Одно чудо на всю жизнь - Екатерина Мурашова

— С шариками? — бодро переспросила Капризка. — Ну, это просто. Их… это… их носят… и ещё это… выпускают…

— А что, в твоей стране шариков нет, что ли? — подозрительно спросила Верка. — Ты откуда вообще приехала? И по-русски так хорошо говоришь…

— Аи приехала из Верхней Вольты, — быстро сказал Витёк. Он был уверен в том, что Верка никогда не слышала такого названия, а переспрашивать не станет из гордости, чтобы не позориться перед малявками. Причём шариков в Верхней Вольте вполне может и не быть — никакими сведениями по этому поводу Верка явно не располагает. Только бы сама Аи не стала ничего объяснять. Впрочем, они ведь заранее договорились, а Аи явно не болтлива. — А по-русски у неё в семье говорят. Она из эмигрантов.

— А, вот какое дело… — важно протянула Верка и, как и полагал Витёк, закрыла тему. — Ну ладно, пошли за шариками.

— Пошли, — вздохнул Витёк и кивнул девочкам. — Вы здесь стойте, я сам…

— Кавалер! — усмехнулась Верка, но в голосе её прозвучало невольное уважение. — Держись сзади за Галкой, она так прёт, что её даже асфальтовый каток не остановит.

Витёк молча кивнул и понуро пошёл к трибуне.

Вблизи музыка почти совсем исчезла, рёв динамиков просто буравил голову, как отбойный молоток.

«Как же они там на сцене-то?!» — невольно посочувствовал Витёк. Мысль, что кому-то это может просто нравиться, казалась ему совершенно абсурдной. Верка и Галка приплясывали, ввинчиваясь в плотную толпу, и, кажется, даже подпевали кривляющимся на эстраде артистам. Витёк плёлся сзади, стараясь не наступать никому на ноги и по возможности беречь свои.

Слева от трибуны поток желающих разжиться шариками фильтровали милиционеры или ещё кто-то в пятнистой форме. Время от времени, когда народу становилось слишком много, они брались за руки и живой цепью преграждали путь в шариковый коридор, отпихивая напирающую молодежь. Верка с Галкой уверенно продвигались вперёд и уже почти достигли вожделенной загородки, но тут наступило время «Ч»[36], и милиционеры хищными птицами ринулись в толпу с криками:

— Назад! Назад, я кому говорю!!!

Верка быстро огляделась, стукнула Галку по мощному загривку, и, нагнувшись, обе подруги легко нырнули вперёд, под уже сомкнувшуюся цепь. Витёк не сумел повторить манёвр. Милиционеры остервенело пихали руками и дубинками напирающих девчонок и пацанов, которые при всем желании не могли повернуть назад, потому что сзади на них давили другие.

— Назад!!! — натужно ревели они, перекрывая мат и визг попадающих под удары.

На какое-то мгновение Витёк оказался глаза в глаза с молоденьким, наклонившимся вперёд пареньком в пятнистой форме, с трудом удерживающим руку напарника по цепи. Глаза у паренька были белые, как у уснувшей рыбы, и в них не было ничего человеческого. Витька, стоявшего прямо перед ним, почти лежавшего на его руке, парень не видел.

До боли закусив губы, Витёк оттолкнулся от чьей-то груди и начал пробираться назад.

Верка и Галка уже стояли рядом с Аи и Капризкой. В руках у Галки был один, а у Верки — целая связка разноцветных шариков. Витёк опустил глаза.

— Не достал? — обвиняюще спросила Капризка.

— Надо было за нами ползти, говорили же, — довольно улыбаясь, сказала Верка. — Да ладно. Там как раз менты как попёрли, как попёрли, — Верка перекосила лицо свирепой гримасой, раскинула руки и изобразила, как попёрли менты. Галка рассмеялась. — Он и сдрейфил. Ничего. Тут на всех хватит. Берите, малявки. Возьми, Витёк…

— К чёрту! — рявкнул Витёк. Перед его мысленным взором стояли белые глаза и застывшее лицо молодого милиционера. — К чёрту эти шарики!

— Ну, не хочешь, не надо, — удивилась Верка. — Берите, девчонки. И дальше вы сами, а мы с Галкой пойдём своих искать. Как договаривались. До дома сами добирайтесь. Не задерживайтесь здесь. Если хотите, посмотрите забег, а потом уходите. Лады?

— Лады! — Капризка важно кивнула сестре.

Толстая Галка неожиданно хлопнула Витька по спине. Мальчик присел.

— Запарился, да? — спросила она. — Не бери в голову. Ходи в библиотеку, а от Ветлугиных подальше держись. И всё в норме будет. — Галка засмеялась, Верка пробормотала что-то себе под нос, а Капризка открыла было рот, чтобы ответить, но тут же осеклась, поймав Веркин взгляд.

— Следующий раз в Русский музей пойдём, — сказал Витёк и огляделся, словно вынырнул откуда-то или вернулся из-за границы.

Начал накрапывать вялый дождик. По площади шли люди. У большинства в руках были шарики. На лицах остывало выражение серьёзной сосредоточенности.

— Не как в Америке, — сказала Капризка. — Я по телевизору видела. Там улыбаются. А эти словно думают о чём-то.

— Наверное, они думают, что с шариками делать, — предположила Аи.

Витёк громко захохотал.

— Замолчи, а то врежу, — пригрозила Капризка. — Пошли акробатов смотреть.

Глава 4

Виктор Трофимович

Виктор Трофимович Воронцов был потомственным участковым милиционером. Многие думают, что так не бывает, но вот в городе Озерске, в Северном округе — было. Отец Виктора Трофимовича, Трофим Игнатьевич Воронцов, назначен был озерским участковым в; 1940 году, сразу после того, как финны оставили город (тогда он назывался Типпиёкки[37])[38], и в Озерске укрепилась рабоче-крестьянская власть Советов. На этом самом месте проработал Трофим Игнатьевич более тридцати лет, с перерывом на Великую Отечественную войну, и как собственную квартиру и живущих в ней домочадцев, знал всю озерскую шпану и места её постоянной и временной дислокации. За годы беспорочной службы Трофима Игнатьевича дважды пытались убить и один раз, в 1951 году, подвести под криминал. Попытки убийства Трофим Игнатьевич пережил благодаря прекрасной физической форме (всю свою долгую жизнь он каждый день, по примеру товарища Котовского[39], делал утреннюю часовую гимнастику, тренировался в тире и обливался холодной водой), а по ложному обвинению отсидел-таки полгода в тюрьме, но потом следствие во всём разобралось, Трофима Игнатьевича восстановили на работе, вернули награды и даже извинились, что по тем суровым временам казалось почти сказкой. Весь криминальный элемент города Озерска Трофима Игнатьевича уважал и боялся, а в день его семидесятилетия (он тогда пребывал уже на заслуженной пенсии) престарелый озёрский авторитет и вор в законе Кожанчик прислал ему ящик армянского коньяка, корзину цветов и записку: «Игнатьич, мы оба вышли в тираж и делить нам больше нечего. Я всю жизнь соблюдал свой Закон, ты — свой. Не оттолкни дар искреннего уважения». Трофим Игнатьевич сначала хотел отослать «дар искреннего уважения» обратно, ибо никогда в жизни не взял от воров ни копейки, однако после рассудил, что этот ящик коньяка взяткой ни в коей мере являться не может, и выставил коньяк на праздничный стол.

Виктор Трофимович, единственный сын Трофима Игнатьевича, в школьные годы умом и прилежанием не блистал и, в пику папе-милиционеру, числился даже чуть ли не шпаной, за что был неоднократно бит тяжёлым на руку отцом. Однако к концу отрочества юноша вроде бы образумился, отслужил армию, окончил школу милиции и статным молодым лейтенантом пришёл служить в озёрские органы охраны правопорядка. Озерскую шпану и злачные места города он знал не понаслышке и потому сразу же, с пылу с жару, практически в одиночку успешно раскрутил несколько запутанных дел и на блюдечке сдал их в местную уголовку. И явно пошёл бы на повышение, если бы не неизвестно откуда взявшееся пристрастие к горячительным напиткам. Несколько лет отец и его друзья-сослуживцы с переменным успехом сражались с зелёным змием, которым был одержим младший Воронцов. Потом на горизонте появилась Ангелина, высокая скромная девушка с толстой жёлтой косой и обкусанными заусенцами на сильных пальцах. Родом она была из колхозной деревни под Озерском, но отчаявшиеся родители Виктора Трофимовича приняли её с распростёртыми объятиями. На свадьбе жених напился так, что в супружескую опочивальню его заносили на руках. Однако незаметно-потихоньку молчаливая Ангелина прибрала мужа к рукам, отвадила всех пьющих дружков, родила сына, наладила дом, в котором теперь всегда пахло пирогами, аккуратно оттеснила от хозяйства свекровь («Вы, мама, отдыхайте, отдыхайте…»), и к тридцати пяти годам почти непьющий Виктор Трофимович получил первое и единственное повышение в своей жизни — стал главным районным участковым по Северному округу.

В детстве сын Виктора Трофимовича Андрюша тоже хотел стать милиционером, однако, будучи юношей умным и прилежным, мечтал о милицейской карьере. После окончания школы он ездил в Ленинград поступать в Университет на юридический факультет, не добрал баллов, отслужил армию и совсем уже собрался в школу милиции (после её окончания поступить на юрфак было очень просто), но тут начались перестройка и всякие связанные с ней изменения. Умный Андрюша подался сначала в кооператив по ремонту автомобилей, а потом и вовсе переехал в Ленинград (который к тому времени как раз переименовали в Петербург), где открыл свою контору по продаже подержанных иномарок. Мать все Андрюшины начинания молчаливо одобрила, а с отцом и дедом у Андрюши состоялся тяжёлый разговор.