Мертвые воды Московского моря - Татьяна Гармаш-Роффе

Что же до недостающего рюкзака, он, видимо, разделил участь своей хозяйки по той простой причине, что был надет на ее спину…

Местная милиция отнеслась без энтузиазма к идее поиска тела: куда водолазов-то посылать? На каком участке искать? В центре течение довольно сильное, прошел уже месяц, – если тело попало в течение, то оно уже в Каспийском море небось! А если по заводям да по закуткам – так их здесь вон сколько! Место нахождения лодки отнюдь не указывает на место падения Яны в воду: за прошедшее время со дня исчезновения Яны лодку могло отнести…

Ну, насчет Каспийского моря, положим, местные пинкертоны сильно преувеличили: водохранилище имело несколько плотин с системой шлюзов. Что же до заводей, то, святая правда, работы тут немало…

Кис попросил поставить его в известность, если вдруг тело найдется. А сам, озадаченный, вернулся в Москву после недельного отсутствия.

Глава 9

Он счел, что заслужил выходной, а Александра сочла, что заслужила его общество, – и они провели один блаженный день за городом, устроив в лесу пикник.

У обоих имелись дачи, но захотелось именно в лес. Дачи изрядно заброшены: профессия каждого не оставляла времени на прелести сельской жизни. Ведь даче ты хозяин и потому за все в ответе: за покосившийся забор, за прохудившуюся крышу, за бурьян в саду и одичавшие яблони… Ты хозяин – стало быть, тебе и засучивать рукава да вкалывать. И даже наняв рабсилу, все равно сам будешь вкалывать да нервные клетки бездарно растрачивать в руководстве рабсилой…

В лесу же ты на правах гостя, да еще дорогого: то малинкой угостят, то грибочек подкинут под ноги – только наклонись, сорви. И вся твоя задача – гулять, дышать, слушать птичек; а потом сыскать полянку поживописней, бросить на травку одеяло, разложить на нем всякие вкусности да наслаждаться природой, едой и близостью друг друга…

Жизнь ли их так устроилась, с ее постоянными разлуками, или характеры их так совпали, но они не уставали друг от друга. Они ссорились, случалось, как все на свете пары, они мирились, как все на свете пары, – но никогда не изменяло им желание близости, душевной и физической. Их союз был предметом сплетен и оживленных дискуссий («это потому, что живут не вместе», «это потому, что у них нет быта», «это потому, что они сошлись уже в возрасте, с опытом») и жгучей зависти.

А они – они просто любили друг друга…

Утром следующего дня Алексей позвонил Ляле и сообщил, что Яна утонула.

– Вот как?..

Алексею почудилось облегчение в ее голосе, которому он удивился.

– А Кешу арестовали по подозрению в убийстве…

– Этого следовало ожидать, – заметил Кис.

– Но я не верю в его виновность. А вы?

– Сожалею, Елена, но я пока не готов ответить на ваш вопрос. Исключить этого не могу, но не более.

– А как насчет Яны?

– Признаться, я ее весьма подозревал и пытался найти ответ на Московском море. У нее был прямой интерес: она наследница. Но теперь, когда она утонула, все мои вопросы остались без ответа.

– Я почему-то была уверена, что это Яна…

Ляля заметно расстроилась, а Алексей напрягся. Не так давно она была полна решимости найти убийцу и чуть ли не дала понять, что расправится с ним собственными руками, даже если им окажется Иннокентий. И вдруг все перекинулось на Яну.

– Если бы я был уверен, что Яна утонула сама по себе, то я мог бы оставить подозрения за ней. И даже попытаться их доказать. Однако мне кажется весьма странным подобное совпадение: смерть Карачаева, а затем его дочери.

– Вы считаете, что это не случайно?!

– Слово «считаете» здесь, пожалуй, очень преждевременно. Но меня заинтриговало, что в обоих случаях просматривается одна и та же логика. Смотрите сами: Карачаев убит тогда, когда все были уверены, что он уехал в отпуск, – и Яна утонула в тот день, когда все были уверены, что она…

– Понимаю! Иными словами, никто не беспокоился ни об отце, ни о дочери?

– Именно.

– То есть вы думаете… Вы подозреваете, что Яна не утонула? Что ей помогли утонуть?

– Я такую возможность допускаю, да.

– Ну что ж… – произнеся эти малозначащие слова, Ляля умолкла.

Алексей ждал. Теперь все зависело от того, что она скажет дальше. Расследование оплачивала Ляля, и если она по каким-либо причинам передумала, то…

Интересно, по каким таким причинам? Что-то не то было сегодня в ее голосе, что-то не то. Как будто какая-то дума запала ей в душу, какой-то страх.

Какой?!

Ляля все молчала.

– Я буду держать вас в курсе, – Алексей попытался спровоцировать ее на конкретный ответ. – Как только будут новости, то сразу отзвоню.

– Хорошо, – бесцветно откликнулась Ля­ля. – Хорошо, Алексей…

Положив трубку, Ляля обернулась к дочери:

– Яна погибла. Утонула.

– Меня это не удивляет.

– Вот как?!

– Она гадина! А зло рано или поздно бывает наказано, ты сама всегда так говорила!

– Ты ее до сих пор не простила?

– «Простила»?! Мама, ты о чем? Она мне что, на ногу наступила? Она тебе жизнь поломала, тут слово «прощать» неуместно! Влезла, как кукушкин птенец, в чужое гнездо и выкинула оттуда всех, кто там жил. Тебя, меня, Кешу… Одно слово, гадость!

– Ты злая, Марина. Могла бы быть повоздержанней на язык, ведь Яна погибла… Почему ты такая злая, в кого? Ни твой отец, ни я…

– Мама, перестань! Мой отец такая же дрянь, как Афанасий, и не надо на него глянец наводить. Бросить тебя с трехлетним ребенком, чтобы прицепиться к юбке какой-то шлюшки?

Ляля поразилась. Таких слов она никогда не слышала от дочери. Марина на нее мало похожа – она была резкой, негибкой… Казалось, дочь взяла от Ляли и от своего отца только отрицательные качества, напрочь отсеяв все положительные. Даже внешне она собрала не лучшие родительские черты: к высокому росту и широкой кости Ляли прибавилось тяжелое, мужеподобное лицо, в котором легко угадывались черты ее отца. Впрочем, определенные достоинства, конечно, в Марине водились: она обладала высоким интеллектом во всем, что касалось точных наук, и была одной из ведущих студенток на физмате МГУ, который уже заканчивала. Но в обычной жизни дочь часто казалась Ляле неумной, категоричной, прямой и тяжелой, как гимнастическое бревно. С ней было трудно разговаривать. Марина считала, что знает все на свете и лучше всех и к собственной матери относилась с жалостливой снисходительностью.

Ляля с трудом подавила удивление, смешанное с мимолетной неприязнью. Да, все было так, как говорила Марина: ее отец бросил семью и ушел к совсем юной и разбитной бабенке, студентке, вцепившейся мертвой хваткой в заведующего кафедрой и известного хирурга… Но тон дочери убивал Лялю. Дело было не в фактах – дело было в тоне! Он выдавал ее отношение к жизни, к людям. Дочь была нетерпима, и это огорчало и пугало Лялю: как она будет жить дальше? У нее и так мало друзей – ее характер отталкивал…

– Оставь Афанасия в покое, пожалуйста, – тихо проговорила Ляля. – Я тебе запрещаю так отзываться о нем!

– Ма-моч-ка! Да очнись же! Ты живешь, как под наркозом! Да посмотри ты наконец правде в глаза: с ним случилось то же самое, что с моим папусиком! Разница только в том, что одна б..дь к моему папусику в койку прыгнула, а другая к твоему Афанасию в душу влезла, ловко сыграла на его чувстве вины перед покойной Асей… Не смотри на меня так, мама, – она заслуживает этого слова! И Афанасий дрянь, такая же дрянь, как твой муж, мой отец, – предатель и слабак!

Ляля побледнела. Этот разговор был не первым за три с лишним года, которые протекли с ее расставания с Карачаевым, и каждый раз дочь больно ранила ее своими комментариями. Марина жестока – вот что удивительно! Сама Ляля была суховата, иногда излишне назидательна, иногда излишне холодна с посторонними, но жестокой не была никогда! Она бы не смогла сказать подобных слов любимому человеку – а Марина могла. При том, что Ляля знала: дочь любит ее.

Но в этот раз Марина перекрыла все лимиты.

– Ты бесцеремонна, Марина. И неделикатна. Ты ведь знаешь, что делаешь мне больно, однако тебя это не останавливает…

– Я?! Нет, это не я, мамочка, это твой Карачаев сделал больно! Тебе – и мне!

– Тебе он ничего не сделал, Марина. Вернее, тебе он сделал много хорошего. И мне он ничего плохого не сделал. Я сама ушла.

– Ты?! Ушла?! Мама, не смеши меня! Тебе не оставили выбора! Янка заняла собой все пространство, в квартире стало нечем дышать, кроме ее ядовитых испарений… А он – он не должен был тебя отпускать! Не имел права! Он тебя любил! И ты его любила! И я его любила! Он нас обеих предал!

Ляля изумилась. Никогда раньше она не слышала от дочери слов о том, что она любила Афанасия. Марина всегда была девочкой скрытной, независимой, и ее ровное, прохладное поведение никоим образом не наводило на мысль о том, что она привязалась к Афанасию… Поразительно, Ляля никогда не замечала этого, считая, что дочь просто спокойно и рассудительно приняла маминого гражданского мужа как данность.