Склеп, который мы должны взорвать (СИ) - Вагнер Лара

Остатки городка они действительно находят — какие-то плетеные изгороди, домики без крыш, побитые дождями и снегом. Даже удивительно, как эти хлипкие следы детской игры сохранились через много лет. Впрочем, не так уж и много, лет десять, а может, меньше…

Первый раз они целуются на скамейке под деревом. Мимо пробегает лохматая собачонка, похожая на Люси, только шерсть потемнее. По асфальту за собачонкой волочится поводок, следом несется растрепанная запыхавшаяся хозяйка, шуршат опавшие листья под ее ногами.

********

Мы все втроем уже снова в квартире принца. Он включает свет в холле, но не такой яркий, как в прошлый раз, когда я был в гостях официально, по приглашению. Теперь свет приглушенный…

Майя доверчиво позволяет увести себя в спальню, без единого вопроса. Я не буду заглядывать туда к ним, надо все-таки иметь совесть. Пусть побудут наедине, без невидимого соглядатая. Мне кажется, принц сегодня совсем другой, напоминающий того, прежнего, каким был в своей аверхальмской жизни. Хотя мне тогда его видеть ни разу не довелось, я бы запомнил. Он не оскорбит ее и не обидит, не настолько же он испорчен и циничен, в самом деле. Расставание с непорочностью, с которой так носятся некоторые особо нравственные жители Аверхальма, пройдет без лишней боли и стыда и станет настоящим счастьем, а не разочарованием. Девочка превратится в юную женщину и запомнит этот вечер на весь свой век. Она такая неловкая, слегка испуганная, с прохладной гладкой кожей и слабыми руками…

Сама невинность…

Пожалуй, мне лучше отвлечься. Ни к чему так увлекаться тем невидимым за стеной спальни действом, к которому я не имею ни малейшего отношения. Перемещаюсь в просторную комнату. За окнами темно, однако в свете кстати выглянувшей из-за дымчатых облаков луны можно рассмотреть немногочисленную мебель, большой телевизор, который, будто картина в раме, красуется в левом углу. Если бы у меня достало сил, я бы сумел включить его, убавить звук и понаблюдать, что творится в мире. Я же много раз видел, как делают это люди. Времени для подобного развлечения было бы вполне достаточно. Увы, я абсолютно бессилен и не имею никакой власти над предметами…

*******

Девочка снимает с вешалки и надевает свой коротенький плащ, завязывает пояс. У нее горят щеки и сияют глаза. Не припомню, чтобы я когда-то видел в этом городе настолько счастливое лицо. Принц вышел вместе с ней в холл, стоит, прислонившись к стене. Вид у него не то чтобы очень радостный, скорее утомленный или равнодушный. Странно. По моему скромному мнению, у него сейчас могло бы быть совершенно иное выражение лица.

— И кто был первопроходцем? — небрежно спрашивает он, будто продолжая прерванный разговор.

— Кем? — недоумевает Майя.

Он слегка усмехается.

— Я имею в виду чувака, который у тебя был до меня. Или их было несколько?

Некоторые люди обладают свойством моментально краснеть. К ним принадлежит и Майя. Румянец на ее щеках становится ярче, краска переползает на виски и уши.

— Это… одноклассник… На выпускном. Там шампанское было и еще вино. Все напились, а он признался, что с четвертого класса в меня влюбился… Но мы с ним больше ни разу не встречались…

Святая простота!

— Я вызову тебе такси, — спокойно произносит он.

****Глава 14

— Ерундой вы занимаетесь. И что вам дает это «семнадцать в рамке»? Чушь полная, — говорит палач и сплевывает.

Плевок стремительно летит вниз, растворятся в тусклой непрозрачной воде. Мы стоим на Старом мосту, облокотившись на перила. Вернее, трое стоят, а я расположился на перилах — широких, с шероховатой поверхностью, так что можно не опасаться соскользнуть вниз. Устроился со стороны палача. По водной глади, неподалеку снуют утки. Какая-то шумная компания — мужчины, женщины и пара малышей — бросают в воду куски булки, которые немедленно поглощаются птицами. Довольно многочисленная утиная колония облюбовала эту часть реки, рассекающей город на две части. Птиц охотно подкармливают круглый год, зимы в последнее время относительно теплые, поэтому отпала необходимость отправляться осенью в дальние края.

Старый мост слишком узок и ненадежен, чтобы выдержать нескончаемый потом машин. В качестве замены уже лет тридцать назад построили другой мост, который горожане до сих пор именуют «Новым». А Старый стал исключительно пешеходным. Эти сведения я почерпнул из беседы двух пожилых бомжей, которые как-то на досуге обсуждали, каким город был прежде, когда они сами еще числились благополучными обывателями.

Итак, мы находимся на Старом мосту и бесцельно смотрим на воду. Редким прохожим, перебирающимся с одного берега на другой, до наших странных разговоров дела нет, расположившейся неподалеку компании — тоже. К тому же беседуем мы тихо.

Примерно полчаса назад принц заявил, что больше не в состоянии находиться в подвале и предложил переместиться на свежий воздух. Я был против, однако не стал спорить, дабы не подвергать напрасным испытаниям мой и без того шаткий авторитет. Мы погрузились в нутро прирученного черного монстра принца и отправились куда глаза глядят. Точнее, погрузились не все. Кларе Рудольфовне пора было забирать своего подопечного из школы, а бедняжка фея не решается лишний раз показываться на улице без крайней необходимости. Зато ведьма увязалась за нами. Было забавно наблюдать, как она испуганно впилась морщинистой ручкой в край кожаного сиденья, с каким ужасом и изумлением наблюдала мелькание домов и деревьев за стеклом. Она точно впервые ехала на машине, да еще такой, что несется, как безумная.

Почти сразу ведьма нас покинула, явно чувствовала себя не в своей тарелке. Действительно, сухонькая старушка смотрелась нелепо на фоне крепких мужчин. Она распрощалась, вновь попросила не оставлять ее в неведении, если вдруг откроется нечто важное, и посеменила к остановке, от которой время от времени отползали рогатые троллейбусы. Медлительный общественный транспорт, надо думать, не вызывал у нее такого ужаса, и ведьма давно научилась им пользоваться.

Справа раздается пронзительный плач. Вскоре отец сдается, берет сына на руки, чтобы тот мог с удобством наблюдать за утками. Осчастливленный малыш моментально затихает.

— А что ты предлагаешь? — лениво произносит волшебник. — Мы хоть что-то нарыли. А от тебя, например, никакого толку. Лучше колись, чем нагрешил в прошлой жизни. Почему не хочешь помочь?

Палач пожимает плечами. Я и не рассчитываю, что волшебнику удастся вызвать его на откровенность.

— Я много думал об этом, — неожиданно отзывается палач. — Даже не знаю… Все ведь относительно. Хотя есть у меня одна догадка… За месяц до того, как попасть сюда, я совершил то, что здесь называют должностным преступление. Я бы назвал это ошибкой.

Он устремляет свои маловыразительные, неопределенного цвета глаза на серое облако, которое плавно плывет по небу.

— Как-то раз мне довелось стать свидетелем убийства. Совершенно случайно. Я тихо-мирно сидел в таверне возле Мраморной площади. Один, за маленьким столом у стены, недалеко от входа. В зале было, как всегда темновато. Я любил иногда прогуляться вечерком, так сказать, инкогнито. Достаточно закутаться в плащ, поглубже надвинуть берет и ни на кого пристально не смотреть. Тогда тебя никто не узнает. Не по душе мне было, когда люди смотрят со страхом и стараются поскорей отвернуться. Вот я, неузнанный, сидел в таверне… За одним из больших столов вспыхнула ссора, как часто бывает, когда все уже достаточно нагрузились, и заняться особо нечем. Поначалу я не обратил внимания, мало ли скандалов случается, однако этот оказался с последствиями. Трое пьяных подмастерьев насмехались над высоким парнем лет двадцати пяти, который тоже был на взводе. Не знаю уж, чем он им не приглянулся. Дело кончилось тем, что тот — позже выяснилось, стеклодув Эрлинг — схватил нож, которым хозяин нарезал окорок, и кинулся на обидчиков. Поднялся жуткий шум, однако было уже поздно. Каждый из троих получил несколько точных ударов. Эрлинг действовал умело и молниеносно, словно не стеклодувом был, а мясником. Ни один из троих не выжил. Чистая работа.