Рука дьявола - Виктор Сидоров

— Снеси-ка мамане...

А она стоит неподалеку, смотрит на них, а сама быстро-быстро покусывает губы.

Петруха бросается радостно к матери, сует сало, кричит:

— На, это тебе! Видала? А у нас-то гляди сколь всего!.. Полно! — Потом, оглянувшись на ребятишек, позвал: — Айдате играть. В гости. Как намедни.

И первым помчался за ограду. За ним сыпанули все остальные, держа осторожно в руках свои богатства, чтобы там, в игре, насладиться ими.

Ленька проводил их глазами, встряхнул тряпку, сложил аккуратно и сунул в картуз — карманов в его куцых и обремканных портках не было. Потом он сидел за столом, хлебал обжигающие щи и степенно разговаривал с хозяйкой.

— Девчонки-то, поди, балуют? Вы уж, теть Феня, построже с ними, ежели что...

— Зачем же? Хорошие девчонки... Как все... Вот только Нюра было прихворнула. Простыла. Неделю, поди, на печи отсидела. Слабенькая, поосунулась...

— Да будто нет. И Катя. Веселые.

Ленька довольно быстро управился со щами, принялся за молоко, что стояло на столе в отпотевшей кринке.

Хозяйка сидела напротив, то и дело подсовывала ему хлеб, спрашивала, не подлить ли еще щей или молока, и старалась не глядеть на Леньку, на его вспотевший от усердия лоб, чтобы не стеснять.

— Ну а ты-то как живешь, Ленюшка? Больно уж тощий какой-то. Может, кормишься худо?

— Не, ничего, — торопливо ответил Ленька.— А тощий что? Я всегда такой. Ничего. Хорошо.

— Не обижают?

— Не-е,— затряс головой Ленька, а сам подумал тоскливо: «Эх и задаст мне нынче Заковряжиха! Поди, все волосы повытеребит». И чтобы обойти неприятный разговор, он произнес:

— К осени председатель сельсовета Захар Лыков обещал мне хлебца выделить. Из обчественного амбара. Подмогну вам...

Хозяйка удивилась:

— Что за амбар такой?

— Обыкновенный, во дворе сельсовета стоит. Только хлеб в нем обчественный. Каждый хозяин ссыпает туда сколько-то хлеба, а потом его выдают самым бедным на прокорм или на посев.

— Гляди-ка! А у нас такого нет!

Ленька даже приосанился слегка, произнес, не скрывая гордости:

— Это все наш председатель — Захар Лыков надумал. Ух человек! Одна нога, а шустрый — ужас! Везде поспевает. И воевал здорово! Из матросов он. Беляки, говорят, как узнают, что его отряд идет,— сразу тягу. Два раза раненый. Командир, который самый главный, наградил его револьвером, огромадным таким, маузером называется...

Хозяйка слушала внимательно, ласково поглядывая на Леньку. Заметив, что кружка его снова опустела, потянулась к ней.

— Дай-ко еще подолью...

Ленька вскочил торопливо, затряс головой:

— Нет, нет, довольно, теть Фень. Спасибо. Наелся вот так,— и он провел ребром ладони по горлу.— Большое спасибо вам. Да и домой пора...

— А то бы побыл еще маленько. Скоро Михаиле Петрович наш прибудет. На луга он уехал... Вчерась про тебя спрашивал: давненько, говорит, не было Лени...

Ленька совсем засобирался:

— В другой раз как-нибудь... На целый день приду.

Он и хозяйка вышли со двора. Ребятишки увлеченно играли в какую-то свою, должно быть, интересную игру. Ленька подошел попрощаться.

Нюра вдруг заплакала:

— Братка, не уходи... Останься... Вместе будем...

Ленька лишь вздохнул: здорово бы! Да только хозяева, видать, с этими пятью едва концы сводят. Были бы позажиточней, так, поди, сразу не отдали бы его Заковряжину. Ленька еще раз вздохнул, проговорил тихонько:

— Не шуми, Нюра, нехорошо так. Авось придумаю что...

А тут Катька захлюпала, кинулась к тете Фене:

— Маманя, не отпускай няню...

У Леньки сперло дыхание. Он хотел было еще что-то сказать, успокоить девчонок, да только слабо махнул рукой и почти побежал вдоль улицы. А вслед ему неслось:

— Братка! Няня!..

За селом остановился: прежней дорогой идти не хотелось — очень уж длинная, да и знакома. Скучно ходить одной и той же дорогой. Может, прямо через бор? Вон и тропинка бежит туда. Ленька подумал малость и пошагал тропкой к бору.

Идет он, а у самого в голове и перед глазами одно и то же: девчонки. Жалко их до слез. Хоть и живут они у хороших людей, а все равно жалко. И ничего не поделаешь. А тут еще Катька со своим «Маманя!». Маленькая, глупенькая, совсем уже маманю забыла. Для нее, наверное, кто кормит да жалеет, тот и маманя. Эх Катька!

Ленька даже глаза прикрыл и лоб ладонью вытер. Маманя, маманя... Где она сейчас? Жива ли? Думает ли о них, вспоминает? Конечно, вспоминает. И страдает и плачет, поди... Как же случилось такое? Ведь теперь, наверное, она не узнает, где они, и никогда не найдет...

Задумался Ленька — ничего вокруг не видит. Опомнился, когда вышел на небольшую лесную поляну с кучами сухих сучьев и штабельком ошкуренных бревен. Тропинка здесь вдруг сначала раздвоилась, а потом расчетверилась. Ленька растерянно остановился, огляделся: по какой идти? Выбрал ту, что вела прямо и была пошире остальных.

Он сразу нырнул в чащу под густые низко склоненные ветки, как под крышу. В нос ударило сыростью и гнилью, будто в заброшенном погребе. Но тропа недолго петляла в этом затхлом полумраке, вскоре выбежала на светлый сухой взгорок, расцвеченный солнечными пятнами.

Весь склон взгорка был устлан яркой, будто лаковой зеленью ягодников. Ленька еще ни разу не видел такого обилия брусники и черники. «Вот куда нагрянуть бы, когда поспеет ягода!» — подумал он, с восторгом оглядываясь по сторонам.

Тропинка между тем начала медленно спускаться в глубокую и обширную котловину, стиснутую двумя дугообразными гривами. Сосны остались наверху, а тут, на дне котловины, вовсю буйствовали черемуха, калина, колючий боярышник, приземистые корявые акации и непролазный ежевичник. Оттуда, из глубины зарослей, вдруг пахнуло влажной свежестью и мятой. «Никак родник там»,— обрадовался Ленька.

И точно, на самой середине котловины, взбугряя мелкий песок, било несколько сильных ключей. Чистая прозрачная вода, беспрерывно накапливаясь в огромной воронке, с веселым плеском переливалась через край и, прячась в кустах и высоких сочных травах, торопливо бежала куда-то по межгривью.

Ленька с удовольствием напился, сполоснул руки, лицо, шею и словно смыл с себя всю усталость.

Отсюда, от родника, тропинка уходила круто влево. Леньке это не понравилось. По всем соображениям, ему надо идти прямо и прямо — на закат, и чтобы солнце все время оставалось по правую руку. А тропа вон куда завернула, совсем в другую сторону. Ленька стоял в нерешительности. Но долго думать не было времени: солнце уже давно перевалило за полдень. Надо было поторапливаться, чтобы не пришлось ночевать в лесу.

И Ленька двинулся вдоль ручья, который, как он решил, обязательно выведет его из леса: или к речке, или к озерцам, что лежат в пяти-шести верстах от Елунино.

Идти сразу стало трудно. Бездорожье — не тропка: деревья, кустарники переплелись ветками так, что порой и пролезть через них не было никакой возможности, приходилось обходить. Всюду валялись вывороченные деревья, громоздились, как сказочные пауки, коряги, кучи грязного сушняка, застрявшие в кустах и в лапах этих коряг. Должно быть, весной талые воды наворочали такое. И земля здесь была вся изрыта рваными ломаными бороздами, словно кто баловался огромным плугом.

Ручей вдруг круто сбежал в заросший травой и кустами овраг. Ленька спустился вслед. Ручей зазмеился по дну оврага куда-то вправо. Рядом шла чуть приметная тропинка. Ленька остановился, размышляя, куда побежал ручей. Куда он приведет? Возьмет да вместо речки или озера вольется вдруг в какое-нибудь болото, которых в здешних борах немало. Тогда досыта напляшешься.

Пока Ленька стоял да раздумывал, впереди вдруг сухо треснула ветка, а затем послышались глухие шаги. Кто? Пока голова соображала, ноги уже скакнули с тропинки в кусты. Ленька лихорадочно подлез под нависшие ветки и распластался на влажной земле. А шаги все ближе и ближе. И вот на тропинке появились большущие сапоги, заляпанные засохшей глиной. Ленька поднял глаза и вздрогнул: на него, вернее на кусты, под которыми он лежал, глядели встревоженные острые глаза обросшего густой ржавой бородой мужика. У Леньки сердце захолонуло: неужто увидел?

Мужик, должно, ничего не приметил, однако почему-то остановился.  Он был в сером  пиджаке, на голове — зеленая фуражка    с облупленным черным лакированным козырьком, за спиной торчал большой узел.    Он оглянулся назад, произнес хрипло:

— Кажись, тут где-то зашуршало...

— Ерунда... Помстилось. Кому тута быть? — раздался очень знакомый голос и тут же рядом с мужиком остановился... Тимоха Косой, тоже с узлом.

Ленька едва не ахнул от неожиданности: вот это встреча! Ну если найдет он Леньку — прибьет. Тут уж никто не вступится, кричи не кричи. И он еще сильней вжался в землю.

Тимоха с мужиком постояли, оглядывая заросли. Тимоха подобрал увесистый сучок и швырнул его в Ленькин куст, прислушался.