Пуля для полпреда - Фридрих Незнанский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А новый человек может вмешаться в схватку титанов, если пообещает олигархам за их деньги социальную стабильность и высокий спрос на их товары прямо в регионе, то есть более высокую прибыль со временем. Но для этого им придется сначала раскошелиться на социальные программы…
– Спасибо, спасибо! – прервал Турецкий собеседника. – Это уже пошла агитация, мы договаривались, что ее не будет. Вы говорили очень убедительно, на выборах я буду голосовать за вас!
Довольный похвалой, Голик снова уткнулся в свой журнал. А Турецкий, чтобы успокоить разыгравшуюся головную боль, выпросил у стюардессы таблетку анальгина и прислонил лоб к холодному стеклу иллюминатора. Когда немного отпустило, он заставил себя проштудировать несколько глав наугад из Сабанеева – неизвестно будет ли в Златогорске время теоретически подковываться в вопросах рыбалки, а расследовать смерть выдающегося рыболова-спортсмена и самому при этом совершенно не разбираться в предмете его хобби глупо и непрофессионально.
4 сентября. Н. И. Яковлев
Это, наверно, самая зеленая улица в городе – улица Бонифатьева (первого генерал-губернатора Златогорска), бывшая Бонивура. А вернее, бывшая Бонифатьева. Ведь так она звалась еще до Октябрьской революции. На мостовой до сих пор лежит столетней давности брусчатка, а вот на соседнем проспекте Мира небось асфальт каждые два года меняют.
Гастроном «Центральный». Когда-то Яковлев здесь каждый день пил томатный сок. Стакан – десять копеек. Отличный был сок, между прочим. Это до работы. А после – не грех с напарником и по стаканчику портвейна двинуть. Но это после.
Здесь надо сесть на 17-й трамвай, проехать пять остановок – до кинотеатра «Москва», там по диагонали пересечь два квартала, выйти в Черепановский тупик (Черепанов – красный партизан времен Гражданской, забыли переименовать, хотя, может быть, и не забыли, поскольку у Черепанова был родной брат, белый атаман) – и сразу же, справа, будет стоять хрущевская пятиэтажка. На третьем этаже – двухкомнатная квартира, в которую Алексей Яковлев въехал с молодой женой около тридцати лет назад. Совмещенный санузел, окна на улицу. Теперь там живет его сын с молодой женой. Вернее, молодая жена с сыном, но без мужа.
Гордеев, может, и хороший адвокат, но ни черта он так и не понял, думал Яковлев. Только напакостил. Просил же отозвать жалобу, не послушал, теперь официальное следствие начнется. Вообще не надо было с ним связываться. Хотел ведь как лучше, а получилось как всегда, теперь вот расхлебывать.
То, что Игорь чего-то или кого-то боялся раньше, – это факт. Иначе виновным бы себя ни за что не признал. Но если он все это говорит теперь, значит, уже не боится. По крайней мере, не так как раньше, а значит, на него больше не давят. Единственная возможность что-то сделать, не опасаясь навредить племяннику, – заняться собственным неофициальным расследованием. Но нужно не только добыть неопровержимые доказательства невиновности Игоря, но еще и отыскать настоящего убийцу. А ведь вполне вероятно, что это одно и то же: алиби Игоря невозможно будет предоставить, не найдя убийцу. А убийца наверняка здесь, в родном, до боли знакомом Златогорске, ходит по этим вот улицам и не подозревает, гад, что не долго ему осталось ходить…
Дверь Яковлеву открыли сразу же, словно ждали звонка. На пороге стояла молодая черноволосая женщина, вернее, девушка. В шортах и белой футболке.
– Вы Николай Иванович, – обрадовалась она. – Я Марина, жена Игоря. Входите же! Я вас в окно высмотрела.
– Здесь все изменилось, – обронил Яковлев, снимая сумку с плеча. – Все было по-другому.
– А мы ремонт сделали, – радостно сообщила Марина. – Совсем недавно, до того как… ну… Ой!!!
Это вслед за Яковлевым в квартиру зашел Артуз.
– Не бойся, – успокоил хозяин и сделал едва заметное движение пальцами.
Ротвейлер тут же лег в передней.
– Обедать будете? Для пса тоже что-нибудь найдется.
– Умница. Будем.
Прошли на кухню. Марина возилась у плиты, Яковлев рассматривал фотографии, которых в избытке хватало на стенах. В основном там были родители Игоря. На одной Яковлев увидел себя рядом с братом, в такой же милицейской форме, только на одну звездочку на погонах у него было меньше, чем у Алексея.
– …А мне мама говорит: живешь в Сибири, стыдно пельмени не уметь делать, – тарахтела Марина у плиты. – А мне вот не стыдно, мне повезло, что Игорек тоже их не любит, а я ему зато, – тут она запнулась, – а он… а я… – И зарыдала.
Это было так спонтанно и неожиданно – еще пяти минут не прошло, как он вошел, – Яковлев открыл рот и несколько секунд не знал, что сказать. Затем встал, шагнул к хозяйке, но его опередил Артуз. Он неслышно появился на кухне и негромко, но явственно заворчал. Марина осеклась и испуганно отодвинулась. Яковлев обрадовался и сказал, кивая на собаку:
– Он этого терпеть не может. Особенно когда голодный. Так что займемся лучше обедом.
Полчаса спустя, умиротворенные и слегка разомлевшие после сытного обеда, они вели отвлеченные беседы. Выяснилось, что ребенка (Алексея Игоревича, 13 месяцев) Марина несколько дней назад отправила к матери, что сама она занимается астрологией и что ничего нового сверх сведений, уже имеющихся у Яковлева, сообщить ему не может – об Игоре. Зато может сообщить много нового о нем самом – Яковлеве-старшем.
– Вот вы, Николай Иванович, когда родились?
– Двенадцатого ноября.
– Нет, я год имею в виду.
– В сорок первом.
– Ага, ровесник войны, так сказать. Значит, вы у нас – змея.
– Это почему же змея? – даже немного обиделся Яковлев.
– Сорок первый год – год Змеи. Это по японскому календарю, – объяснила Марина. – Змеи – люди сложные, но от рождения наделены мудростью.
– Хм.
– …Неразговорчивы. Их дела всегда идут прекрасно, но они часто скуповаты. Иногда… эгоистичны и тщеславны. Однако могут проявлять активное участие в своих менее удачливых собратьях. – Тут Марина посмотрела на Артуза, а Яковлев подумал о племяннике. – Правда, они часто перегибают палку, не веря суждениям других, полагаясь только на себя. Решительные и целеустремленные характеры, остро переживающие свои неудачи. Внешне спокойные, но страстные натуры. И еще вот что. Обычно отличаются привлекательностью внешней и внутренней, что при некоторой их ветрености ведет к семейным осложнениям.
– Каким семейным осложнениям? – Яковлев удивленно поскреб себя по лысому черепу, а про себя подумал: да это, пожалуй, подходит любому сыщику. – Я же вроде не женат.
– Это же не индивидуальный гороскоп. Это просто качества, которые в совокупности больше всего подходят к тем миллионам и миллионам людей, которых угораздило родиться в год Змеи.
Зазвонил телефон, Марина ушла в комнату. Николай Иванович допивал чай, соображая, с чего бы начать свое расследование. Марина ему явно не помощница, в тезисах Гордеева, составленных по материалам дела, по сути, никаких зацепок нет…
– Марина, мне бы надо поговорить с вашим братом, – попросил он, когда она вернулась. – Где я могу его срочно найти?
– С Витькой? Я так и думала, что вы этого захотите, только я даже не знаю, чем вам помочь. Он пару дней как из Москвы вернулся, пригнал грузовик – он у нас дальнобойщик, и ушел в запой. Но я, честное слово, не знаю, где и с кем он пьет.
Да, кое– что из сказанного ею уже было известно Николаю Ивановичу. Но его не оставляло ощущение непонятной растерянности: надо же, как тесен мир!…
– Простите, Марина, а ваша девичья фамилия?… – смущенно спросил он – стыдно таких вещей не знать о самых близких людях.
– В девичестве я Ключевская, Николай Иванович, только что же вы все время на «вы», мы же родственники все-таки.
– Больше не буду, – пообещал он. – Может, дашь мне адрес Виктора или какие-нибудь координаты его друзей?
– Конечно. – Она набросала на тетрадном листке несколько адресов и телефонов. – Только не вздумайте в гостиницу ехать! Я вас не пущу. Тут же места достаточно. И мне не так тоскливо будет. Ну пожалуйста!
– Хорошо, а пока мы пойдем с Артузом пройдемся.
– Николай Иваныч, дядя Коля, чуть не забыла, стойте-стойте, это очень важно!
Яковлев, уже спускавшийся по лестнице, остановился, посмотрев на Марину с надеждой, – может, вспомнила что-то важное про Игоря?
– У вас все обязательно получится! У нас же сейчас год Змеи!
4 сентября. А. Б. Турецкий
В Златогорске уже наступила глубокая осень. Солнце слепило глаза, однако эта показуха не могла никого обмануть, как почетный караул и хлеб-соль к трапу для высокого, но нежеланного гостя. Горизонт был обложен плотными, расплющенными собственной тяжестью, по краям взлохмаченными ветром облаками, местами сизыми, местами иссиня-черными, но одинаково угрюмыми и по-осеннему скучными. Раскисшие бурые листья липли к бордюру у выхода на летное поле. Почетного караула не было.