней позе замерла несчастная, наклоняется.

— Точно, померла. Ну, что делать будем?

— А что тут сделаешь, — вяло отзывается один из бомжей. — Как в прошлый раз, трупешник на пустырь отнесем. Кто-нибудь из прохожих в ментовку позвонит, вот и все дела. Не оставлять же тут ее гнить.

— Само собой. Как раз ночь почти уже, никто не попадется навстречу. Кто понесет?

Начинается долгое препирательство. В конечном итоге трое мужчин покрепче собираются на выход. Кто-то из женщин застегивает на трупе длинную пеструю куртку, которая кажется такой не подходящей к обстановке вокруг и к своей покойной владелице. Наверное, разборчивая модница много лет назад выкинула на помойку надоевшую яркую вещь. С тех пор куртка изрядно износилась и поблекла, но пестрые цветочки и пятна все еще проступают на темном фоне. Покойницу начинают приподнимать, когда одна из старух произносит:

— Стойте! Вот у меня одна ее вещица осталась… Я… подобрала на полу недавно, не надо было. Покойница так искала, а я… Пускай хоть после смерти к ней вернется.

Она шарит под тряпьем, намотанным вокруг шеи, и вот уже в руке раскачивается небольшой овальный медальон.

— Погоди, он что, серебряный? — оживляется Николай.

Перехватывает тонкую пластинку, но тут же разочарованно говорит:

****

— Нет, железка. Ключ какой-то выдавлен. Надень на нее тогда. Вместо креста будет. Ну, чего ждете? Выносите.

Следует долгая возня, прежде чем покойницу поднимают по крутой лесенке, и в подвале воцаряется тишина. Относительный покой, нарушенный чрезвычайным происшествием, восстановлен. Только сейчас обращаю внимание на фею, которая сжалась в углу, кусает побелевшие губы. Николай тоже замечает, что она не в своей тарелке, и покровительственно произносит:

— Напугалась? А чего тут такого? Дело житейское…. Ну-ка, иди ко мне, Катя-Катерина.

Он все время называет фею этим именем. Возможно, так звали его жену, которая когда-то существовала. Может, и сейчас существует.

********

Глухая темнота, умерли разом все звуки. Снаружи властвует прохладная осенняя ночь, а здесь, внизу, довольно тепло и абсолютно тихо. Впрочем, если прислушаться, можно уловить характерные звуки. Неужели это мерзкое, потерявшее человеческий облик чудовище не оставит фею в покое? Когда-нибудь, я его уничтожу…

Так хочется скрыться от мерзких звуков, от отчаянья и разочарования, перенестись далеко-далеко отсюда. В какой-нибудь прекрасный парк Аверхальма, где ветви деревьев покрыты лиловыми цветами, где бьют фонтаны с прозрачной холодной водой, где птичьи трели не смолкают, и ласковый ветер понимает в воздух опавшие лиловые лепестки… Я вернусь в эту светлую обитель. Вернусь вместе с феей…

Глава 10

— Ладно, покатаемся по городу тогда, — соглашается принц. — Хотя не понимаю, что мы будем искать и какой в этом смысл.

— Примерно то же самое, что найти снежинку среди вороха осенних листьев, — добавляет палач.

Мне приходится оправдываться перед этими безнадежными пессимистами.

— Другого выхода ведь нет. Я и так полтора дня метался по городу в поисках.

— Понятно.

— Такая жалость, что дело с места почти не сдвинулось, — печально вздыхает ведьма.

Она все же заявилась сегодня в подвал и даже по ступенькам умудрилась спуститься, хоть и с помощью палки. Наверняка ведьма боялась, что мы удерем в Аверхальм без нее. Если бы это было настолько просто и скоро!

Складывается впечатление, что во всех неудачах виноват исключительно я один. А остальные господа палец о палец не желают ударить. Хотя о чем это я? Ответственность всегда приносит больше негатива, чем удовлетворения и заслуженного признания. Пассивная публика везде одинакова. Они будут сидеть в сторонке и наблюдать, пока кто-то из последних сил, падая от изнеможения, обеспечит им обещанное счастье. Самая обычная картина…

— Да чего вы киснете? — вмешивается волшебник, который единственный, кажется, сохраняет свой слегка циничный оптимизм. — Раз вождь и учитель говорит: надо искать — весь город перевернем.

Раздается грохот… Вниз по ступенькам скатывается какое-то странное создание. Все происходит слишком быстро, чтобы понять и осознать, что творится. Вновь прибывший кое-как поднимается. На редкость своеобразная особь мужского пола. Взъерошенный, потный, ободранный молодой человек. Вокруг левого глаза растекается темно-фиолетовый синяк, под носом и на подбородке засохла кровь. Довольно длинные рыжеватые волосы всклокочены и торчат в разные стороны. Колоритный экземпляр, который угодил в подвал совершенно не вовремя. Незнакомец, по всей видимости, изрядно пьян, что гармонично довершает образ.

— Ты кто такой? — невозмутимо спрашивает волшебник.

— Я… не помню ничего…

— Ну, так вали отсюда.

— Куда??? Мне нет нигде приюта, вокруг лишь слезы и тоска.

— Поэт, что ли? Еще чего-нибудь скажи.

И новоявленный поэт выдает следующее:

Грустные сказки Багряного леса,

Дуб рассыпается в прах на ветру.

В замке хрустальном рыдает принцесса,

Зная, что станет золой поутру…

Серые тени на призрачной сцене,

Рыцарь, утративший честь и покой…

— Стоп-стоп-стоп! Вы знаете, откуда это? — волшебник обращается сразу ко всем, но кажется, в первую очередь ко мне. — Неужели не узнаете?

Тишина вместо ответа, только прерванный поэт шмыгает носом.

— Это же «Поэма Багряного леса»! Правда, не вкуриваете? Риф ван Баастен, наш знаменитый классик, гениальный творец аверхальмского литературного языка. До чего же вы некультурные. Уж ты-то мог припомнить, я думал, ты у нас интеллектуал.

Последняя фраза, надо полагать, адресована лично мне. Стараюсь ответить как можно корректнее:

— Имя ван Баастена мне, разумеется, знакомо, не сомневайся. Однако именно эта поэма неизвестна.

— Ну и зря. Нормальный такой рыцарский боевичок пополам с мистикой. Ты тоже не читал? — спрашивает волшебник у принца.

— А я обязан, что ли?

— Ладно, чего ты. Я просто так спросил. Значит, еще один наш земляк объявился.

— Радость-то какая. С самого утра думаю, чего мне для полного счастья не хватает, — мрачно отзывается принц.

Поэт, который стоит, чуть покачиваясь, не уловив иронии, в восторге бросается к принцу, распахивает объятия.

— Брррааат!..

Звук удара… Я не успеваю заметить, каким образом это происходит, но отвергнутый поэт моментально валится на цементный пол. Правда, почти сразу пытается подняться. Печальное зрелище, кровь то ли из носа, то ли из свежерассеченной губы снова течет.

— За что?..

— Действительно, нафига ты его приложил? — интересуется волшебник.

Кажется, принцу тоже иногда может быть стыдно, хотя он явно не желает этого показывать.

— Он первый полез. А у меня инстинкт уже. Просто давно руки чесались, а этот чувак сам подвернулся… Подумаешь… Вообще я не хотел.

Очевидно принц из той категории людей (она существует вне сословных рамок и принадлежность к ней не зависит от происхождения), которым трудно, почти невозможно попросить прощения, даже когда сами почти уверены, что поступили по-свински. Извиняться — порой тяжкий труд. А вот я никогда не отказываюсь признать свои ошибки.