Свободный Охотник - Александр Щеголев

– Врешь. – Я даже рассердился. – Не может такого быть.

– Почти двадцать, – упрямо повторил он. – Это так же верно, как и то, что за цифрой семь следует цифра десять.

– Ты шутишь? – догадался я. – Смешно.

Разумеется, это не было смешно, ведь он опять не шутил. Просто молодой человек не любил цифры восемь и девять, что ж тут поделаешь. Терпеть их не мог, брезгливо отбрасывал в сторону. Иначе говоря, он сообщил мне свой возраст, пользуясь не десятичной системой счисления, как все нормальные люди, а восьмеричной. В восьмеричной системе отсутствуют «восемь» и «девять», то есть за семеркой действительно следует десятка. Почему в таком случае система называется «восьмеричной»? Потому что он нуля до семи – ровно восемь цифр. За десятью следует одиннадцать, двенадцать, и далее – до семнадцати, после чего сразу идет двадцать (а не восемнадцать и девятнадцать, как мы привыкли). Таким образом, парень и насчитал себе двадцать лет, хотя, если бы пользовался привычным способом счета, получил бы только шестнадцать. К тому же, он сказал «почти двадцать», а значит, на самом деле ему исполнилось всего лишь пятнадцать лет. Причем, не более месяца-двух назад, поскольку он родился в августе (я спросил об этом чуть позже), С тем же успехом, к примеру, какая-нибудь хитрющая девчонка, желающая набавить себе авторитета, могла бы сообщить своим подружкам, что ей уже пятнадцать, «забыв» прибавить, что это восьмеричное число. Пятнадцать в восьмеричном коде – тринадцать в десятичном. А двадцать равняется шестнадцати – все это проще, чем штепсель в розетку всунуть. Так что пареньку не удалось меня запутать. Зря, что ли, я столько лет в институтах сох от безделья? Я только с виду работяга, виртуоз отвертки и электродрели.

– Десять – не цифра, а число. Это так же верно, как и то, что оно следует за цифрой семь, – поддразнил я юного шутника.

Он не обиделся. Скорее обрадовался – тому, как быстро и легко я «просек фишку». «Фишка» на языке законодателей безвкусицы означает, в частности, благородный бзик. Его благородным бзиком и была восьмеричная система счисления. Выяснилось, что он считает в ней так же свободно, как мы считаем в десятичной. Складывает, вычитает, умножает – и все в уме! Выяснилось, что он специально тренировался, зубрил таблицу умножения, решал примеры, короче, перестраивал свой мозг. Зачем? За что он так возненавидел восьмерку (а может, девятку?), если остановился в своем арифметическом развитии на цифре семь?

– Предположим, есть такая страна, – фантазировал он, – где люди сначала пользовались десятичной системой счисления, но постепенно поняли, как это неудобно, и заменили её восьмеричной…

– С чего вдруг? – возражал я. – У них у всех что, тоже по четыре пальца на руках?

– Не обязательно. С развитием информационных технологий дискретный способ мышления неизбежно вытеснит аналоговый, вот увидите.

– Не увижу, – смеялся я. – Поверь мне, малыш…

Нет, не был он «малышом». Информационные технологии занимали его всерьез, и потому увлечение восьмеричной системой счисления вовсе не являлось блажью. Он видел широкую дорогу, ведущую в Будущее, он шел по этой дороге. Вычислительная техника и в самом деле «мыслит» дискретно, то есть в двоичном коде – нулями и единицами. Двоичный код переводится в восьмеричный без дополнительных вычислений, легко и естественно, как дыхание. Это удобно, это просто удобно – прав был парень. Или не все так просто?

А с вычислительной техникой он познакомился, просиживая часами на маминой работе. Сначала познакомился, потом пристрастился. Душой и телом проникся пресловутыми «информационными технологиями»… Что же за мама у него была такая, неосторожная?

Итак, парень фантазировал:

– …Вот и получается, что «восьмерка» – это древнее слово, давно потерявшее первоначальный смысл. Угадайте, почему оно до сих пор используется? Не заменитель же это «десятки»? А потому, что в стране, где восьмеричная система вытеснила десятичную, оно должно означать что-то очень важное для всех. Правильно? Чего вы смеетесь-то?

– Ты рассуждаешь, как будто мы и живем в этой стране, – сказал я ему.

– Не живем, так будем жить, – пообещал он. – Куда денемся?

– Тебе бы писателем быть, – сказал тогда я. – Фантастом.

До сих пор не знаю, поддержать я его думал или обидеть…

Никогда ему не быть писателем! Не приспособлен он для дел, требующих от умного человека постоянно подстраиваться под всех остальных. Фантазируй, не фантазируй, но кто тебя сможет понять, если даже нумерацию глав ты захочешь давать в восьмеричной системе счисления? Ведь за главой под номером 7 в его ненаписанном романе, конечно же, последовала бы глава 10 – и никакая иная…

CONTINUE

…Вопросы сушат рты, впрыскивают в сердца яд, мечутся под нависающим куполом, сплетаясь в один змеиный клубок.

– Как же они смогли сопротивляться?

– Кто?

– Они, из гипархата Узора. Успели даже смерть-волну раскрутить… Ужас. По-моему, это невозможно, я же сама в учебной комнате слышала, ещё когда маленькая была, что аннигиляционные генераторы работают слишком медленно…

– Да, Хозяюшка, да. Скорость позитронной эмиссии составляет не более двух условных сфер за тысячную. А Первая Атака, оказывается, длилась всего ноль-семьсот тире ноль-восемьсот. Ты молодец, хорошо учишься. Я тоже не понимаю, как инженеры из гипархата Узора успели накопить аннигиляционную волну, достаточную для таких взрывов.

– Вдруг изобрели что-нибудь?

– В Галактике две сотни Единиц ничего не изобретали, с самого распада Управления. Скорее всего, гипархат Узора начал подготовку к отражению атаки заранее. Судя по рисунку боя, их гвардия была приведена в состояние боевой готовности. Наверное, разведка сработала четко, засекла передвижение странных армий на дальних подступах.

– Наверное.

– В общем – хватит. С Первой Атакой закончили, не могу больше. Шла бы ты, помощи от тебя все равно никакой.

– Ну подожди, ну почему! Не выключай свет…

Одинокий воин по прежнему хмур, скучен и спокоен. Рядом с ним лежит девочка – она ещё не научилась сохранять спокойствие всегда и всюду. Она вскакивает и снова ложится, пробираемая то ли лихорадкой, то ли жгучими вопросами.

– Ладно, давай поговорим, – он неожиданно привстает. – Есть ещё кое-какая неясность, малышка. Осталась от нашего с тобой предыдущего разговора, не дает мне расслабиться. Помнишь, я тогда сказал, что ты мне наврала и что-то скрываешь?

– Ничего страшного, ты же извинился.

– Я извинился? Не пожалеть бы об этом. Почему твоя мать после бегства из воюющего гипархата Пустоты не отправилась сразу же сюда, в родовой санаторий?