Крамской - Ирина Сергеевна Ненарокомова

Портрет писателя Л. Н. Толстого. 1873.

Лето шло на убыль. Крамской несколько раз справлялся, не приехал ли Толстой, и наконец услышал долгожданный ответ: граф прибыл. 5 сентября писатель и художник встретились. Так долго ждал Крамской этой встречи, так мечтал начать поскорей работу! С волнением стал объяснять, что просит позировать для написания портрета, который будет выставлен в галерее Третьякова. Толстой молчал. Чем дальше Крамской говорил, тем суровее, отчужденнее становился взгляд писателя. Художник почувствовал, что начинает нервничать и объяснение становится каким-то путаным. Он сделал паузу, и Лев Николаевич тут же ответил холодным, решительным отказом.

Лес.

1873.

- Но почему? - не выдержал Крамской.

Он никак не мог понять, что говорило в Толстом: скромность или непонимание важности затеи Третьякова, равнодушие к работе художника или просто нежелание доставить себе неудобства? А может, причиной всему была занятость?

Толстой принялся объяснять. Как-то само собой разговор на время ушел в сторону, коснулся творчества обоих. Крамской рассказал о замысле новой картины, которой хотел продолжить тему, намеченную в «Христе в пустыне», - о трагической судьбе человека, посвятившего себя поискам истины. Толстой в тот год начал писать роман «Анна Каренина», и все его творческие помыслы были устремлены к этой работе. Оба прониклись интересом друг к другу.

Они происходили из разных слоев общества - граф и демократ-разночинец. Образование, воспитание, многие взгляды разъединяли их, но талант объединял несомненно. Толстой открылся Крамскому как человек оригинального, острого ума, большого жизненного опыта, широкой культуры, цельного, сильного характера. Художник и ранее зачитывался его произведениями, понимал все его величие. Теперь же, при личном общении, еще более убедился: перед ним - гений. Так и написал потом Репину. Портрет гения русской литературы непременно должен был украсить галерею Третьякова. Поборов волнение, Крамской вновь перевел разговор к портрету. За те два с лишним часа, что провел у Толстого, он четыре раза возвращался к вопросу о необходимости написать его. Толстой всякий раз отказывался. Художник настаивал. Наконец перепробовав все аргументы, Крамской сказал:

Портрет художника И. И. Шишкина. 1873.

Портрет П. М. Третьякова, основателя Третьяковской галереи.

1876.

- Я слишком уважаю причины, по которым, Ваше сиятельство, отказываете в сеансах. Не смею дальше настаивать. Но ведь портрет Ваш должен быть и будет в галерее.

- Как так? - удивился Толстой.

- Очень просто, - ответил Иван Николаевич. - Я, разумеется, его не напишу, и никто из моих современников. Но лет через пятьдесят он будет написан с фотографии. И тогда останется только пожалеть, что портрет не был сделан своевременно, с натуры.

Толстой задумался, внимательно глядя на художника. Такая мысль„видимо, не приходила ему в голову. Он вновь попытался возражать, однако уже нерешительно. И Крамской, почувствовав, что Лев Николаевич готов уступить, добавил:

- Если портрет Вам не понравится, я обещаю уничтожить его.

Этот довод и настойчивость художника окончательно сразили Льва Николаевича. Он согласился позировать на следующий же день и даже попросил сделать одновременно второй портрет - для семьи. Было очень сложно писать сразу два портрета, да так, чтобы один не повторял другой (Третьяков не любил повторений). Но выбирать не приходилось. Главное - согласие было получено.

6 сентября Иван Николаевич направился в Ясную Поляну уже при полном художническом снаряжении. Почти месяц, до 3 октября, трудился он ежедневно над портретами, над каждым поочередно. Перерыв сделали лишь на неделю, когда Толстой уехал на охоту. Вся семья Льва Николаевича наблюдала за работой художника. Жена писателя сообщала сестре, что оба портрета «замечательно похожи, смотреть страшно даже».

Внешнее сходство Крамскому всегда давалось прекрасно. Но в своем портретном искусстве он все дальше шел по пути раскрытия внутреннего облика портретируемого, его характера, его психологии. Портреты Толстого удались на славу. Лучший был куплен Третьяковым. Композиция произведения проста и строга. Писатель сидит в кресле, сложив руки на коленях, - поза спокойная, привычная. Внимание зрителя сразу же сосредоточивается на лице Толстого. Художник сумел почувствовать и передать главное: перед нами великий мыслитель. Чуть упрямый наклон головы (лицо написано почти в фас), высокий лоб философа, взгляд, углубленный в себя, слегка сдвинутые брови. Ощущается напряженная работа ума, могучий интеллект.

Толстой Крамского велик в своей простоте. Это - один из шедевров русской портретной живописи. Не случайно знаменитый художественный критик Стасов сказал: «Крамской написал тут лучший свой портрет, дал тут на свет лучшее свое создание, и то, что так долго ему не давалось, - мастерская краска, талантливость могучего и поразительно прекрасного колорита, - тут вдруг откуда-то у него очутились и взяли такую могучую, неожиданную ноту, как не встречаешь у капитальнейших портретистов XVII века». Действительно, красочный строй этого портрета гораздо сложнее и интереснее всех предыдущих. Друзья Крамского, известные художники, тоже считали, что портрет Толстого явился новой, поворотной вехой в портретном искусстве живописца.

Так закончилась история создания первого портрета автора «Войны и мира». Этим можно бы и заключить главу. Но вам, наверно, любопытно будет узнать, что, когда художник писал портрет писателя, писатель в свою очередь писал в уме портрет художника. Не живописный, а литературный. Он, конечно, не был так поразительно схож, как живописный. Но ведь задача литературного портрета иная: конкретный человек служит лишь прототипом для образа более широкого, обобщенного. И вот Крамской послужил прообразом художника Михайлова в романе «Анна Каренина».

«А знаете ли, ведь его Михайлов страх как похож на Крамского!» - написал Репин Стасову, прочитав роман. Оснований для такого суждения было более чем достаточно. Михайлов выведен, как «портретист замечательный», который больше не хочет писать портретов (о чем Крамской не раз говорил), а трудится над большой картиной из жизни Христа и изображает «не Бога, а революционера или мудреца». Это художник «без всякого образования», «один из… новых людей, которые теперь часто встречаются; знаете, из тех вольнодумцев, которые… воспитаны в понятиях… отрицания и материализма». «Как человек неглупый, захотел образоваться. И обратился к тому, что ему казалось источником образования - к журналам». Эта характеристика типичного художника-разночинца, вложенная в уста светского человека - одного из героев романа, даже биографически очень подходит к Крамскому. Естественно, Крамского нельзя отождествлять с Михайловым. Но то, что Толстой узнал о художнике из разговоров с ним, то, что почувствовал в нем сам и запомнил, он использовал при создании образа Михайлова. Живописец заинтересовал писателя не