Берег тысячи зеркал (СИ) - Кристина Ли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Войдя в лифт, осматриваю себя в зеркале. Едва ли в этой женщине можно узнать ту, которая еще год назад тонула в горе.
Боль не ушла. Но я научилась с ней жить.
Рядом с аркой дома, у машины, стоит Женя. Он привычно прячет подбородок от ветра в воротнике темного плаща, а заметив меня, кивает и подмигивает, открывая дверь в салон.
— Вонйоур, мадам, — Женька скалится, постукивая по часам. — Еще чуть-чуть, и старик стал бы звонить с вопросом, в какой ураган прямо в центре Парижа мы попали. Или на худой конец, не упала ли моя колымага в какой-то из каналов.
— Ладно тебе, — виновато улыбаюсь, — Я не специально. Просто вчера… — голос предательски дрожит, а Женя сразу все понимает.
— Еще один кризис? Или в этот раз снова новое "без изменений"?
— Кризисов больше нет, — тихо отвечаю, пряча взгляд.
Машина трогая с места, выезжает на оживленный перекресток, а я давлю в себе горечь. Последние две недели, так начинается почти каждый день. После возвращения свекрови в жизнь Алексея, я получаю из Киева все новые и новые сюрпризы от "мамы".
— Нового ничего, — продолжаю, улавливая вопросительный взгляд Жени. — Все так и останется. Я смирилась.
— Лена звонила. Сказала, что видела дядю Толю, и говорила с ним. Он часто его навещает. Не переживай.
Слова Жени успокаивают, на душе становится легче, но ненадолго. Я знаю, что как только вернусь в квартиру, приму душ и выключу свет, тень меня прошлой вернется опять. Она темная и холодная, как мое одиночество. Кажется, я уже свыклась с тем, что сплю одна, а его рядом нет. Страшно об этом не просто думать, страшно такое только представить, но я забыла, как пахнет его тело, какова на ощупь его кожа. Я посмела забыть даже вкус его поцелуя. Что говорить о том, каков был секс, и каким был мой Алексей?
— Вера, — Женя тактично прочищает горло, чисто по-мужски хмурясь, прежде чем продолжить. — Возможно, я сейчас лезу не в свое дело, но что-то вынуждает это сказать. Вернее не что-то, а моя жена.
— Началось, — я закатываю глаза, а облокотившись о раму, закусываю палец, вдыхая весенний воздух через открытое окно.
— Лена, права. Кроме того, я тебе, как мужчина, скажу больше. Если бы со мной случилось нечто подобное, я бы не позволил ей всю жизнь оставаться одной. Это неправильно, Вера. Неправильно, что ты не хочешь подписать документы на развод. Ты ведь сама говорила, что он не хочет тебя видеть.
— Да причем тут его глупости? Он… Это сложно, Женя, — с негодованием отвечаю, смотря в окно. — Все стало еще сложнее, после того, как я уехала. Вернулась его мать.
— И чего она хочет?
— Стереть меня с лица Земли.
— Даже так, — тянет Женька, присвистнув напоследок. — Ну, свекровь — дело тонкое. Как и теща, впрочем.
— В моем случае, все еще хуже. Я отбила ее сына у очень перспективной девушки, которая была выбрана на роль невестки заранее. Чуешь, какие сладкие у нас отношения?
— Мармеладные, я бы сказал.
— То-то же и оно, — скривившись, киваю.
— Так это она требует, чтобы ты подписала документы? Я правильно понимаю?
— Она. И этого не будет.
— Вера, — Женя останавливается на светофоре, и укоризненно заглядывает в глаза. — Скажи честно. Ты не хочешь семьи? Детей?
— Хочу, — вскинув брови, тут же отвечаю. — И она у меня…
— Ее нет, Вера, — он сухо перебивает, а покачав головой, трогается с места опять. Подобные слова вызывают горечь. Пропадает желание говорить вообще что-либо. Он прав. — И ты это знаешь. У вас не будет детей. У вас не будет нормальных отношений. А ты здоровая женщина, и ты в них нуждаешься. Не обманывай себя.
Я опускаю взгляд, ведь не нахожусь с ответом. Боль пронзает грудь, не дает дышать. Дети… Я всегда мечтала о большой семье. Она могла у нас быть. Я бы бросила все, только бы получить такую. Не вышло… Небо отобрало все.
Скосив взгляд на друга, замечаю, как его лицо вытянулось. Женя понимает, что причинил мне боль. Понимает, но уверен, что сделал правильно. Я не могу его винить в этом. Ученые прямолинейные и порой совершенно бестактные. Тем более Женя — сын Вадима Геннадьевича. Он рос исключительно среди людей науки.
Когда я прилетела в Париж, не узнала в нем того чумазого кудрявого парнишку, который рыбачил в отцовских резиновых сапогах. С Леной, его женой, мы давно общались. Она тоже из профессорской семьи, закончила Киево-Могилянскую академию, и сейчас успешно катается по всему миру, как переводчик международного класса. Женя с Леной часть той жизни, которую я вспомнила лишь тогда, когда потеряла настоящее. Оказывается, прошлое способно приносить утешение. Эти люди жили в моем прошлом, но ворвавшись в настоящее, открыли двери в будущее.
— Подпиши документы, Вера. Подпиши, и живи спокойно. Никто не говорит тебе бросать его. Он ведь не может… — Женька умолкает, но следом решительно продолжает: — Он не денется никуда из клиники. Никак, Вера. Он там проживет остаток своей жизни. Тебе скоро уезжать обратно, и мне страшно представить, что ты снова превратишь себя в ту женщину, которую я год назад встретил в аэропорту. Отпусти его. Подпиши документы, и отпусти мужика.
— Почему я должна вот так предавать его?
Возможно мой голос слишком резкий, но я не могу иначе. Никак не могу, ведь речь о Лешке. Я итак позволила себе слишком большую роскошь, уехав сюда даже на год.
— Как легко ты вешаешь на себя ярлык предательства, Вера. Это глупо. И ты это поймешь, рано или поздно, сама, — парирует Женя, вызывая раздражение и озноб по телу.
Я все еще помню тот взгляд. Полный ярости и злобы взгляд Алексея, когда я попыталась понять, почему он не подавал виду, что знает, кто перед ним, понимает и чувствует меня.
— О чем ты? — сухо спрашиваю, смотря на свои руки.
— О том, что предать — это бросить совсем. Подумай сама. Ведь он тоже не слепой, и если начал понимать происходящее… Тогда, каково ему видеть, что его женщина чахнет день за днем? Я бы не смог на это смотреть. Лучше сдохнуть, чем позволить Лене вот так жить.
Я не могу ответить на эти слова
