Тонкий вкус съедаемых заживо. История лжи и подлости - Евгений Горбунов

– Дурные… – Инка, видать, тоже его вспомнила.

– Давай еще по одной.

– Давай.

Глухо чокнулись рюмками. Выпили. Почему-то без тоста.

– А хорошая текила, – Инна откинулась на спинку дивана. У нее порозовели щеки. – Как у вас там сегодня на мальчишнике?

– Да как всегда. Одни и те же базары. Угадай – кто полежал в салате?

– Ну… Лесной, наверное… Корсун или Молодцов.

– Лес, какой бы пьяный ни был – в салатах не спит. Профессионал. А сегодня выдавал Молодцов. Плюс обнимания и целования с женой Орлова. Еле оттащили. Практически уже начал трогать ее за места.

– А она-то что с вами делала?

– Как всегда – ничего. Она всегда неожиданно приходит. По принципу диареи. Это, наверное, ревность какая-то или я не знаю… Что его ревновать, этого Гену-крокодила? Честно говоря, достала уже.

Саша замолчал. Он смотрел на Инну. Она намазывала лаваш икрой. И казалась все красивей и красивей. По телевизору выступал какой-то залихватский негр. Он ходил в серебристом цилиндре, майке и шортах и шлепал по попкам белых девушек, выстроившихся в ряд.

– Смотри, что «негатив» вытворяет. И страх, и совесть потерял. Забыл, небось, про хижину дяди Тома.

– Говорят, они хороши в половых вопросах.

– Все хорошие в этих вопросах… за словами в карман лезть не надо, – Саша махнул рукой, – да и СПИД откуда пошел? Из Африки. Просто население африканское варварски трахало обезьян. И всех остальных животных. Я читал, что в одном племени целый месяц насиловали бегемота. Небольшого, правда.

– И что потом? – Инна рассмеялась.

– Потом бегемот свел счеты с жизнью, а племя погибло, пытаясь изнасиловать носорога…

Саша наливал легкого соломенного цвета душистый напиток в рюмки.

– Мне половинку, а то уже хорошо, – Инна придвинулась ближе.

– За тебя. Ты мне всегда нравилась. Красивая, современная, со своим вкусом и мнением. Оставайся такой, – Саша потянулся поцеловать Инну. Их губы встретились. Неожиданно жаркий возбуждающий поцелуй. Но очень коротко.

Она отпрянула:

– Сказал – пей.

Саша залпом выпил. Бросил в рот тонкий листочек хамона. Надо дожевать и переходить к активным действиям. Тем временем Инна подкрутила погромче музыку. Транслировали клип группы «Planet Funk». Бросилось в глаза название – «Inside All The People». Инна поднялась с дивана и начала танцевать. Она извивалась, как будто купалась в волнах ритма. Хмель ударил Саше в голову, и он заворожено смотрел на нее. Правда ли все это? Да, правда. И сейчас будет то, чего он хочет. Глаза танцующей молодой циничной сучки были закрыты. Она развернулась к нему спиной и сбросила халат. Гладкие плечи. Тонкие, почти невидимые полосы стрингов. Изгиб.

Рывок. Разворот. Вот оно. Полумрак. Блики. Закрытые глаза. Закинутые, словно заломленные руки. Грудь. Темные круги сосков. Полумрак. И музыка. Бросок. Горячий обжигающий поцелуй. Темное полотно стягиваемой футболки. Поцелуи. Их много. Прикосновения. Еще больше. Пуговица на джинсах. Шипение молнии. Взгляд в потолок. То, что надо…

Саша посмотрел на часы. Без двадцати три ночи. Огромная кровать не оставила шансов в спальне никакой мебели. Кроме двух небольших тумбочек. Журчание воды в ванной прекратилось, и через пару минут в комнату вошла Инна. Скинув халат, она, как змея, проскользнула к нему. Поцеловала в щеку.

– Замечательно…

– Да, Инна. Счас буду собираться. Пора домой. Дай телефон вызвать такси. Инка протянула ему тонкую трубку цифрового радиотелефона.

Саша вызвал такси и начал потихоньку собирать разбросанные вещи. Половина их была в зале, половина – в спальне. Зайдя в зал, он взял неудобную квадратную бутылку текилы и сделал два больших глотка из горла. Перехватило дыхание, он закашлялся. Надо быть ковбоем до конца. Заел лавашом. Вот это пятница! Вроде собрался. Он зашел в спальню и сел на корточки перед лежащей на кровати Инной. Надо было что-то сказать.

– Инн…

– Санчик, все было классно, просто супер, – она перебила его, – буду ждать нашей встречи.

– Да, подруга.

– Ок.

Зазвонил телефон. Это такси. Саша надел куртку и сапоги. Достал из куртки мобильный телефон. Три пропущенных звонка. Жена волнуется.

Инна вышла его проводить в прихожую. Ее голое тело с полностью эпилированным лобком звало и притягивало. Поцеловались.

– Созвонимся.

– Пока.

Щелчок двери. Лифт. Заспанный взгляд консьержки. В такси он думал об Инне. И о долбанной рублевой «позе». Придя домой, он принял душ и лег спать. Эйфория пережитого не давала заснуть. В полудреме ему виделась то стонущая секретарь зампреда, то Молодцов, хватающий орловскую жену. И Левандос с недовольной рожей. А еще виделись горящие дома и грязный плачущий ребенок. В его руках была табличка со странной надписью «25,2816». А потом – пропасть.

Следующий день был отмечен с утра тяжелой головой. Нет, она не болела, но как-то было не по себе, муторно что ли. Глоток прохладной кипяченой воды положения не спас. Нужно было перекусить. Жена ходила туда-сюда по квартире с деланно безразличным лицом. Было понятно, что она посмотрела все-таки, когда пришел Игнатьев. А было это где-то около четырех утра.

Поздновато для рядовой пьянки. Но Саша решил себя виноватым не считать. К тому же осознание вины придавало организму дополнительные страдания. Прилег на диван в гостиной и включил телевизор. В комнату зашла Таня.

– Есть у нас перекусить? – с улыбкой обратился он к жене. Жена обратила на него пронзительный взгляд:

– Есть. Бери в холодильнике.

– Так давайте позавтракаем. Все вместе. А то что это за субботнее утро такое хмурое?

– А мы уже позавтракали. Посмотри на время. Одиннадцать часов, – холодно сказала Таня.

– Кто это мы? Мы – это вся семья, а вся семья не позавтракала. Я так понимаю, ты чем-то недовольна. Что хочешь? Настроение испортить? Оно нужно тебе в субботу?

– Ты во сколько пришел? В четыре. На звонки не отвечал. Где он, что он – неизвестно. Так какое после этого настроение? А? Или ты забыл, что мы у тебя есть?

– Да, пришел поздно. Телефон заглючило. Я виноват? Или кто? Играл в покер после пьянки. Какая разница – спал бы дома или играл? Нервное напряжение нужно как-то снимать. Ты понимаешь это или нет?

– Нервное напряжение? Одна часть жизни у тебя – это работа. А вторая – снятие бесконечного напряжения. А для ребенка времени нет. Для всего остального – тем более.

– Как осточертели твои разборы, – Саша начал переходить на крик, – я как лошадь ломовая пахаю, среди уродов протискиваюсь, кредитов этих сраных понабрал по твоей милости на двести лет вперед, а ей все не нравится. Пилит и пилит. Задолбала.

– Перестань на меня кричать, – у Тани на глаза накатывали слезы.

– Я кричал и буду кричать. Нехер мне с утра в выходной настроение портить. Его и так нет. Если вы по нормальному не понимаете – поймете криком.

– Свинья ты, – жена метнулась из комнаты.

– Сама свинья. Поговори еще… – Саша понял, что на кухне сейчас будут рыдания и плач. Как же все это надоело.

В комнату зашел сын. Протянул Саше книжку.

– Давай, пап, почитаем про автомобили.

– Не до этого сейчас, Дениска. Потом почитаем. У нас тут это… – еле сдерживался Саша.

Он созвонился с прорабом, который руководит ремонтом дома. Договорились встретиться на объекте в половину первого. Саша быстро оделся, и демонстративно ни с кем не прощаясь, вышел из квартиры. По дороге к дому заехал в фастфуд. Бутерброды, запиваемые газировкой, немного улучшили самочувствие. Большой капучино оказался очень приятным на вкус. Он сидел, разрываемый думами и страстями. Все смешалось. Ко всему прочему добавился домашний скандал. Надо было как-то успокоиться. Но как? Как выключить процесс мышления и деревом смотреть на окружающий мир.

Наверное, он разучился радоваться жизни как таковой. Постоянные усложнения и надстройки привели к полному разбалансу. Саша постоянно хотел большего, но и это большее поглощало его, не оставляя места ничему простому, понятному и не требующему усилий. Что будет завтра? Вот самый страшный вопрос.

– Дядя, дай пять гривен, – тяжелые мысли были прерваны замурзанным мальчиком лет восьми-десяти. Он стоял и нервно дергал плечами.

– Что?

– Денег дай – говорю. Пятеру гривен, – голос был настойчивый, даже требовательный.

Саша достал из кармана пятьдесят копеек и протянул пацану:

– На, держи.

– Я у тя скоко просил? Пять гривен. А ты? Чо херню суешь, – глаза мальчишки светились гопотой, – сам пожрал, так распрягись детям.

Саша не знал, что делать. Он не ожидал и не понимал этого соплячьего напора и наглости.

– Замолчи и уходи, – глухо выдавил он из себя.

– Жлобяра бля… жлобяра. Рожа скоро треснет, – пацан выкрикивал слова громко и скалился желтыми зубами. Он стал привлекать внимание посетителей за соседними столиками.

– Уходи… слышишь, уходи, – Саша глухо цедил, а внутри накатывала огромная волна ярости. У него начали дрожать руки.