А дело шло к войне - Л Кербер

Когда он вернулся и изложил события, которые произошли с ним в эти три дня, все вздохнули с облегчением. На сей раз грозу пронесло и открылись какие-то, пусть смутные, перспективы настоящей работы. Растрата сил на создание ПБ-4 была равносильна строфе из революционной песни: "Вы сами копали могилу себе, готова глубокая яма". Туполевцы вздохнули с облегчением, вместо угнетения появилось желание работать, творить. Вскоре состоялся переезд в Москву, в здание КОСОС, оформился коллектив КБ-103, и работа закипела.

Но до того, как она закипела, у А. Н. Туполева состоялся такой разговор с генералом Кравченко:

- Для того чтобы уйти в работу над самолетом в полную силу, мне нужна уверенность, что жена и дети живы и здоровы. Без этого не смогу. Пусть мне принесут записку от Юлии Николаевны.

Начальство всполошилось: ведь Юлия Николаевна в изоляции, а детей опекает бабушка, Енафа Дмитриевна. Ютятся они в одной комнате, оставленной им в квартире на Каляевской, без всяких средств к существованию.

Поначалу Туполеву отказали, но, столкнувшись с непоколебимой твердостью, записку принесли. Стоит ли говорить, что она была написана в камере следователя, который вел дело Юлии Николаевны, под его диктовку и "в интересах возможного освобождения мужа".

Служба информации у нас в стране всегда хромала, особенно это относилось к оборонной промышленности, где все нужное и ненужное было засекречено, и в первую очередь в тупике оказывались те, кто должны были начинить самолет самым новым и совершенным оборудованием. Оторванные уже два года от жизни, мы совершенно не знали, что выпущено промышленностью нового.

1988, No6

И вот трое отвечавших за начинку самолета - Надашкевич, Френкель и я обратились с декларацией к АН о необходимости посетить ряд заводов. "Мда-а, сказал шеф: - заключенные посещают секретные ОКБ - казус белли *! Попробую переговорить с Кутеповым". (* Casus Belli (лат. ) - повод для войны.)

Начальство поняло необходимость, и в один прекрасный день под конвоем Крючкова и двух охранников мы двинулись на соответствующий завод.

"Цирк" начался сразу же. Первый же вахтер потребовал у нас пропуска. Майор Крючков вынул свое удостоверение, теоретически открывавшее все двери, и сообщил, что остальные "это специалисты при мне". Разгневанная вахтерша усомнилась: "Какие такие специалисты, а может, шпиёны!" Кругом началось оживление, стала собираться толпа, назревал конфликт. Крючков исчез, но вскоре явился с начальником охраны, и нас пропустили. Когда в приемную вошли разработчики аппаратуры, началось второе действие. Сперва немая сцена, затем расспросы: "Куда вы пропали, где работаете, над чем?" Форма Крючкова, охранники с пистолетами ставят все по местам. "Свободные" все понимают и с большим старанием выкладывают необходимую информацию. Прощаются они подчеркнуто тепло. Первое общение со свободным миром стало и последним. Надо полагать, что на Крючкова и попок оно произвело тяжелое впечатление.

Вернувшись, мы подробно рассказали о вылазке за стену, а лейтмотивом был тезис "Они там понимают все".

С этого времени необходимую информацию стали добывать чины НКВД, и это было ужасно. Путали, привозили не те чертежи и не то, что нужно. Словом, это была игра в испорченный телефон, и конструировать лучшие в мире самолеты стало очень трудно. Все же постепенно материалы начали собираться и открылся какой-то фронт деятельности.

После бесчисленных переделок рабочих мест экипажа на макете, вызванных неточной информацией, макет самолета довелся, и Туполев информировал Кутепова о необходимости затребовать макетную комиссию ВВС. Надо сказать, что это событие волновало всех заключенных. Как произойдет встреча с военными членами комиссии, которых большинство из нас знало много лет? Ведь это политически подкованные люди, и не проявится ли слишком предвзятое, настороженное отношение к арестантам? По счастью, ее председателем был назначен не просто военный, а инженер - генерал П. А. Лосюков, умный и дальновидный человек.

Комиссия разместилась в кабинете Кутепова. (Совсем недавно в этот же кабинет приходили эти же офицеры, но принимал их Туполев. Когда все собрались, ввели заключенных. Прохор Алексеевич сразу находит верный тон, поднимается, обменивается с Туполевым рукопожатиями, и стороны раскланиваются. После обстоятельного доклада, сделанного С. М. Егером, все вместе следуем на шестой этаж, в макетный цех. Натурный макет облеплен людьми в сине-голубой форме ВВС. Арестанты отвечают на вопросы офицеров, доказывая, что спроектированный самолет достоин защищать социалистическое государство. Два дня возле макета творится содом и гоморра. Наконец, все осмотрено, облазано, ощупано, обмерено, осознано и оценено. На пленарном заседании военные, как и обычно, выставляют свои максимальные требования, арестанты отвечают реальными. Постепенно страсти уступают разуму, находятся компромиссы. Наконец, акт с положительной оценкой самолета готов. По традиции, положен скромный банкет с вином. Компромисс находят и здесь. Нельзя заключенным произносить тосты и чокаться. Нас уводят, а за столы садятся военные и сотрудники НКВД.

Через много лет П. А. Лосюков сознался Андрею Николаевичу, как ему было трудно. Несколько ортодоксов из числа членов комиссии пытались создать коллизию между техникой и политикой. Извечный принцип соцбюрократизма "как бы чего не вышло" диктовал им уйти от однозначной оценки самолета, построенного вредителями. Написать витиеватое заключение, а дальше пусть генералы от Наркомата обороны и генералы от внутренних дел разбираются.

Было трудно и нам, мы ждали, что решение пусть даже пустякового вопроса скатится в сторону "ах, вы не хотите выполнить наши законные требования, следовательно... ". Такой поворот событий мог повлечь за собой далеко идущие последствия - карцер, отправку в лагеря, прибавку к сроку заключения, да и похуже. Но все обошлось.

Вспоминая эту комиссию, нельзя не остановиться на отношении Туполева к отдельным военным специалистам, улучшавшим, по их мнению, самолет. К действительно улучшавшим требованиям он относился положительно и обычно их принимал. Когда же кто-либо выдвигал явно демагогическое, не столь улучшавшее машину, сколько позволявшее автору негласно запечатлеть в акте: "Видите, какой я непримиримый борец за прогресс", - такой человек подвергался моральному уничтожению через осмеяние.

На комиссии по Ту-16 один из военных, подполковник Т., потребовал обеспечить верхнему стрелку обзор не только верхней, но и нижней полусферы. Тщетно Надашкевич пытался объяснить, что этого сделать невозможно, а главное и не нужно, поскольку хвостовой стрелок видит нижнюю полусферу. Т. упорствовал. Тогда Туполев с улыбкой произнес: "Т., к тому времени, когда у вас на жопе вырастет глаз, я вам обзор вниз обеспечу". Гомерический взрыв смеха не дал ему договорить, и вопрос был снят. Второй эпизод был на комиссии по самолету Ту-14, на котором мы впервые устанавливали катапультные сиденья экипажа. Военврач Я. потребовал, чтобы члены экипажа могли пользоваться стоявшей в кабине парашей, не сходя с таких сидений. Когда на пленарном заседании дошли до этого пункта,