Берег тысячи зеркал (СИ) - Кристина Ли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Возможно ли такое? Я не знаю, но и противостоять этому слишком сложно.
Я утратил контроль, а из взрослого мужчины, за несколько дней, превратился в подростка. И пугает даже на это, а то, что я, черт возьми, кайфую от подобного чувства. Я голоден, и дико хочу испытать его снова. Опять ощутить трепет, смешанный с желанием обладать женщиной. Одной женщиной, и такой, от которой сносит крышу. В которой мое — все. А говоря "мое", я имею ввиду, что в ней нет недостатков. Однако, это может оказаться блажью, и всего лишь игрой одиночества.
У меня нет на это права… И сегодня я в этом убеждаюсь снова, когда возвращаюсь обратно в гостиницу глубоким вечером.
Номер встречает прохладой и свежестью. Освободившись от одежды, вхожу в ванную комнату, как старик. С иронией замечаю, что в отражении зеркала появляется вполне молодой мужчина. Вероятно, я устал не снаружи, а внутри. Душ помогает прийти в себя, но не до конца. Остаются две вещи, которые действительно помогут уснуть.
Надеясь, что Имо уже не спит, я сажусь на кровать, и хватаю сотовый с прикроватной тумбы. Найдя нужный номер, решаюсь позвонить впервые, после начала операции.
— Айгу*.(Боже) Наконец-то.
— Имо… — на лице появляется искренняя улыбка, а в груди развязывается узел.
Становится легче дышать, легче видеть и легче слышать. Я хочу узнать, как Ханна, и ее успехи с мозаикой. Желание услышать о дочери скребет в груди. Оно отрезвит, и я смогу выбросить все из головы. Смогу перестать вести себя легкомысленно и безответственно.
— Как там Ханна? Вы получили перевод? Все в порядке? — слишком сбивчиво спрашиваю, не успевая успокоить голос.
— Конечно, получили, Сан. Но… Что случилось? У тебя странный голос, — ее тон немедленно меняется. Она чувствует меня, и понимает с полуслова. — Ты не ранен? Снова избили? Или опять сунулся в самое пекло? Сколько раз я тебе говорила. Береги себя. О дочери подумай, ей не деньги от тебя нужны.
— Успокойтесь, Имо. Я сыт, и даже стал довольно упитан. Там, где я сейчас… — вспоминая черепаший суп на ужин, я довольно хмыкаю. — Здесь кормят не хуже, чем в закусочной у Джихи. Даже черепашьего супчика поел.
— Небеса, спасибо. Ты меня успокоил. Теперь слышу, что не врешь.
— Не вру, — тихо отвечаю, а взгляд, словно магнитом тянет посмотреть на окна за спиной.
Сопоставив время, я почти поднимаюсь, но взяв себя в руки, остаюсь сидеть на кровати. Нельзя это продолжать. Нельзя, иначе ничем хорошим это не закончится. Я военный при исполнении, я обязан думать о задаче, а не о женщине, которая лишила покоя. Она украла его, а я превратился в сталкера.
Сжимаю простыни в кулак, ощущая насколько жестока судьба. Она и здесь поиздевалась надо мной. Дала то, перед чем невозможно устоять, в момент, когда я должен выбирать: выжить, или выжить любой ценой.
Пока я борюсь с собой, Имо продолжает допрос:
— И все равно тебя что-то тревожит. Ты бы не стал звонить в такой час, да еще и вовремя работы. Ты же сам предупреждал не переживать, если не позвонишь. Так что случилось?
Случилось? Да, наверное, это произошло впервые за столько лет. Я ощутил, что предатель, и наглый лгун, ведь разговаривая с матерью своей покойной жены, смею думать о другой женщине.
Повернувшись, я сощуриваюсь, замечая, как в окнах напротив загорается свет. Вера… Да, я узнал, как ее зовут сразу в то утро в конференц-зале. И стало только хуже. Теперь у моего предательства есть имя. У моего греха появилось название.
— Сан? Ты вообще собираешься говорить со старушкой, которую разбудил в пять утра?
— Имо… — начинаю, но понимаю, каким лицемерием занимаюсь.
Резко отворачиваюсь, выбрасывая из головы картину за спиной. Это неправильно. Я понимаю, чего хочу, но знаю, что прикоснувшись к этой женщине, действительно предам другую. Такое происходит впервые за все десять лет одиночества. Когда смотрел на женщин, спал с ними, или просто разговаривал, — ни разу не чувствовал стыд. Как любой другой здоровый мужчина, я хочу физической близости. Она была необходима всегда. Но не сейчас… Сейчас я чувствую стыд. Потому что хочу не просто секса с женщиной в окнах напротив. Я хочу ее. Всю, целиком, а не только ее тело. Хочу знать, почему она невольно улыбается, когда меня видит, а потом прячет улыбку, быстро отворачиваясь.
Я запутался в том, что могу себе позволить, а что нет. Контактирую факт, а сам произношу:
— Вы правы, как и всегда, Имо. Мне пора.
— Хорошо ешь. И береги голову. Ты меня понял, Кан Чжи Сан?
— Понял я, понял.
Закончив разговор, жду, когда Имо разорвет звонок, а сам поднимаюсь, как безвольный. Стою примерно минуту, смотря на белые стены в темноте. На них играют тени, а самой большой кажусь я сам. Не могу устоять. Хочу увидеть ее опять, а развернувшись, встаю у выхода на террасу. Глаза быстро находят нужные окна. Я делаю глубокий вдох, осматривая свою знакомую незнакомку.
Почему не кореянка? И почему мне в голову приходят странные мысли о предательстве мертвого человека, когда смотрю на эту женщину? Ответ таится в том, что не искал я все эти годы женщину. Сказал себе, что главное — дочь, и ее чувства. Смотрел на тех, с кем просто спал, и понимал, что Ханна для них не станет чем-то особенным. А я хотел для своей дочери найти мать. Когда не вышло, перестал искать. Нет смысла. Любое желание завязывать серьезные отношения всегда будет зависеть от благополучия Ханны.
Но сейчас то, ведь, все иначе? Почему смотря на эту белую женщину, я забываю даже о дочери? Это пугает. Я слишком забылся.
Вера снимает плащ, бросает его на диван, а следом садится на него и сама. Откидывает голову на спинку и ложится так, словно у нее был точно такой же тяжелый день, как мой. Ухмылка опять касается лица, а за ней из горла вырывается горячее дыхание. Вера вытягивается на диване, ее тело приподнимается дугой, а шея женщины медленно освобождается из
