Человечество открывает себя - Роман Подольный

Доктор исторических наук Г. А. Федоров-Давыдов:

— Вспомним рассуждения Гюго в «Отверженных» о том, что случилось бы, пройди во время битвы при Ватерлоо дождик. Рассуждения Марка Твена о том, что было бы, не встань во время Столетней войны во главе французских войск Жанна д'Арк.

Но выигрыш Наполеоном битвы при Ватерлоо не спас бы его империи: он уже подорвал силы своего государства. И можно не сомневаться, что даже без Жанны д'Арк Франция освободилась бы в XV веке от английской оккупации. Случайности ускоряют или замедляют течение истории, но не меняют ее направления.

Тойнби выступает как апологет личности, личность у него способна перекроить ход истории. Вы подумайте только, стоило Александру Македонскому поберечь свое здоровье (вот какая мелкая случайность!) — и не было бы тысячелетий почти непрерывных войн, религиозных гонений и многих других бедствий человечества.

Проблема роли личности в истории достаточно разработана марксистской философией. И роль личности Александра — прекрасное подтверждение марксистско-ленинской концепции. Думаю, что образ Александра подвергся после смерти определенной идеализации. Александр, ставший во главе великой державы, был освещен юпитерами истории. То же случилось бы и с другими. Да, на месте Александра мог оказаться другой человек. Но и этот другой или рано умер бы, или стал бы свидетелем гибели своей державы.

Доктор исторических наук E. Н. Черных:

— Можно уверенно говорить о неизбежности появления культуры эллинизма, объединившей достижения греков и персов, македонцев и египтян, финикийцев, армян и индийцев.

Активное культурное взаимодействие Греции и Западной Азии начинается по крайней мере во II тысячелетии до нашей эры. И с каждым столетием усиливалось.

Доктор исторических наук С. А. Арутюнов:

— Тойнби — интересный историк и хороший писатель, но он, к сожалению, метафизик, а не диалектик и глубинные связи явлений подменяет чисто механическими, поверхностными. Эссе написано, чтобы изобразить идеальное всемирное государство. Как он, наверное, жалел, что мировая история не пошла по нарисованному им пути. Слабость таких построений, на мой взгляд, очевидна. Экономические, базисные причины в сочетании с географическими факторами обеспечивают существование государств в тех или иных размерах. Иран за две с половиной тысячи лет много раз расширял и снова сужал границы, но нынешняя его территория почти все время входила в состав одного, а не разных государств. Восточный Китай неоднократно рассыпался на составные части — и снова и снова объединялся. Вместе с тем вплоть до новейшего времени все попытки Китая, даже на вершине его могущества, утвердить свою власть на западе, за пределами собственно китайской земледельческой территории, оказывались тщетными.

И в Индии ядром возникавших здесь империй становились обычно долины Инда и Ганга, а покорить тропический юг Индии эти империи, как правило, не могли.

Историки вспоминали и о том, что за полвека до Александра царь Спарты Агесилай чуть не завоевал уже Персию, ее спасло только то, что угроза Спарте со стороны других греческих государств потребовала возвращения Агесилая на родину. И о том, что поход на Персию планировал Филипп, отец Александра, убитый в разгар подготовки к завоеванию Востока. И о том, что сам Филипп Македонский как личность был куда крупнее своего прославленного сына.

История «требовала» возникновения эллинистической культуры, и в каком бы то ни было варианте эллинизм должен был появиться! Его подготовило развитие производительных сил и производственных отношений. Развитие ремесла и земледелия повысило экономическую и политическую мощь государств в предшествующую эпоху, нужда в рабах как главном орудии производства и необходимость подавлять самую возможность их выступлений стимулировали войны и создали хорошо организованные армии. Македония и Эллада, опередившие в своем развитии Персию, смогли бросить против последней лучшее войско цивилизованного мира. «Деяние» Александра было только неизбежным следствием сложившейся в тогдашнем мире экономико-политической ситуации.

Но такое понимание истории стало возможным лишь через две с лишним тысячи лет после македонских походов. Хотя надо все-таки сказать, что даже в далеком прошлом некоторые историки умели замечать экономическую основу политических событий и даже иногда угадывали роль для них того, что сегодня мы называем классовой борьбой.

Словно чтобы подтвердить, что если в Греции, по словам одного чеховского героя, «все есть», то в Древней Греции «все было», Фукидид (V век до нашей эры) разбирает в своей «Истории Пелопоннесской войны» социально-экономические отношения в греческих государствах, более того, он до некоторой степени понимает, какую роль в войне сыграли классовые противоречия.

Римлянин Аппиан во II веке нашей эры видит материальную основу гражданских войн на территории республики в проблеме земельной собственности.

И даже те историки эпохи Возрождения, которые объявляли причиной любых общественных перемен одну лишь деятельность великих людей, отдавали себе отчет в том, что действуют эти гении не в вакууме, что проявляют они себя в социально-политической борьбе. Философы века Просвещения уже осознавали чрезвычайную важность имущественных различий внутри общества, некоторые философы видели и важность борьбы между классами, но тут большей частью ее значение для них перекрывалось и стиралось борьбой сословий.

Во Франции (да и во многих других странах) общество делилось на три сословия: дворянство, духовенство… и все остальные, то есть «простолюдины». При этом в третьем сословии одинаково оказывались нищий и миллионер, еще не купивший себе дворянского титула, адвокат и крестьянин, фабрикант и деревенский батрак, рабочий и ученый недворянского происхождения. Средневековое общество было по традиции разделено на сословия, причем формально принадлежность к сословию определялась только происхождением. И совсем не просто было в то время разглядеть классы «сквозь сословия». Даже Фрэнсис Бэкон, основоположник экспериментальной науки нового времени, видел в каждом государстве всего только «два сословия: дворянство и простой народ». Себя же считал стоящим над сословиями, вне и выше их. Однако осознанно или неосознанно, но каждая позиция есть позиция классовая, и что поделаешь, если «этикетка системы взглядов отличается от этикетки других товаров, между прочим, тем, что она обманывает не только покупателя, но часто и продавца»[12].

Во время Великой французской революции классовые, а не сословные только интересы проявились с достаточной силой, чтобы в самом начале XIX века великий утопист Сен-Симон смог объяснить события Французской революции, развитие ее и исход именно борьбой богатых и бедных, имущих и неимущих. Сен-Симон видит ее роль для политической истории развития производства. Для него в истории Франции самое важное не походы Карла Великого, не религиозные или какие угодно другие войны, но «промышленные успехи» (надо только заметить, что для Сен-Симона земледелец и животновод тоже промышленники, как и ремесленники, и рабочие, и фабриканты).

Огюстен Тьерри, долго сотрудничавший с Сен-Симоном, решил написать по его заветам вместо «биографии власти», которой, по определению Сен-Симона, была до сих пор вся история, историю как «биографию народа». Борьба феодалов и народа, который для него практически отождествляется с буржуазией, — вот, по Тьерри, основа всей истории его страны. Он пользуется понятием классовой борьбы, изучает роль в истории широких масс — и возмущается: «Удивительна упорная склонность историков не признавать за массой никакой самодеятельности, никакого творчества. Если какой-нибудь народ выселяется, ища себе новое местожительство, то наши историографы и поэты объясняют это тем, что какой-нибудь герой решил основать новую империю с целью прославить свое имя; если возникает какое-нибудь новое государство, то это объясняется инициативою того или иного государя. Народ, граждане представляют собой лишь материю, одухотворяемую мыслью отдельных лиц». На самом же деле, объясняет ученый, надо за всяким историческим событием искать классовый интерес!

Классовый подход к истории не был открытием одного Тьерри, и не только наука участвовала в открытии роли классов в жизни общества. Поразительно, с какой силой Бальзак выразил в своих произведениях именно классовое в человеческих интересах и психологии. А роман Стендаля «Красное и черное» по степени осознания классовых позиций героев далеко опережает исторические сочинения Тьерри. Вспомните, как четко ощущает Жюльен Сорель не только противостояние буржуазии, в том числе и мелкой, остаткам класса феодалов, высшей земельной аристократии (это противостояние видел и Тьерри), но и гораздо более важное противостояние неимущего, получившего возможность «свободно продавать свой труд», — господствующему классу, представители разных групп которого, при всех взаимных трениях, объединяются против ненавистного им человека из низов.