По чуть-чуть… - Леонид Якубович

– На! – сказал он, протягивая мне трубку на длинном проводе. – Меня тут не было!

Я взял трубку, прошептал «Помоги, Господи!» и стал слушать длинные гудки. Наконец, там кто-то подошел.

– Алло? – произнёс басом женский голос.

– Добрый день, скажите...

– Гарик, это ты? Ну, что такое, Гарик, уже ж все тут! Ты ж обещал подойти! Ну, что такое, Гарик! Мы ж уже отъезжаем!

– Алло! Это не Гарик, мне нужен Михаил Семёнович! Можно попросить Михаила Семёновича к телефону?

– Ой, это не Гарик! А где Гарик?

– Я не знаю, где Гарик, мне нужен Михаил Семёнович!

– Не валяйте дурака, это Гарик вам велел позвонить! Где он застрял, я вас спрашиваю! Он, что думает, что я тут одна буду торчать на этой свадьбе! Да что б она сгорела эта свадьба! Или он будет тут через минуту или чтоб вы провались оба вместе с Гариком!

– Минуточку! Я не знаю, кто это Гарик! Что вы орёте! Меня зовут Леонид Аркадьевич, мне нужен Михаил Семёнович! Скажите, что ему звонит Якубович из Москвы!

В трубке сказали «Ой!», что-то упало и потом, вроде далёкой пароходной сирены, донеслось «Миша! Миша!! Бросьте это дело! Идите сюда, вам звонит «рекламная пауза» из Москвы!»

– Алло, кто это? – произнёс запыхавшийся голос.

– Здравствуйте, это Михаил Семёнович?

– Да, а что?

– Михал Семёныч, ради бога извините, что отрываю...

– Кто это?

– Это Якубович. Михал Семёныч, у меня маленькая просьба...

– Какой Якубович?

– Вы только, пожалуйста, не подумайте, что это розыгрыш! Это Якубович из Москвы, который «Поле чудес»! Такое дело, Михал Семёныч...

– Слушайте, Якубович, сколько мне будет стоить, если вы побудете свидетелем? Мы всё отложим до вечера. Вы не пожалеете, если прилетите! Вы где сейчас, Якубович?

– Михал Семёныч, я никуда не могу прилететь, я улететь не могу! Я тут.

– Где тут?

– Тут в Одессе, на складе... Мне нужен керосин...

– На каком складе? У Запорожнего или у Фимы?.. Фима, он у тебя на складе, ты что-нибудь знаешь?

– Михал Семёныч, я не у Фимы!

– Он спрашивает, а что вы там делаете, у него на складе? У него же нет керосина! Езжайте лучше сюда, я сейчас пошлю машину!.. Дети, он сказал «да», он уже едет, дети! Олечка, поставь ещё прибор рядом Павлом Петровичем!.. Что вы пьёте, Якубович?

– Керосин!!

– Не валяйте дурака, есть потрясающий «Деламейн веспер»! Есть «Сандеман», вы такого не пили, я вам клянусь! Нет, мы с вами выпьем «клюковки»! Олечка сама делает такую «клюковку», вы закачаетесь!..

– Михал Семёныч! Алло, Михал Семёныч!!.

Мы разговаривали минут тридцать. Это была какая-то странная торговля. Если я приеду на свадьбу просто так, мне через три дня продадут тонну, если соглашусь быть свидетелем – через неделю полторы, но если я поплыву с ними до Ялты, я через месяц получу пять, но это самовывоз из Николаева.

Мне не нужно было пять тонн через месяц из Николаева. Я хотел сегодня же самовывоз всей группы из Одессы.

В результате, он сказал, чтобы я ждал, он сейчас пришлёт за мной машину, меня привезут на секундочку сфотографироваться с молодыми на память и тут же вернут обратно на склад. И, что пока я буду ехать, он постарается, как он выразился, ради меня «пописать против ветра».

Я согласился. Я бы согласился вообще на что угодно. Писать вместе с ним, писать вместо него, лишь бы мне дали керосин.

Около часа мы играли с Николаичем в шашки. Кто выигрывал, принимал по «чуть-чуть». Николаич выигрывал постоянно. После шестой победы, он, запинаясь, предложил выигрывать по очереди. К десятой партии, мы оба перестали различать цвета шашек. Он предложил выкинуть «белых» к чёртовой матери. Оставить только «чёрных». Он мотивировал это тем, что у него дочь замужем за кенийцем, а он чёрный и «вот такой парень»! Я не возражал. «Белые» расстреляли из пулемёта Чапаева, и этого я им простить не мог, ни за что!

На улице побибикали.

Мы вышли.

За мной приехала не одна машина. Их было штук десять. Или больше. Приехала вся свадьба, с невестой, женихом, с гостями, родителями, женщиной с книгой «записей актов гражданского состояния» и духовым оркестром в форме моряков Черноморского флота.

Грянул марш Мендельсона. Мы пили шампанское, целовались, фотографировались и орали «горько». Меня познакомили с мамой, детьми Михал Семёныча от первого брака, тётей Жанной из Бостона и Фимой, у которого был вовсе не склад, а консервный завод в Кишиневе.

Их расписали прямо тут, возле «Слива отстоя». То ли жениха с невестой, то ли меня с Михал Семёнычем, то ли весь оркестр с тётей Жанной.

Через полтора часа они уехали, под тот же марш Мендельсона, причём от музыкантов несло керосином так, как будто это был оркестр всех топливозаправщиков Одессы.

Самое интересное, что эти золотые люди подарили мне две тонны топлива.

Я вернулся обратно в аэропорт весь в помаде и с фатой невесты на голове.

Первым делом, я побежал на второй этаж проверить на всякий случай, как там дела.

Что сказать? Хвалёные пиры Вальтасара, свадьба Ивана Грозного и Анастасии Захарьиной, встреча русских и американцев на Эльбе, день рождения Сталина, запуск первого искусственного спутника – ничто по сравнению с тем, что происходило в буфете. Народа стало раза в два больше. Во всю длину помещения стоял длинный стол, заваленный домашней снедью. Вся группа в полном составе веселилась за столом, и судя по лицам, поймала второе дыхание. Гремела музыка, от табачного дыма щипало глаза, и приходилось жаться к стене, чтобы танцующие не сбили с ног. Какой-то дядечка в сиреневой майке играл на гармошке. Дородная официантка пела что-то из репертуара Клавдии Шульженко и при этом пыталась крутить хула-хуп, который намертво застрял на её необъятных бёдрах. Мальчик лет шести на табурете читал бесконечный отрывок из «Руслан и Людмила». Цыганки звенели монистами и гадали всем бесплатно. Но больше всего меня поразил, невесть откуда взявшийся, китаец, который учил Юльку есть палочками и правильно рисовать иероглифы.

Короче, тут всё было в порядке.

Я крикнул Лёшке: «Молодец, продолжай в том же духе!» и ринулся обратно к добрым «биндюжникам».

Они сидели за столом, как ни в чём не бывало, и обсуждали проблему недопоставок цитрусовых из Египта. Что-то там не устраивало их: то ли по срокам, то ли по цене.

– Братцы! – крикнул я. – Мне дали еще две тонны!

– Шоб я сдох! – сказал один.

– Или! – сказал другой

Третий ничего не сказал. Налил, поставил полный стакан на гипс и подвинул мне. Мы выпили по «чуть-чуть». Мне стало казаться, что их шестеро.

Жуя апельсин, я спросил, что дальше. Мне тут же налили ещё.

Я больше не мог есть апельсины. Я выпил так. Меня подхватили под руки, усадили за стол и сказали, что тут больше я не найду ни грамма, но... Налили, выпили по чуть-чуть... Но, там на другой стороне стоят «вояки», так что мне надо попробовать у них. Правда, их не видно уже давным-давно, может передислокация, может уже всё продали, может украли, может само сгнило, но... Налили, выпили по чуть-чуть...

Меня подняли с пола и опять усадили за стол... Но, кто-то там, вроде есть, потому что недели три назад в бинокль видели лошадь, а позавчера там горел свет...

Меня на руках отнесли в машину, и я поехал по рулёжкам, по взлётной полосе, потом уже просто по траве на другую сторону.

Было около семи вечера. Уже темнело.

Посреди хищного ряда истребителей, обнаружилось

здание КДП. Я прочитал табличку «Посторонним лицам вход категорически воспрещён!» и вошёл.

На продавленном диване сидели двое – капитан с полинявшей красной повязкой на рукаве и прапорщик. Сидели боком друг к другу и играли в подкидного дурака. Под потолком довольно тускло светила лампочка в жёлто-розовом матерчатом довоенном абажуре. Освещались только эти двое и карты. Я стоял у входа, и лицо моё было в тени.

– Добрый вечер! – сказал я, стараясь дышать в бок. – Товарищи офицеры, извините, что отрываю, но...

– Кругом! – скомандовал капитан. – Выйди, войди и доложи, как положено!

Я рефлекторно повернулся «налево-кругом» и уже было вышел, но спохватился, вернулся и шагнул в светлое пятно.

Что сказать? Мы вроде как встретились после долгой разлуки. Меня целовали и тискали так, что трещали рёбра. Судя по всему, я сидел с прапорщиком на одном горшке ещё в детском саду, а капитану я в молодости, как минимум, спас жизнь.

Мы махнули по «чуть-чуть» и я объяснил, в чём дело. Они и обалдели. Они сказали мне, что тут военная часть. Что даже, если бы тут и был керосин, его бы мне всё равно не дали по двум причинам: во-первых, его уже давно нет, а во-вторых, если бы он даже и был, то кто же мне позволит слить его с боевых самолётов, стоящих на боевом дежурстве! А вдруг что? Тогда что?