Крамской - Ирина Сергеевна Ненарокомова

Более совершенного, более трагического выражения горя, пожалуй, невозможно было найти.

Работая над «Неутешным горем», Крамской одновременно писал еще одну картину - «Неизвестная», которую закончил на год раньше, в 1883-м. Это полотно совсем иного плана.

Неутешное горе. 1884.

Молодая, роскошно одетая женщина едет в коляске по Невскому проспекту. Сбоку остается Аничков дворец, покрытый снегом. Перспектива улицы тонет в морозной дымке. На фоне светлого зимнего неба четко смотрится гордо откинутая голова молодой красивой дамы. Спокойно, холодно взирает незнакомка на окружающих. Ее горделивая осанка подчеркивает некоторую надменность и высокомерие.

Кто она, «Неизвестная», вышедшая в мир из-под кисти Крамского? Светская дама? Актриса? С кого писал художник эту женщину? Может, красавица родилась просто в воображении живописца? Некоторые даже считали, что он хотел изобразить Анну Каренину. Много было споров о неизвестной. Только все они возникли значительно позже.

Современники же восприняли картину, появившуюся на 11-й передвижной выставке, как явно обличительную. Они увидели хорошо знакомый им тип женщины, пошедшей на содержание к богачу. Некоторые даже сочли, что художник как бы задает вопрос: что заставило молодую красавицу пренебречь общепринятыми нормами поведения? Может, в этом виновато в первую очередь само общество с его ханжеской моралью и неуважительным отношением к женщине, ставящем ее в положение зависимой?

Действительно ли существовал этот подспудный обличительный смысл картины, трудно сказать. Теперь он, во всяком случае, утерян. А вот ощущение того, что художник явно любовался незнакомкой, осталось. И мы с удовольствием смотрим на гордую красавицу, восхищаемся живописным мастерством Крамского. Пушистое белое страусовое перо и светлый шелк, которым подбита бархатная шапочка, оттеняют свежее смуглое лицо. Синий бархатный костюм, украшенный мехом И лентами, хорошо гармонирует с золотистого цвета кожей, обтягивающей сиденье экипажа. Мягкие, плавные линии фигуры полны грации и изящества. Только в задумчивых глазах притаилась грусть.

Такие разные произведения - «Неизвестная» и «Неутешное горе». Но в обеих работах тонкий психолог Крамской сумел передать внутреннее состояние человеческой души. Человек, с его думами, заботами, переживаниями, по-прежнему продолжал занимать мысли художника.

НЕОКОНЧЕННОЕ ПОЛОТНО

Время неудержимо продолжало свой бег. Каждый новый год приносил и радости, и огорчения, добавлял седины и усталости. Но не слабел страстный дух художника. Он по-прежнему оставался неутомимым борцом за гражданские, гуманистические идеалы в искусстве. Оставался душой Товарищества передвижников, писал серьезные критические статьи о путях развития русского искусства. На групповых фотографиях художников тех лет он почти всегда в центре - вдохновенный, целеустремленный.

Годы не сломили его, хотя жизнь свою легкой Крамской назвать бы не смог. Конечно, были моменты огромных творческих успехов, семейных радостей, были интересные встречи, общение с друзьями, непередаваемое счастье от каждой новой победы русского искусства. Личное и общественное волновало Ивана Николаевича одинаково горячо.

Однако горя и трудностей выпало на его долю не меньше. Смерть сыновей, вечные долги, надоевшие заказные портреты, за которые не брался бы, если б не постоянная нехватка денег, упорный, изматывающий труд, творческие неудачи. Они-то выбивали из колеи более всего. Иногда хотелось бежать от всех этих невзгод, забыться где-нибудь одному, ни о чем не думать. Но куда денешься? Семья, Товарищество, обязательства, творчество - ведь в этом суть всей его жизни. От себя не убежишь.

Он закрывался в своей мастерской. Зажимал рукой левый бок - уставшее сердце теперь нередко давало о себе знать тупой, щемящей болью. Подходил к огромному холсту, уже много лет стоявшему здесь, сдергивал обычно закрывавший его занавес и долго молча смотрел. Монументальное полотно на евангельский сюжет под названием «Хохот» («Радуйся, царю иудейский»), задуманное им как продолжение «Христа в пустыне», то, о котором он еще в 1873 году говорил Льву Николаевичу Толстому, стало кровоточащей раной, трагедией художника.

Флоксы. 1884.

Пятнадцать лет, половину всего творческого пути, Крамской думал над ним. Писал Толстого, Некрасова, Салтыкова-Щедрина, Шишкина, «Полесовщика», «Неизвестную», «Неутешное горе» - замечательные свои произведения, а сам мечтал о главной картине, которую должен создать, - об этой. Но шли годы, а картина не получалась. Все яснее открывалась истина, в которой он боялся признаться самому себе: произведение так никогда и не будет написано. Никакими усилиями не удавалось оживить полотно, заставить его «заговорить». Или это только казалось художнику?

Крамской давно уже не прикасался кистью к полотну. Зачем? Еще раз убедиться в собственном бессилии? Слишком больно. Конечно, неудачи случались и у больших художников. Но это не утешало. Упрямо возникал вопрос, что же произошло? Почему не вышло? Не смог справиться с многофигурной композицией? Не далось колористическое решение? Но вернее всего, беда заключалась в другом. Не давалась сама идея картины - толпа осмеивает героя, пошедшего ради нее на смерть, - идея крушения идеала. Художник ощущал в себе какой-то внутренний конфликт, спор с самим собой.

То была не просто личная неудача. То была трагедия всего передового русского общества 80-х годов прошлого века. Россия переживала тяжелый период. Как верилось всем в 70-е годы, что народ, продолжавший и после отмены крепостного права жить в нищете и бесправии, поднимется, наконец, на борьбу за свои интересы. Что российский крестьянин ощутит собственную силу и с помощью революционеров-народников переделает жизнь по-новому. И народники тогда пошли по деревням пропагандировать свободолюбивые идеалы, знания, правду (знаменитое «хождение в народ»). Но крестьяне еще были слишком забиты и невежественны.

Большинство не понимало, что эти странные люди, пришедшие к ним, отказались от собственного уюта и благополучия ради них, мужиков, что это их защитники. Нередко мужики сами выдавали «смутьянов» жандармам. Много героев-одиночек ушло на каторгу, в тюрьмы, в ссылку. Правительство принимало все более жесткие меры. Народнические иллюзии разбились. Наступила реакция. Трудное это было время.

Крамской, как и вся русская интеллигенция, тяжело переживал происходящее. Порой и ему казалось, будто не достигшее цели народническое движение привело к крушению идеалов. Но душа его восставала. Да, он не увидел крестьян свободными. Однако такое время непременно должно наступить. Народ в конце концов поймет, кто его друг, а кто - враг. Станет хозяином своей судьбы.

Иван Николаевич горячо верил в высокое предназначение человеческой личности, в силу общества. Он хорошо помнил слова Чернышевского, дорогого учителя их поколения: «…человеческая личность есть высшая красота в мире… Отдельные люди соединяются в одно целое - в общество; и потому самая высшая сфера