Я тебя породил… - Анастасия Валеева

Дмитрий Германович вновь молча склонил голову на тело и зашелся беззвучными рыданиями. Сапрыкин, привыкший к такому ходу дел молча стоял в стороне, отвернувшись. Яна не находила себе места, впервые, наверное, в своей жизни увидев, как мужчина плачет.

Незнамов через некоторое время неожиданно выпрямился, рукавом утер глаза и с необыкновенной твердостью в голосе проговорил:

– Ну все, хватит! – Затем он перевел взгляд на Сапрыкина и отчеканил: – Сделайте все по высшему классу. Я оплачу любые затраты.

На этих словах клиент гадалки развернулся и, твердо ступая, зашагал к дверям, закурив на ходу. Яна не пыталась его догнать, отлично понимая, что какие бы слова она в этот момент не произнесла, способных утешить отца, потерявшего дочь, все равно не нашлось бы, да и она себя ничем в его глазах оправдать она не могла. Честно говоря, последнего ей и не хотелось, так как она не видела ответа на вопрос, куда делся ее таинственный дар безошибочного предвидения.

Выйдя на улицу, Милославская подсознательно обрадовалась всему тому, что ее окружало: солнцу, небу, птицам, деревьям, людям, снующим туда-сюда – и заключила, что жизнь, вопреки всему и для нее, и для Дмитрия Германовича продолжается.

Незнамова к тому моменту уже и след простыл, и Яна, выйдя на обочину дороги, поймала такси. С тяжелым сердцем она ехала домой, невпопад отвечая на пустые вопросы водителя. Она пыталась предположить, что станет делать теперь Дмитрий Германович, и переживала, как бы он не выкинул чего-нибудь «этакого», ведь по сути, цель его жизни со смертью Галюси себя исчерпала.

Молчаливо распрощавшись с таксистом, Милославская медленно открыла свою калитку, также безучастно измерила шагами двор, не разуваясь, вопреки привычке, прошла в свой кабинет, и, понурая, опустилась в кресло.

ГЛАВА 8

Незнамов, отъехав от морга, направился в собственный офис. Ему как никогда хотелось побыть наедине с собой, поэтому он буквально за пятнадцать минут разогнал всех сотрудников своего офиса, которые понять не могли, с чем такой поворот в распорядке их рабочего дня связан. Дмитрий Германович был далеко не в том состоянии духа, когда человек способен что-либо объяснять, и все возмущенные вопросы оставлял без ответа. Мысль о поездке домой он сразу категорически отодвинул: там все напоминало о ней, Галюсе. Ее комната, вещи и даже любимые с детства мягкие игрушки… Делом, которое он, увидев дочь мертвой, сразу же для себя обозначил, он заняться не мог: слишком слаб был Незнамов в этот момент перед лицом такой трудности.

Дмитрий Германович на каком-то подсознательном уровне принял решение сделать то, к чему никогда не имел привязанности – он намеревался опустошить щедро уставленный на всякий случай бар в своем кабинете. Незнамов всегда был слишком занят, поэтому у него отсутствовало время на то, чтобы сменить равнодушие к алкоголю на любовь или хотя бы уважение к нему. Если он и перехватывал рюмку на какой-нибудь презентации, то без особого желания, и на следующий день его традиционно мучила неимоверная головная боль, заставляющая в самых крепких выражениях вспоминать и презентацию, и ее организатора.

Оставшись, наконец, один, Незнамов, открыл дверцу довольно большого отсека полированной черной стенки, растянувшейся вдоль самой длинной стены его кабинета и стал доставать оттуда все подряд, не задумываясь. «Шардоне», виски, джин-тоник, водка «Абсолют» с грохотом в ряд устанавливались на маленьком столике.

Затем он нашел в столе у Люси штопор, а в холодильнике ополовиненный лимон и неначатую упаковку нарезки ветчины, которую Люся обожала и приготовила, наверное для себя. Начал Дмитрий Германович с «Шардоне», которое с трудом дрожащими руками открыл, в итоге все же поранившись штопором. Потом прешел на водку, и, вопреки всякой логике, стал запивать ее джин-тоником. Про закуску он забыл – лимон и ветчина через некоторое время покрылись тонкой сухой корочкой.

Опрокинув очередную рюмку, Незнамов закрывал глаза и произносил долгое «М-м-м-м…», словно у него начинал болеть зуб. Но болело у него другое… И если бы кто-то слышал эти звуки, он бы содрогнулся.

Дмитрий Германович во всем в эти мгновения винил себя. В том, что не уделял дочери достаточного внимания, в том, что не жил с ней одною жизнью, в том, что слишком часто был с ней гораздо более жесток, чем требовалось, и во многом другом. Но тем, чего он себе по-настоящему не мог простить, являлась его реакция на угрозы питерских конкурентов. Не уступив им приносящий хороший доход объект, он потерял самую главную, не осознаваемую им ранее ценность – дочь. Кому она нужна теперь, эта прибыль? И разве может быть с ней соизмерима его потеря?!

Это глубочайшее раскаяние сворачивало всего его, доселе казавшегося таким сильным и несгибаемым, в узел, ломало его и корежило, как податливую алюминиевую проволоку. Незнамов не осознавал течения времени, и неизвестно, сколько часов он провел так, пытаясь утопить себя всего в дурманящей жидкости.

– Да! Алло! Слушаю! Да говорите же наконец! – раздраженно воскликнула Милославская после того, как на ее слова никто не откликнулся.

– Что делать? Это же не она-а! – отозвался не знакомый ей неестественно протяжный голос.

– Что? – переспросила гадалка. – Я вас не понимаю! Вы туда попали?

– Ян Борис-на? – спросил незнакомец все тем же медлительным тоном.

– Да, – удивленно ответила гадалка.

– Знащьт туда-а…

– Кто это?

– Эт я-а…

На мгновенье гадалке показалось, что она узнала в незнакомце… Дмитрия Германовича, но она тут же отодвинула эту идею, поскольку в своей интонации адресант был перепуганно-счастлив.

Еще какое-то время Милославская перебрасывалась с позвонившим подобными фразами, пока наконец, он не удосужился обнаружить себя.

– Я это. Я! Незнамов! – досадуя, воскликнул он.

– Что-о? – Яна потеряла дар речи.

– Ш-што делать, я спраш-шваю?!

– Что с вами? Почему вы так говорите?

– А, ничего, я в нор-рме!

Тут только гадалка догадалась, что клиент, которого она несколько часов назад определила как бывшего, изрядно пьян. Больше всего она испугалась того, что в этом состоянии он спятил.

– Дмитрий Г-германович, – заикаясь, произнесла она, – с вами все в порядке.

– Абсолют-тн, – глубоко икнув прямо в трубку, ответил он. – Я говорю, это не Галюся!

Милославская осторожно, боясь усугубить душевную травму Незнамова произнесла:

– Где, простите?

– Да там… Там лежала не она…

– Но вы же сами сказали…

– Да, все совпадает, а вот пупок не-ет, – хитро протянул Незнамов.

«Мои опасения оправдались, «– мысленно произнесла Яна, решив, что Дмитрий Германович точно сошел с ума или находится на грани того. Единственный диагноз, который она считала утешительным – белая горячка на почве алкоголя.

– Ах, пупо-ок! У нее он, наверняка, совершенно особенный, – с глуповатой радостью парировала гадалка.

– Да, совсем недавно Галя сделал пирсинг! А у той все было цело. Цело и все тут! Да! Нет кольца в пупке! Ха! – Незнамов заговорил значительно отчетливей. Судя по всему, высказывание его все-таки имело под собой здоровую почву, тем более что в нем определенно присутствовала логика.

– Пирсинг? – неуверенно произнесла Милославская.

– Ну да, – протянул Дмитрий Германович. – Знаете, мода сейчас пошла идиотская, то есть… совсем замечательная мода, прокалывать пупки! И-и-и-и-и, – Незнамов захохотал совершенно по-идиотски, и Яна опять усомнилась в здравости его ума.

– Дмитрий Германович, – стараясь быть предельно дружелюбной произнесла она, – это не совсем телефонный разговор. Мне трудно разобраться в ваших словах. Давайте лучше я к вам подъеду, и мы обо всем поговорим. Где вы находитесь?

– Ми-илочка, – радушно протянул Дмитрий Германович, – да я сам к вам еду. Разговариваю по своему мобильнику…

– Что? Как едете?! – гадалка даже привстала, представив себе движение машины с таким водителем за рулем.

– Да на такси еду, – спокойно ответил ее клиент.

– Пф-ф-ф-ф… – облегченно выдохнула Милославская.

Но секундой позже она ужаснулась, подумав о том, какой веселой будет ее ночь, если Незнамов и на самом деле лишился рассудка.

– Возможно, меня ожидают не самые худшие вести, – оптимистично заключила Милославская через некоторое время и, потирая руки, направилась на кухню.

Она достала незаменимую серебряную джезву и принялась за приготовление кофе, которым собиралась подкрепить свой оптимизм, ибо первый всегда прибавлял гадалке бодрости.

Всего несколько минут назад ей не хотелось делать ничего, что входит в понятие «жизнь». Она сорвалась на ни в чем неповинную Джемму, притащившую под ноги хозяйке упаковку с собачьим кормом, которому время было быть насыпанным в миску, зашторила окна… Закрылась в кабинете и курила одну за другой… Звонок Незнамова, неизвестно что предвещающий в будущем, так или иначе, заставил ее вернуться к жизни.