Тонкий вкус съедаемых заживо. История лжи и подлости - Евгений Горбунов

– Иди уже… Тикет оставляю с твоей подписью у себя… И в понедельник все должно быть подписано.

– Хорошо, – Саша оглянулся. Все решено. – Созвонимся если что.

Саша вернулся в дилерский зал. Там вовсю шло обсуждение предстоящей пьянки. Общество склонялось к походу в пивной ресторан. На пиво. Фадеев был как всегда против.

– Ребята, мы уже из того возраста вышли, чтобы пузыри пускать в этом пиве. Давайте выберем что-то мексиканское, зажигательное. Для настоящих кау-убо-уев.

– Достал ты со своей текилой. Опять пить самогон грязных мексикосов, – возражал любитель пива и коньяка Качко.

– Я бы не стал, Аркадий, на твоем месте так отзываться о текиле. Пиво вообще превращает людей в, так сказать, мешки. Реальная ссака.

– Ну тебя на хер, Толян, – Качко отхлебывал из огромной кружки кофе.

– Может, в ирландский паб, пацаны? – предложил гурман Свистунов, – стейки с Джеком Дениелсом. Как вам?

– Ну, хотя-бы так, – подхватил Толян, – вискаря хоть попьем… Поддерживаю.

– А ты как? Куда будем вострить лыжи? – Фадеев повернулся к Сане.

– Да плевать куда, – выдохнул Игнатьев, – на пиво так на пиво.

Он сел и уставился на центральный экран. Там шла красочная реклама автомобилей «Lexus». Дилеры с матами-шутками-прибаутками выбирали место для гулянки. За единственным в зале окном смеркалось. Наваливалась усталость. Ям не копал, у станка не стоял, в забое угля на-гора не выдавал, так почему же эта вяжущая тяжесть? Ноет спина. Может, никуда не идти, а поехать домой? Но дома тоже бесконечные думы о работе, об этих курсах, черт бы их побрал, о том, что будет завтра. А завтра может случиться все, что угодно. Никаких страховок. Нет, ему необходимо быть с ними, такими же волками, как он. Хитрить, смеяться, издеваться друг над другом, пить залпом до дна, бросаться деньгами, чтобы потом забыться в пьяном угаре и не видеть снов. Снов о том, что будет завтра. Просто упасть разумом в черный цвет. Игнатьев оглянулся. Улей гудел, не жалея о прожитом дне. Фадеев что-то говорил ему.

– …там и мескаль есть. Сто процентов агавы. Под разговор – как в стихах – «мой дымный друг мескаль»…

– Сам придумал?

– А что? Как говорили древние ацтеки: «Что за вилы без текилы, что за бля без мескаля».

– Достал ты уже…

Фадеев хмыкнул и отвернулся.

Саша раскрыл на компьютере окно дилинговой системы. Сделка на четыреста пятьдесят миллионов, полчаса назад светившаяся желтым цветом, при обновлении мигнула и приобрела бледно-серую раскраску. Проведено и проплачено. Где-то, преодолев бесчисленные километры проводов, девятизначная сумма уже стучалась на сервер получателя.

Все-таки договорились идти в пивной ресторан. На часах было без пятнадцати шесть. Руководства нет, можно и пораньше свалить. Саша вышел на улицу. Мигнули габаритные фары, среагировав на кнопку брелка сигнализации. Он сел в машину, завел мотор. Помедлил немного, потом достал телефон и набрал номер жены.

– Тебя забрать?

Получив утвердительный ответ, сунул телефон в правый внутренний карман пиджака, сдвинул рычаг автоматической передачи в режим движения и потихоньку нажал на газ. Дорога домой проходила серией тысячу раз просмотренного фильма. Забрал Таню. Ехали и молчали. Забрали сына. И снова молчание. Взгляды в окно. Бессмысленные, смешанные с пошлостью и идиотизмом бредни радиоведущих. Быстрей бы на пьянку.

Дома Игнатьев долго переодевался. Хотелось выглядеть модно и агрессивно. В результате была выбрана кожаная куртка-косуха и мексиканские казаки, выглядевшие действительно круто. Саша гордился этими настоящими мексиканскими сапогами ручной работы, купленными по случаю, вопреки сопротивлению жены, считавшей, что носить такую обувь глупо. Саша иногда вспоминал ей, что если бы не купил эти сапоги, то всегда корил бы и себя, и ее. Сапоги в ношении были неудобными, но это был культ. А от него никуда не денешься.

Сборы проходили в прохладной тишине. Перед самым выходом подошел сын.

– Пап, а ты скоро приедешь?

– Не знаю, Денис.

– Приезжай поскорей. Я буду ждать.

Саша нагнулся к нему. Вдруг стало как-то неудобно.

– Постараюсь. Мы еще успеем и погулять, и поиграть. Впереди прекрасные выходные.

Он протянул Дениске руку. Сын робко пожал ее.

– Приходи поскорей. В коридор вышла Таня.

– Пока, – хорошо скрытое раздражение все-таки блеснуло в интонации.

– Пока.

Так, ну все. Наконец-то закончились эти прощания. Саша подошел к лифту. Нажал оплавленную чьей-то идиотской придурью кнопку вызова. Короткая пауза смешивала лязгающие приближающиеся звуки. Открылась дверь, и Саша прошел в маленькую грязную кабину. Там, в тусклом свете уже стоял человек. Маленький неказистый мужичонка в замусоленной болоньевой куртке. В нос ударил резкий запах перегара. В руке у мужика мелькнул огонек сигареты. Он солдатским, прячущим движением поднес сигарету ко рту, сделал глубокую затяжку и выдохнул дым Саше в грудь. Игнатьева вдруг переполнила ярость.

– Что, не мог дождаться, пока выйдешь на улицу? Зачем делать из лифта газовую камеру? Ты слышишь или нет?

Мужичок маслеными глазами смотрел в сторону. Он молчал.

– Потуши сигарету, мудила! Или счас съешь ее!

Человек-мудила цикнул зубом и, не поворачивая головы, коротко процедил:

– Пошел на хер.

У Игнатьева ком застрял в горле. Неслыханная наглость! Но каким-то жутким холодом повеяло от этого маленького щуплого человечка. Он не ожидал такого ответа. Тут дверь лифта открылась. Мужик не выходил. Он ждал. Ждал агрессии. Левая рука его была в кармане куртки. Саша помедлил мгновение, а потом быстрым шагом, почти бегом выскочил из лифта. Пошли они все к черту, эти алкоголики! Еще ножом ударит! Крутанулся мелкой дрожью по всему телу страх. Из-за дурацкой ссоры получить «перо» в бок! И так хватает проблем. Он быстрым шагом зашагал между домами к дороге. Было уже совсем темно. И вдруг, как молнией обожгла мысль: «Да ты же зассал!

Испугался плюгавого алкаша. А крутого корчишь при каждом удобном случае!» Стало стыдно. Саша остановился и оглянулся назад. Никого вокруг не было. Под единственным тусклым фонарем сидела ободранная собака.

Выругавшись, Игнатьев пошел дальше. Подойдя к дороге, он быстро поймал такси и поехал в центр города.

Пьянка. Каждый, ощущая в теле раскатистые волны этиловых спиртов, хочет сказать о наболевшем. Бокалы, рюмки, мелькание рук и вилок. Стаканы.

Трехлитровая пивная башня. Вкусно пахнут колбаски-гриль. Саша налил себе в небольшой стакан пива. Глоток, еще глоток и надо было вливаться в какой-нибудь из закрученных рядом разговорных вихрей. Рядом сидели Леванченко и Гена Орлов. Гена непонятно с чего был очень большого о себе мнения, его самооценка, как говорится, не выходила из красной зоны. И он с интонацией безоговорочно правого вещал, что «Форд» – это лучшая машина в мире. А его собственный «Форд» – за минусом ерундовых недостатков – супермашина.

Леванченко, улыбаясь, слушал эту галиматью. Он пиво не пил. Он любил коктейли, и сейчас перед ним искрился льдом большой «Мохито».

– Это марка, которая формировала свой стиль десятилетиями, – надменным голосом выдавал Орлов, – отсюда качество плюс комфорт. Ни одного японца сравнить с «Фордом» нельзя. В подметки не годятся.

Игнатьев пожалел, что сидит здесь. Он немного опоздал, и выбора особого, где сидеть, не было. На том конце стола Фадеев рассказывал что-то интересное, отчаянно жестикулируя руками. Финал истории был встречен дружным смехом. После короткой паузы все подняли бокалы:

– За нас!

– За нас, мужики!

Глухое звякание бокалов и стаканов. И снова разговоры. Бесконечные разговоры на темы «А помните, как мы на той вечеринке обрыгались» и «Пиво и водка – дружба навек». Саше становилось скучно. С Левандосом разговаривать не хотелось. А с гордым, как Гитлер, Орловым – тем более. Саша, предваряя дефицит смешного и интересного, днем нашел в интернете несколько новых анекдотов и с небольшими периодами их рассказывал. Для поддержания атмосферы. Периодически вскидывались кружки на тосты за удачу, за здоровье, за нас – в который раз, и самый забыченный – за «хер стоял и деньги были»… Некоторые уже прилично захмелели. Сидевший недалеко Серега Молодцов маслеными глазами осматривал окружающих.

Саша знал – в таком состоянии Серегу пробьет на национализм. Жуткий, пошлый, ни на чем не основанный хохляцкий национализм. Молодцов пьяно мотнул головой и изрек:

– Ну что, дожили… Даже пиво наше горчит… вкусное было… Наступают нам на горло москаляки… Пора бы уже их… – Серега жестом изобразил ритуал повешения.

– Ты ж не наше пиво пьешь, а бундесверовское, – поджигал Молодцову запал Саша Свистунов, – от нашего тебя давно уже вывернуло бы всего наизнанку.

– Да ты с-сс-с… – лицо Сереги перекосила гримаса ненависти.

– Сс-ссало ты правильно вспоминаешь, – перехватывал инициативу Свист, – хавали, хаваем и схаваем все рано или поздно. И перцы съедим, и караваи с пампушками, а буряки расстреляем.