Руфь - Элизабет Гаскелл

— Благодарю вас, — сказала Руфь. — Я вас не задерживаю долее, у вас, может быть, есть дела. Какая вы, право, добрая, ваш чай мне очень помог.

Девушка вышла из комнаты. После озноба Руфь почувствовала страшный жар. Она подошла к окну, отворила его и вдохнула свежий вечерний воздух. Под окном рос, наполняя воздух благоуханием, шиповник, и его восхитительный аромат напомнил ей родной дом. Запахи возбуждают память сильнее, чем вещи или звуки. Глазам Руфи тотчас представился маленький садик под окном материнской комнаты и старик, который смотрел на нее, опираясь на палку, — это было всего три часа тому назад.

«Добрый старик Томас! Он и Мери, конечно, примут меня. Они тем сильнее полюбят меня, что я всеми отвергнута. А может быть, мистер Беллингам и не долго проездит? Он будет знать, где меня найти, если я останусь в Милхэм-Грэндже? О, не лучше ли мне отправиться к ним? Слишком ли это его расстроит? Нет, я не могу огорчать его, он был так добр ко мне. Но все-таки я думаю, что лучше сходить к ним и попросить у них совета. Он за мной придет туда, и тогда я переговорю о том, что мне делать, с лучшими моими друзьями — с моими единственными друзьями».

Она надела шляпку и открыла дверь. Но тут взгляд ее упал на плотную фигуру хозяина, курившего трубку, сидя на пороге. Руфь вспомнила о чашке чая, которую только что выпила. За чай нужно заплатить, а у нее нет денег. Руфь испугалась, что хозяин не выпустит ее. Ей пришло в голову оставить записку мистеру Беллингаму с просьбой заплатить долг и известием о том, куда она направилась. Ей, как ребенку, все затруднения представлялись одинаково важными: пройти мимо расположившегося в дверях хозяина и объясниться с ним, насколько это требовалось, казалось ей столь же непреодолимым препятствием, как и положение во сто раз более серьезное. Написав карандашом записочку, она выглянула из дверей, чтобы посмотреть, свободен ли выход. Но хозяин по-прежнему сидел на пороге, покуривая трубку и пристально глядя в сумрак, сгущавшийся все больше и больше. Клубы табачного дыма врывались в дом с крыльца, и у Руфи снова заболела голова. Силы оставили ее. Она чувствовала отупение и апатию и не могла действовать. Теперь Руфь решила попросить мистера Беллингама отвезти ее вместо Лондона в Милхэм-Грэндж и отдать на попечение ее скромных друзей. Она воображала, по своему простодушию, что он исполнит эту просьбу тотчас же, как только она поделится с ним своими соображениями.

Вдруг она вздрогнула. К дверям подкатил экипаж. Руфь прижала руку к бьющемуся сердцу и постаралась вслушаться, несмотря на то что голова ее трещала. Она расслышала голос мистера Беллингама: он говорил с хозяином, но что — не разобрала, расслышав только звон монет. Еще через мгновение мистер Беллингам вошел в комнату и взял Руфь за руку, чтобы отвести к карете.

— О сэр, проводите меня в Милхэм-Грэндж, — попросила она, пытаясь освободить руку. — Старый Томас даст мне у себя приют.

— Хорошо-хорошо, моя милая, мы поговорим об этом в карете. Ты послушаешься голоса разума. Если тебе хочется в Милхэм-Грэндж, так надо же садиться в карету, — сказал он торопливо.

Кроткая и послушная от природы, Руфь не привыкла противиться чьим-либо желаниям и была слишком доверчива и невинна, чтобы заподозрить дурное.

Руфь села в карету, и они направились в Лондон.

ГЛАВА V

В Северном Уэльсе

Июнь 18… года был чудный, но с июля зарядили дожди. Началось самое скучное время для путешественников и туристов, которые целыми днями подправляли написанные на природе этюды, воевали с мухами и перечитывали в двадцатый раз взятые с собой книги. В гостинице маленькой деревушки в Северном Уэльсе в это бесконечно длинное июльское утро из всех номеров то и дело приходили требования на старый, вышедший пять дней тому назад номер «Таймс». Окрестные долины были покрыты густым холодным туманом, который поднимался все выше и выше и наконец накрыл всю деревушку своим белым густым покрывалом, так что из окон решительно ничего не было видно. Туристам лучше было бы оставаться «дома с милыми детками» — так, казалось, думали те, кто провел все утро у окна, от всей души желая, чтобы хоть какое-нибудь приключение рассеяло давящую их скуку. Бедной гостиничной кухарке выпало немало хлопот с обедом, который спрашивал то один, то другой постоялец, желавший сократить таким образом утро. Даже деревенские ребята сидели по своим углам, а если какой-нибудь смельчак и решался высунуть нос туда, где соблазнительно поблескивали грязь и лужи, то скоро сердитая мать отправляла его пинком назад в комнату.

Было только четыре часа пополудни, но многим постояльцам казалось, что уже около шести или семи, — так медленно тянулось время. Тут к гостинице подъехала валлийская повозка, запряженная парой бойких лошадей. У всех окон мигом появились зрители. Кожаный верх, покрывавший повозку, откинулся, и из нее выпрыгнул джентльмен. Затем он заботливо помог вылезти закутанной с головы до ног леди и провел ее в гостиницу, хотя хозяйка объявила, что у нее нет ни одной лишней комнаты.

Джентльмен — это был мистер Беллингам, — не обращая внимания на слова хозяйки, велел вынуть поклажу и расплатился с кучером. Потом, повернувшись лицом к свету, сказал трактирщице, которая уже начала говорить на повышенных тонах.

— Дженни, неужели вы настолько изменились, что прогоните старого друга в такой вечер? Если я не ошибаюсь, до Пентрвелса отсюда по крайней мере двадцать миль самой отвратительной горной дороги?

— Простите, сэр, я вас не узнала. Мистер Беллингам, если я не ошибаюсь? Но на самом деле, сэр, до Пентрвелса отсюда даже меньше восемнадцати миль. Это мы только берем с пассажиров за восемнадцать, а на самом деле и семнадцати не будет. А у нас все полно, мне, право, очень жаль.

— Ладно, Дженни, но вы ведь не откажетесь услужить старому другу? Спровадьте кого-нибудь из ваших постояльцев хотя бы в тот дом, что стоит напротив.

— Действительно, сэр, он не занят. А не лучше ли вам самим там устроиться? Я приготовлю вам там самые лучшие комнаты и пришлю даже кое-какую мебель, если мебель, которая стоит там, окажется вам не по вкусу.

— Нет, Дженни! Я останусь здесь. Вы, конечно, не доведете меня до такой крайности. Ведь я знаю, какая там грязь, в тех комнатах. Убедите перебраться туда кого-нибудь другого, а не такого старого друга, как я. Скажите, пожалуй, что я заранее написал вам и просил приберечь мне номер. О, я знаю, вы все устроите, вы ведь добрая душа!

— Хорошо, сэр, я постараюсь. Потрудитесь пока провести вашу даму в гостиную вон того номера. Там теперь никого нет: леди лежит в постели из-за холода, а джентльмен играет в вист в третьем номере. Я посмотрю, нельзя ли как-нибудь устроить дело.

— Благодарю, благодарю. Затоплен ли там камин? Если нет, так велите сейчас же затопить. Пойдем, Руфь!

Он провел ее в гостиную со сводчатыми окнами, выглядевшую в этот день мрачно и уныло. Но я видела эту большую комнату прежде, когда в ней все кипело молодостью и надеждами, в то время, когда солнце, облив пурпурным светом склон горы и скользнув по зеленым полям, освещало своими лучами маленький садик под окнами, наполненный розами и лавандой. Видела, но не увижу больше.

— Я не знала, что вы бывали здесь прежде, — сказала Руфь, когда мистер Беллингам помогал ей снять пальто.

— Да, года три тому назад я был здесь с товарищами. Мы провели больше двух месяцев в гостях у доброй Дженни, пока наконец нестерпимая грязь не прогнала нас отсюда. Но неделю или две прожить здесь можно.

— Но может ли она нас поместить, сэр? Она ведь сказала, что у нее все номера заняты.

— Ну и что? Я хорошо ей заплачу, а она извинится перед каким-нибудь бедолагой и выпроводит его в дом напротив. Это ненадолго: нам ведь нужен приют только дня на два.

— А почему мы не можем пожить в том доме сами?

— Чтобы нам носили кушанья через дорогу полуостывшими? Да еще и некого будет бранить за плохое приготовление! Ты не знаешь этих уэльских деревенских гостиниц, Руфь.

— Нет, но мне кажется, это не совсем честно… — начала Руфь тихо, но недокончила, потому что ее собеседник подошел к окну и принялся свистеть, глядя на дождь.

Воспоминание о том, как щедро платил мистер Беллингам, когда был здесь прежде, побудило миссис Морган наплести кучу лжи джентльмену и леди, предполагавшим прожить здесь до субботы. Они остались очень недовольны и пригрозили завтра же съехать, но хозяйка решила, что, даже если они исполнят свою угрозу, она не будет в большом убытке.

Покончив с хлопотами, хозяйка не без удовольствия уселась пить чай в своей гостиной, гадая насчет отношений мистера Беллингама к его спутнице.

«Конечно, она не жена ему, — думала Дженни, — это ясно как день. Жена привезла бы с собой горничную да и держала бы себя куда важнее, а эта бедняжка ни разу не раскрыла рта и тиха как мышонок. Ну да Бог с ними, молодость, молодость! И уж если папеньки да маменьки смотрят на них сквозь пальцы, так мне-то с какой стати вмешиваться?»