Париж с нами - Андрэ Стиль

— С чем согласен? Кто тебе доказал?

— Моя золовка.

Когда слышишь такой ответ, не знаешь, что и думать: может, это шутка, может, над тобой издеваются. Конечно, с Франкером подобные шутки так просто с рук не сходят. Здоровенный Франкер обычно делает над собой усилие и пробует спорить — нельзя же допустить, чтобы нас упрекали в фанатизме. Но тут уж Гру хватил через край. Хотя, пожалуй, непохоже… Гру говорил совершенно серьезно. К тому же он добавил вызывающим тоном:

— На пароход я не пойду, но это вовсе не ради прекрасных глаз твоей политики…

— Твое дело, — согласился Франкер, довольный тем, что удалось сломить первого же, кого он встретил. — Но куда ты все-таки направляешься?

— А тебе-то что?

Франкер не стал допытываться. В общем, если Гру наврал, то с ним будет иметь дело забастовочный пикет. Нельзя же весь день ходить за каждым по пятам…

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Эсминцы

Семью Гру Анри хорошо знает. Хотя бы из-за Венсана Дамьена, чью память приходится защищать от многого, в том числе и от неблаговидных поступков его родных. Да и Клебер рассказывал ему о Раймонде, о Флоре. В общем из всех Гру одна Флора представляет какой-то интерес.

На Жане Гру можно поставить крест, его трудно спасти. Жан-Пьер Гру привлек к себе внимание только сегодня, из-за этой истории с пароходом, а в обычное время его и не замечают, он словно не существует — вернее, так кажется, а вот теперь все, что произошло с ним, лишний раз доказывает, что нет на свете незаметных людей, людей, которые не существуют.

Флора — другое дело. Сыграл свою роль, конечно, и отец. В сорок пятом и в сорок шестом году он даже был членом коммунистической партии. Сейчас он, правда, выбыл из нее и, говорят, не собирается голосовать за коммунистов. Но все же в нем сохранилось много хорошего. Флору и ее отца оберегает память о сыне и брате. Ими обоими стоит заняться. В первую очередь надо подумать о Флоре. Жаль, если ее близкие окончательно скатятся в болото… Тут дело не только в памяти Венсана, Флора сама по себе достойна лучшего: хорошая, здоровая, честная женщина. А недостатки… Но у кого их нет?

Присмотришься повнимательнее к такому вот случаю — и даже страшно становится, какие мелочи, совершенно незначительные на первый взгляд, могут влиять на решения людей. Выходит, как бы хорошо ты все ни обдумал заранее, все равно найдутся исключения, отклонения от общей нормы.

Никогда нельзя себе представить, на какой путь толкнет разум или сердце того или иного человека, а брать каждого за руку и вытаскивать на правильную дорогу — просто невозможно… Необходимость борьбы за мир, за национальную независимость, против перевооружения Германии и против фашизма в общем всем ясна. Но сколько еще факторов переплетается между собой и оказывает влияние на решимость людей вести эту великую борьбу. Сколько всего надо учесть, о скольких вещах помнить. Знать бы жизнь каждого человека, знать ее во всех подробностях, чтобы понять, как к нему подойти, как вернее вовлечь его в борьбу, и тогда в стороне остались бы только худшие из худших! Одним словом, хорошо бы иметь возможность заняться каждым человеком в отдельности.

«Незначительные люди, не стоит на них время тратить», — говорят о братьях Гру. Предположим. Но когда видишь, как всякие мелочи, накапливаясь, усугубляя одна другую, толкают рабочего под гору, и чувствуешь, что каким бы дрянным он ни был, он во многом остается близок нам, разве ты можешь сказать: им не стоит заниматься? А если бы на него раньше обратить внимание… К тому же теперь, в наше время, враг уже не может обойтись кучкой своих подручных, которых все знают наперечет, и на чью удочку уже мало кто попадается. Врагу нужны новые люди. Кого же он вербует? Не лучших, конечно. Он ищет, само собой понятно, слабые места. Бороться против малейшей трещинки — вот что необходимо. Непрекращающаяся борьба. Борьба за каждого человека. Только так мы защитим человека.

Настоящий руководитель… Нет… Анри сразу же обрывает самого себя. Зачем мечтать о недостижимом. Ни один руководитель, даже самый лучший, не может узнать так подробно жизнь каждого человека, как Анри знает, предположим, всю подноготную Гру и Дамьенов. Конечно, если бы это было достижимо, руководитель смог бы направлять каждого человека в отдельности. Но выход есть: коммунисты, партийные ячейки и все массовые организации должны по-настоящему окунуться в жизнь, а не вариться в собственном соку — если употребить это избитое выражение, которое уже никому ничего не говорит. Наши партийные работники не имеют права превращаться в сухарей или витать в облаках, уходить, как говорится, с головой в политику, они обязаны быть такими же людьми, как все, и жить среди людей. Если все коммунисты будут такими, не останется на земле глухих углов. Что ж!.. Дойдем и до этого. Мы уже на пути к этому. Взять хоть поселок Бийу, ведь там есть улицы, на которых товарищи знают каждого жителя, знают, у кого что болит… Убежден, что докеры, живущие на этих улицах, сегодня утром не подкачали. А если что и вышло не так, то все уже наверстано.

Но пока у нас еще далеко не везде такое положение, а времени мало и угроза велика, надо хоть наспех, начерно проделать эту работу. У каждого из пятнадцати не менее любопытная история, чем у этого самого Жан-Пьера, но если всем этим заняться, то конца-края не будет. Разве что вам нечего делать сейчас, когда этот проклятый пароход стоит в нашем порту.

К половине одиннадцатого с трудом удалось переубедить лишь шестерых. Робер притих.

К счастью, противник тоже наделал глупостей.

Только Анри и Робер вошли в пивную «Промочи глотку», где было условлено встретиться, чтобы уточнить положение, как дверь со звоном распахнулась. Ее заедает где-то внизу, особенно зимой, и стоит на нее поднажать, как раздается дребезжанье неплотно вмазанных стекол и кажется все вот-вот разобьется вдребезги.

— Посмотри-ка! — задыхаясь, крикнул влетевший в пивную паренек. Обращался он к Анри, но это относилось, конечно, ко всем, и все немедленно высыпали на улицу.

Далеко в море один за другим с самоуверенным видом, словно хозяева здесь они, плывут, направляясь к порту, два американских эсминца.

— Чорт возьми! — воскликнул Робер. — Что же теперь будет?

Никто не ответил. Все молча вглядывались в даль. Да, сомнений быть не может. На носу у эсминцев отчетливо видны огромные белые и черные номера, четыре пушки, направленные на порт, радарная установка. Пулеметы пока еще нельзя разглядеть, но их очертания уже угадываются. Никаких отличительных признаков, которые указывали бы на то, что эсминцы американские. Но чьи же еще они могут быть? Уж во всяком случае не французские. Тем более, что вообще неизвестно, есть ли у Франции эскадренные миноносцы!.

— Вот это новости! — проговорил Анри.

У всех мороз пробежал по коже.

— Что же теперь будет? — настойчиво повторял Робер.

У эсминцев ход быстрый. Пока Анри и остальные докеры дошли до порта, куда, кстати, можно пройти, несмотря на все заграждения, как к себе домой, оба эсминца уже обогнули мол и, повернувшись к нему носом, бросили якоря. Один из эсминцев встал неподалеку от затонувшего корабля, на котором Анри с Робером рыбачили в прошлое воскресенье. Теперь пулеметы уже были хорошо видны. Матросы, с явной целью запугать докеров, направили стволы орудий на берег, прочесывают его справа налево, потом слева направо, направляют стволы на мол, снова возвращаются к причалу, нацеливаются на палубу американского «Виктори», прощупывают судно и прохаживаются по набережным, пересчитывая по очереди все ворота доков… За кого они нас принимают? Свихнулись они, что ли?

— Если за этим не кроется какого-то страшного подвоха, то эсминцы могут оказать нам большую помощь, — замечает Анри, не проронивший ни слова с тех пор, как пришел в порт. Он был явно озабочен.

— Это уж несомненно, — иронизирует Робер. — Всякая палка о двух концах.

— Но почему, — продолжает Анри серьезно, не обращая внимания на слова Робера, — они именно теперь решили войти в порт? Видимо, они эскортировали «Виктори» и должны были прибыть вместе с ним или, самое позднее, часа два спустя. Но противник, конечно, понял, какое это вызовет волнение. Появление эсминцев могло помешать произвести набор грузчиков обычным способом. Поэтому-то они и выжидали где-то в открытом море. А если теперь противник переменил тактику — значит он не удовлетворен достигнутыми результатами. На мой взгляд, он тем самым признает, что утром потерпел поражение. Теперь он решил попытаться воздействовать другим способом. Мы были правы: противник пустит в ход все средства. Он готов применить силу, чтобы разгрузить пароход. Но мне кажется, что тут-то они и сядут в лужу по самые уши…

— Это невозможно, — возражает паренек, который прибежал в пивную сообщить о кораблях.